Ангелы на кончике иглы
Шрифт:
– Порядок! – сказал через минуту Макарцев Кавалерову в трубку. – Завтра читай!
Тем временем он бегло просмотрел макеты и, нажав кнопку, попросил Анну Семеновну унести их в секретариат.
– Ко мне Какабадзе, – крикнул ей вдогонку Макарцев. – Пусть захватит фотоаппарат.
После планерки в отделах наступало время переключения с одного номера на другой, послезавтрашний. И хотя секретариат и часть коллектива еще работали на завтрашний, редакция затихала. Игорь Иванович вытащил из ящика стола две анкеты – старую и новую, – стал заполнять новую, списывая со старой, чтобы не было расхождений.
– Разрешите? – Саша Какабадзе, молодой фотокорреспондент,
– Меня, Саша. Фото на загранпаспорт. Ты уж извини за эксплуатацию…
– Что вы! Я собираю снимки всего руководства. Нет, серьезно. Целая коллекция, а вашего экземпляра не было.
Саша поставил кофр на ковер, извлек из него камеру с большим портретным объективом и крался по ковру гибко и легко, как пантера.
– Подойдите к окну, Игорь Иванович, но не совсем… Немного подальше. Повернитесь боком – будут мягкие тени. Подтяните галстук – узел ослаб… Смотрите на меня, чуточку повыше…
– Слушаюсь!
– Приятно, черт возьми, командовать начальством! – Саша щелкнул несколько раз, опустил камеру в сумку, вынул другую. – А теперь для страховки переменим позу. Повернитесь сюда. Ой!
– Спасибо, Саша. Ты торопишься?
Редактор обнял его за плечи и повел в свой буфет, куда могли заходить только члены редколлегии. Здесь были особые продукты, американские сигареты, жвачка.
– Спасибо, я не курю, – смутился Саша.
– Бери, бери! Девушек угостишь…
Саша купил «Кэмел», Макарцев себе – «Мальборо». Какабадзе тряхнул черными кудрями и поволочил свой кофр.
Вторая половина дня главного редактора ухнула в мелочную и совершенно нетворческую работу. Он подписал гонорарные ведомости за первую половину февраля, документы на получение зарплаты сотрудникам, счета ретушерам и художникам, даже не посмотрев цифр. Отвечала бухгалтерия, подпись редактора нужна была для формы. Потом пошли акты списания бракованной типографской бумаги. Приняв начальников наборного, стереотипного и ротационного цехов по поводу срыва редакцией графика сдачи номера, редактор предъявил встречные претензии о случаях пьянства в цехах. Потом Макарцев долго отчитывал пожилую заведующую корректорской и двух молодых корректорш за глазные ошибки, выловленные уже перед самым подписанием номера в печать. («Зарплата корректоров – 65 рублей в месяц, – жаловалась заведующая, – работа нервная и грязная – пойди найди квалифицированного работника!»)
Он стал читать почту, оставленную специально для него, и сам расписывал ее по отделам с предложениями: «Разберитесь. И.М.», «Надо помочь – обратитесь в ВЦСПС! И.М.», «Проверьте, нет ли нарушения соцзаконности?! И.М.», «Печатать на собаке – и на полосу! И.М.»
Простого читателя он уважал сам и требовал такого же уважения от коллектива: для читателя мы с вами живем и работаем! С особым вниманием читал «телеги». Он сам подписывал наиболее значимую исходящую почту. Кроме того, принимал по личным вопросам сотрудников всех рангов без исключения, в том числе жену выпускающего Хабибулина, пришедшую жаловаться на мужа («Перестал домой деньги приносить, я написала в партбюро, а ни ответа, ни привета! И почему квартиру никак не дадут, одни обещанки? Русские сразу получают, а татарин ждет не дождется»).
Нервничал ли главный редактор, делая эту работу? Нет, все было ему привычно.
Ужинал он обычно дома и снова приезжал в редакцию читать номер. И тогда, во вторник, он вышел в приемную, распрямив сгорбившиеся от усталости плечи.
– Выпейте еще чаю, Игорь Иваныч, – Анечка быстро смахнула со стола фантик от
конфеты.– Поехали, Леша!
Двоенинов, дремавший в кресле, вскочил, обежал хозяина и пошел, как всегда, впереди, покручивая ключи на брелочке, как пропеллер. Не спрашивая, повез он хозяина домой, в новый дом за стадионом «Динамо», куда редактор перебрался два года назад – в пятикомнатную квартиру с двумя лоджиями, с которых можно было бы с комфортом смотреть футбол и травяной хоккей, если бы позволяло время.
«Волга» остановилась у красного светофора, возле Центрального телеграфа, когда Макарцев вдруг передумал. Пока ехал, он проигрывал в голове диалог с Зинаидой. Снова о сыне – когда же поговоришь? Пять лет не были в театре, если не считать «Лебединого озера» в Большом – обязательные посещения с женами во время приема почетных иностранцев. Носа из дома не высовываю. Раньше хоть в распределитель можно было съездить, а теперь на дом привозят. Мать наотрез отказывается приехать – чем ты ее обидел? Ох-хо-хо…
– Что там, Леша, на доме написано? Не разгляжу без очков.
– Да уж давно здесь кафе «Московское»…
– Вот и хорошо! Рули к нему!
Тут как раз включился зеленый, и Леша рванул в гору, не щадя мотора. Перерезав наискось правые ряды, он затормозил у тротуара. Инспекор на углу проезда МХАТа приставил было свисток ко рту, но, увидев номер, отвернулся.
В кафе Макарцев бывал в Риме, Токио, Париже, Марселе, Каире, Лондоне, Сантьяго, Гаване, Нью-Йорке, Рейкьявике, не говоря уже о соцстранах, а о московских предприятиях общепита читал в своей газете: как улучшается их работа, увеличивается ассортимент блюд, с каждым годом растет количество посадочных мест.
В зале было полутемно и полупусто. Несколько посетителей сидели в разных углах, пахло тухлой капустой. Официантки не было, с кухни доносилась перебранка. Потом появилась толстая и неряшливо одетая женщина. Она смотрела мимо Игоря Ивановича в окно. То ли действительно не видела, то ли делала вид. Он радовался, что никто к нему не подходит, отдыхал. Положил голову на руки, закрыл глаза, забыл, что сидит на людях: ведь они ничего от него не хотели и вообще не знали его. Редко бывает, что он никому не нужен. Всегда обязан думать, как твой поступок расценят наверху, внизу, секретарша, жена… Официантка подошла, молча вынула блокнот.
– Я хочу поужинать, – с добротой в голосе сказал он.
– Чего?
– А что есть?
– Вот меню…
Она взяла с другого столика меню, положила на противоположный от Макарцева конец стола, а сама пошла прочь. Очки он забыл в кабинете.
– Погодите, попросил он. – Я уже выбрал…
– Чего? – спросила она издали.
– Яичницу, – быстро сказал он. – И кофе…
– Пить не будете?
Он поколебался, не взять ли коньяку, но решил, что быстрей наступит усталость.
– Вроде нет… Если можно, бутылку минеральной…
– Воды нет.
Ничего не записав, она пожала плечами, сунула блокнот в карман фартука и ушла. Макарцеву уже стало не так хорошо одному. Ему хотелось есть, и он жалел, что не поехал домой. Яичница его жарилась долго. Он и без Зины быстрей бы зажарил. Он стал нервничать, что уже готовы полосы, и он не успеет подумать и дать указание переверстать, должен будет в спешке прочитать, чтобы не выбить номер из графика, им же самим утвержденного.
Наконец перед ним плюхнулась алюминиевая сковорода с яичницей. Брызги попали на костюм. Он поискал глазами бумажные салфетки и вытер брызги пальцами, а пальцы вытер о носовой платок. Яичница была без глаз, холодная, несоленая и пережаренная.