Ангелы на кончике иглы
Шрифт:
– Разве этого не следовало предположить, Слава? – увидев Ивлева, сказал Раппопорт. – Солженицына, естественно, хотят уничтожить. Только не сразу. Сперва его будут травить, кусать, смешивать с грязью, пока он не останется один. Тогда его линчуют публично, заявив, что он один против всего народа. Вы вляпались!
– Но ведь…
– Тише, тише, не ерепеньтесь. Вы послали телеграмму, полагая, что это смелость. А Солженицын получил ее? Предположим, да. Он и без вас знает, что он фигура. Его, ничем не рискуя, поддерживает весь мир. Что ему ваше поздравление? Оно только заставляет его думать, что за ним будут
– Допустим. И что же?
– Представьте, что я полковник КГБ, которому поручено этим заниматься. Я раскладываю телеграммы по кучкам. Сорок штук – от писателей. Ясно! В Союзе писателей есть его единомышленники, будем следить, чтобы не печатать их и не давать им выступать. Добавим в Дом литераторов стукачей. Двести телеграмм от интеллигентов. Выгоним с работы, исключим из партии, чтобы никогда не поднялись. Двести от студентов. Этих юнцов исключим публично – чтобы студенческая масса все это намотала на ус.
– Ясно!
– Погодите, старина, я не кончил. Откуда вообще, думаю я, полковник КГБ, такая популярность у этого Солженицына? Значит, поздравленцы читают Самиздат. Копнуть это дело! Не поможет – сажать… Выходит, Славик, своей телеграммой вы помогли составить списки подозрительных, чтобы за ними легче было следить. И телеграмма – провокация, а вы – провокатор…
– Да вы что!
– Я уж не говорю, Ивлев, что вы подводите друзей: за ними тоже начнут следить. Если вы такой герой, действуйте другими способами.
– Какими?
– Удерите за границу или тихо пишите Самиздат. Только не впутывайте товарищей!
– Все так: молчат, а потом спрашивают, почему вокруг подлость?… Иногда мне кажется, что Солженицына нет. Мираж, фантазия людей. Ну как может один стоять против машины?
Ивлев умолк и глядел на Якова Марковича.
– Что ж, Славик, не буду спорить, – сказал тот и отвернулся к окну, сделав вид, что дальнейший разговор ему неинтересен.
– Если рассуждать, как вы, Яков Маркыч, никогда у нас не сдвинется!
Тавров обернулся, пристально посмотрел на Ивлева.
– Сдвинется? И что вы хотите сдвинуть своей телеграммой? Советую каяться и ругать Солженицына изо всех сил. Спасетесь – помните: это сигнал. Не вляпайтесь-таки второй раз! Если не можете молчать, говорите, но в узком кругу. А уж совершать поступки – это, брат, пережиток какой-то. По-моему, вы слишком хорошо изучали Маркса и Ленина и поняли их революционность слишком буквально.
По делу коммуниста Ивлева Макарцев увиделся с Кавалеровым. Поехать к нему было не по рангу, встретились на нейтральной почве, на просмотре нового фильма в ЦК. Когда-то Макарцев оказал Кавалерову услугу, когда тот был секретарем парткома автозавода. Теперь просьбу Макарцева располневший секретарь райкома Кавалеров встретил настороженно.
– Молодой еще! – убеждал Макарцев. – Хороший коммунист, добросовестный работник. Ну, бес попутал! Талант. Талантливые люди нам нужны.
Секретарь райкома слушал, молчал. Но усмехнулся:
– Талант? Просто таланты партии не нужны. Партии нужны таланты, которые понимают, чего мы от них хотим.
– Он понимает, поверь! Ивлев много делает для газеты. В конце концов, кто теперь решает: мы или органы?
– Решаем
мы вместе, – сразу уточнил Кавалеров. – Это не мальчишество, а чехословацкие рецидивы. У них либеральничали – и вот до чего довели.– Между прочим, – сказал Макарцев, – Ивлев делал полезные материалы о твоем заводе…
– Вот-вот – на завод его, к станку!
– Если не погубим, будет верным работником, пригодится. Давай накажем по партийной линии, чтобы другим неповадно было, но не до конца. Что же мы – хуже органов знаем свои кадры? Если что, я в ЦК поговорю…
Кавалеров не ответил. Воцарилась пауза.
– Ладно, – наконец сказал он, отведя взгляд в сторону. – Из уважения к тебе, Макарцев… А в органы сам звони.
Макарцеву показалось, что у Кавалерова опять проскользнула усмешка. Впрочем, конечно, только показалось: секретарю райкома редактор газеты еще ой как понадобится! Когда Игорь Иванович вернулся в «Трудовую правду», он снова вызвал Ивлева. Тот вошел хмурый, готовый к худшему.
– Вот что, – сказал Макарцев. – Считай, что ты родился в рубашке. Коллектив тебя отстоял. Партийное собрание соберем на днях. Что говорить – знаешь?
– Понимаю.
– Еще бы ты теперь не понимал! А что касается работы, тут уж придется делом… Принимайся-ка за толковую статью о непримиримости двух идеологий. Автор – секретарь райкома Кавалеров. Напиши с душой, зря что ли тебя философии учили?
Ивлев спустился к Раппопорту счастливый.
– Поздравляю! – оживился Яков Маркович. – Собрание – это для проформы. Честно говоря, не думал, что так легко отделаетесь. Я в свое время…
– Времена меняются, Яков Маркыч!
– Возможно…
Это произошло накануне нового 69-го. А в первых числах января, перед партсобранием, Ивлеву снова позвонил следователь и вежливо просил прийти опять на улицу Дзержинского. Пропуск заказан.
– Значит, подумали и поняли, что Солженицын – просто приманка для слабых? – спросил он. – Ну и правильно. Сами посудите – для чего вам портить себе биографию? Мы и не сомневались, что телеграмма – случайность. Но поскольку сделали ошибку, придется вам как коммунисту доказать, что вы ее осознали. Вы журналист, умеете писать, вам это нетрудно…
– А что я должен?
– Дело несложное, и вы сами убедитесь, что Солженицын – личность ничтожная, целиком продавшаяся за немецкие доллары…
– Марки, – уточнил Ивлев.
– Вот именно, – усмехнулся следователь. – Вы ведь пишете рассказы.
– Плохие… Сам их забраковал…
– Это не страшно. Возьмите рассказы и поезжайте в Рязань к Солженицыну.
– Я?!
– Чего вы испугались? Дорогу мы оплатим. Скажете, что пришли посоветоваться как начинающий писатель… Можете и поругать кое-что, если надо.
– И что?
– Ничего! Познакомитесь с надеждой русской литературы, как вы в телеграмме выразились. А вернетесь, позвоните мне.
Ивлев молчал, наклонив голову. Из-под бровей осторожно поглядывал на следователя. Он ждал чего угодно, только не этого. Он кивнул, чтобы не рассердить следователя, а сам судорожно думал о том, что сейчас отказаться нельзя.
– Согласны?
– Простите, я не понял. Для чего мне знакомиться с Солженицыным?
– Вы коммунист? Вот и считайте это партийным поручением… А мы вас в состав совещания молодых писателей включим.