Ангелотворец

– Бетани? Будь добра, наведи еще пару справок. Записывай. «Тед Шольт» – не знаю, Теодор он или Эдвард, пробей обоих, и заодно «Хранителя» посмотри, то ли титул, то ли звание. «Уиститиэль». Далее: слово «ангелотворец» и все, что с ним связано. Сопоставь с Дэниелом, Мэтью и Дж. Джозефом Спорком, а также с тем, что нам известно о занятиях Родни Титвистла в свободное от выведения гадюк и поедания младенцев время. Благодарю.

– Мерсер, дед был сумасшедший.

– Тем важнее сейчас вспомнить все его слова, из которых следовало, что ненароком воскрешенная тобой штуковина – очередное оружие массового поражения.

– Боже мой, да это просто заводная игрушка!

– Джо. Ты по шею увяз в отрицании, ясно? Рассказываю новости. Ты включил некую машину и понятия не имеешь, для чего она. За тобой гоняется исчадие ада, в мире смертных называющее себя Родни Титвистлом, и его гомункул Каммербанд, сотрудники – это следует хорошенько уяснить, ибо при всей своей потешной наружности они куда опасней Тифозной Мэри и куда серьезней, чем все работнички Налоговой службы и Таможенного управления Ее Величества вместе взятые, – самого мутного и скользкого ведомства Гражданской службы. Судя по всему, они обретаются где-то на стыке двух миров – того, который платит белые зарплаты, и того, у которого есть ключик от сарая в Суффолке, где прячут трупы людей, убитых членами королевской семьи. Это суровые деловые ребята, они не похищают людей потехи ради. У них вообще отсутствует чувство юмора. Поэтому, когда я узнаю, что они имеют отношение к делу, в которое тебя якобы втянули по ошибке, а ты не очень хорошо отдаешь себе отчет в происходящем, это наталкивает меня на мысль, что все еще хуже, чем казалось. Посему продолжай, пожалуйста.

– Сегодня утром они пришли ко мне в лавку. Представились музейными работниками. Предлагали скупить вообще все. А потом ко мне пожаловал один из монахов. Рескианец. Он хотел… Не знаю, чего-то хотел, в общем.

– Поподробнее?

– Сказал, ему нужна Книга Гакоте и все, что к ней относится.

– Вероятно, он имел в виду ту самую книгу, которую тебе подсунул Билли.

Джо кивает.

– И прилагавшиеся к ней инструменты.

Мерсер опять снимает трубку и добавляет к списку Бетани «рескианцев» и «Гакоте». Затем вновь поворачивается к Джо.

– Хоть тут повезло. Твоим неприятным визитерам нужна была Книга et alii [21] , но у тебя ничего этого нет. Некоторое время назад в твои руки попала некая книга – обойдемся без заглавной буквы, не люблю их, ладно? Ну так вот. Вполне можно предположить, что она им понадобилась из-за того, что сейчас происходит в Корнуолле. В таком случае… – Резкий телефонный звонок. Мерсер со вздохом подхватывает трубку. – Спасибо. Боюсь, это было ожидаемо… да. Что ж, спасибо, Бетани. – Мерсер заканчивает вызов. – На юго-запад страны срочно стягивают полицейских. Думаю, когда дым рассеется, мы узнаем, что кто-то нанес визит твоему другу Теду. Они времени зря не теряют, Джо. В первую очередь их волнует машина, во вторую – ты. Я поменял приоритеты местами, поэтому ты здесь. Стоило мне на часок замешкаться, ты бы тут не сидел.

21

 И остальные, остальное (лат.).

– Знаю.

– Впрочем, будь книга уже у них, твои инструменты им не понадобились бы.

– Они упростили бы дело.

– Но не более того.

– Не более.

– Может, к ней прилагается что-то еще? Руководство по эксплуатации, например?

– Нет. Не знаю. Не видел.

Мерсер принимается расхаживать по комнате.

– Ладно, продолжай.

– Я спросил Фишера про рескианцев.

– Фишера? Надеюсь, не того Фишера, который временами ошивается на Ночном Рынке?

– Его самого. Говорю же, я переволновался.

– Видно, действительно переволновался, раз пошел к такому утырку, как Фишер. И что он сказал?

– Что это страшные люди, и он до чертиков их боится. А, и еще. Будто один из них однажды задал ему странный вопрос про Наполеона. Вроде загадки.

– Если у меня воспоминания Наполеона, а тело Веллингтона, кто я?

– Да! Что это значит?

– Это философская головоломка. Неразгаданная. Вопрос в том, что составляет личность человека – разум, тело или в ней намешано всего понемногу? Высоколобо. Похоже, ты перешел дорогу весьма образованным головорезам.

– Это обнадеживает.

Мерсер скалится.

– Да уж. Итак, к финалу… Ты явился по вышеозначенному адресу и обнаружил там очень мертвое тело своего закадычного друга детства, наставника и блудодея Билли Френда. В данный момент ты затрудняешься сказать, сам ли вызвал блюстителей закона в лице подхалима Патчкайнда – между прочим, редкостного лгуна, у которого никаких племянниц нет и в помине. Однако ты сумел вовремя собраться с мыслями и все-таки призвал на помощь кладезь мудрости – бюро «Крейдл» – в надежде, что мы все уладим.

– Да.

– Если кладезь мудрости вообще можно призвать, что, по здравом размышлении, я нахожу крайне маловероятным.

После этой невинной попытки разрядить обстановку Джо Спорк понимает, что с него хватит. Мерсер ему все равно что брат, но как же тошно бывает от его непринужденного, игривого словоблудия! Оно скрывает истинные чувства. Вернее, оно их высмеивает и за счет этого самоутверждается. Джо Спорк вскакивает на ноги и хватает пальто. Он понятия не имеет, куда идет. Он сыт по горло этим цирком с конями и хочет вернуться к своему прежнему, тихому и уютному прозябанию. Может, он сядет на корабль до Индии и откроет лавочку в Мумбаи. Может, побреется налысо и будет мастерить часы в каком-нибудь монастыре или женится на мусульманке и переедет в Дубай, где еще знают толк в хороших часах и автоматонах и уважают тех, кто способен их изготавливать. А может, он будет просто бежать по равнодушным дождливым улицам Лондона, пока это яростное смятение внутри не уляжется. Он не знает, что делать, но сидеть дальше с Мерсером в бункере – не выход и не ответ на обуревающие его чувства. Он хочет выпросить у Ари кошачий яд. Хочет позвонить Джойс и сообщить ей, что Билли Френд умер. Хочет повидать мать. Хочет выспаться.

А еще было бы неплохо, если бы сейчас кто-нибудь хоть ненадолго его обнял.

Джо вываливается за дверь в приемную, твердо решив выйти на улицу и двигаться по более-менее прямой траектории до тех пор, пока не упрется в какое-нибудь решение. Однако путь ему преграждает палец.

Палец ноги впивается в верхнюю часть его бедра, причем с силой, вынуждая его резко остановиться. В иных обстоятельствах присутствие пальца в этой области показалось бы ему эротичным, даже сексуальным, – и действительно, это весьма сексуальный палец. Бледный, округлый, идеального размера, чтобы (буде вас посетит такое желание) взять его в рот и пососать. Гладенький, отшлифованный. Ноготь покрыт ярко-красным лаком и затянут черной сеткой. Это искушенный палец, повидавший в жизни много такого – постыдного и аморального, – о чем другим пальцам остается только фантазировать.

Рядом с этим пальцем имеется четыре других, закрытых черной лаковой кожей. Стопа же соединяется с мускулистой и весьма стройной голенью. На лодыжке мерцает предмет, на миг приковывающий взгляд Джо: стильные женские часики на тонкой золотой цепочке. Дорогие, но не баснословно, с единственным блестящим камешком наверху. Дизайнер часов едва ли догадывался, что их будут носить на ноге, однако он наверняка одобрил бы такое применение и эффект, производимый подобным аксессуаром. Еще Джо приходит в голову, что обладательнице часов или не нужно знать время, или она все же определяет его по часам, для чего особым – весьма откровенным – образом задирает ногу и изгибает свое гибкое тело.

Над голенью помещается крепкое колено, а бедро скрывает узкая серая юбка-карандаш. Джо полагает, что юбка имеет длину до колена, однако ее обладательница сидит, что сообщает данному предмету одежды более интригующий статус. Нога, как водится, не одна, рядом расположилась ее точная копия – итого две. Пара эта принадлежит женщине с дерзким взглядом, которая сидит на месте секретаря.

– Садитесь, пожалуйста, – говорит она.

И улыбается. Не дождавшись ответной улыбки, она хмурится и повторяет приказ. Джо, сам не зная почему, присаживается на краешек современного мягкого стула с красной обивкой, и ерзает. Женщина поощряет его улыбкой.