Ангелы на первом месте
Шрифт:
– И слава богу, главное, чтобы на пользу.
К ним подошёл парень из живжурнальной компании, тот самый, которого
Макарова сразу же в Игори записала.
Теперь она смогла рассмотреть его поближе. Залысины превратились в клочья совсем уже редких волос, глаза какого-то выцветшего цвета притягивали и отталкивали одновременно – было в них что-то приятное: или умственное напряжение, или лукавая заинтересованность в собеседнике, Макарова пока что ещё не разобралась.
Но её сразила эта двойственность: с одной стороны, такой, казалось бы, малозаметный в толпе человек, не слишком привлекательной наружности, ничем особенно таким не блещет – вроде бы и взгляд-то остановить
Возможно, потому, что перед тобой – скорпион по гороскопу – Макарова читала в одном журнале, что главная сила скорпионов сосредоточена именно во взгляде. Вот и Шахов стушевался, ушёл на второй план, согласился на второстепенные, не свойственные для его актёрского тщеславия, роли: мгновенно признал нового хозяина положения.
"Игорь" шёл к Диме, разговаривал с ним, но глазами буквально сверлил сидящую за столом Макарову, ей, бедняжке, даже как-то неловко сделалось: ну, нельзя же, в самом деле, так беззастенчиво рассматривать незнакомую женщину.
Именно что незнакомую, потому что, когда "Игорь" подошёл совсем близко, Макарова твёрдо решила, что ошиблась.
Первые слова незнакомца, обращённые непосредственно к ней, были сухи и незначимы.
– Привет.
– Привет.
– Что, Димка достаёт?
Макарова ухмыльнулась (знала, что ей идёт такой, немного вульгарный, тип поведения).
– Попробовал бы он…
Тут встрепенулся Шахов, в роли которого уже давно не было слов.
– Я бы попросил… – Шахов встал на невидимые котурны. Попытался встать.
Незнакомец засмеялся: слишком уж кривляние Димы Шахова было актёрским, рассчитанным, показным. Объяснимым, наконец.
А может быть, решил таким образом скрыть смущение, подумала
Макарова, переждать неловкую паузу.
Ещё Макарова поймала себя на желании понравиться незнакомцу, ну, а что тут такого необычного, тут же одёрнула она себя мысленно, он – мужчина, я – женщина, обычные гендерные войны, добавила она про себя шлакоблок из собственного психоаналитического лексикона.
– А вы что читаете? – потянулся незнакомец к книжке и тут же отпрянул, словно током ударило (холодок разочарования в голосе).
–
А-а-а, Акунин… Здорово, наверное?
Это – экзамен , решила Макарова, не нашлась с ответом, пожала плечами, мол, не разобралась ещё. Или (другой вариант): глупости всё это, но вы же, типа, тоже откуда-то знаете цену этой вещи, значит, тоже читали…
Они, надо сказать, больше без слов говорили. Или, точнее, поверх слов: как-то сразу так установилось. И это делало их заединщиками, заговорщиками: потому что слова, то, что на поверхности и доступно всем, как правило, оказывается не самым важным. Не самым существенным.
Говорить можно, чтобы отвлечь докучливого собеседника от сути, всё равно тот, кому надо, поймёт тебя и без слов.
Возможно, именно поэтому разговор и не клеился: слишком уж много смыслов стояло за каждым непроизнесённым словом.
Разве не поразительно, что мы почти всегда заранее знаем, как вести себя с доселе незнакомым человеком?!
Вот только-только к вам подводят, чтобы познакомиться, женщину или мужчину, и мозг, словно самонастраивающийся механизм, за долю секунды выбирает тон и даже оттенки будущего разговора, словно бы интуиция уже разгадала только что представленного и знает, что для него может быть
хорошо, а что – плохо. Сбои здесь чрезвычайно редки и потому особенно заметны. Чаще всего наши органы чувств реагируют на новых людей единственно правильным способом.Более того, мы изначально (ещё до того, как сформулируем или поймём это) знаем, как станем относиться к этому новому знакомству, чем оно
"грозит" нашему внутреннему хозяйству, чем оно способно нас обогатить или же, напротив, обескровить.
Естественно, что подзатянувшееся молчание (в которое, как в тяжёлую, массивную раму, вплетались звуки кухни, едкий табачный дым, медленные взмахи ресниц: Макарова так плавно махала ими, словно хотела взлететь) прервал Дима Шахов. Искусство мхатовской паузы было ему недоступно – в Чердачинском Академическом сценическим временем дорожили: общественный транспорт переставал ходить в отдалённые районы рано, и о зрителе следовало заботиться серьёзным образом.
Иначе в следующий раз этот самый зритель просто не придёт.
– Между прочим, я читал кое-что, – сказал он весьма многозначительно. И было непонятно, относится ли его заявление к творчеству Бориса Акунина или же вообще к мировой литературе в целом. – И знаете, мне понравилось…
Отчего актёры, пытаясь играть, всегда кажутся глупее, чем они есть на самом деле? Потому что полнота переживания невозможна и игра всегда есть некая схематизация и упрощение?
На телевидении Макарова нормально общалась с Шаховым, он оказался хорошим партнёром при озвучании, кроме того, она не забыла, что именно он позвал её на эту работу. Но сейчас (да ещё при посторонних) хоть святых выноси.
– И слава богу, – облегчённо выдохнула Макарова. – Главное, чтобы на пользу…
– Как, как вы сказали? – неожиданно вздрогнул "Игорь" и пояснил: -
Кажется, где-то я уже слышал эту фразу.
Макарова удивлённо вздёрнула брови: вообще-то эту фразу она считала своей коронкой.
– А она любит так выражовываться, – снова по-простому, по-актёрски, вставил свои пять копеек Дмитрий.
– Чудо – это то, что случается не с нами, так? – Незнакомец подмигнул Макаровой.
– Послушай, что ты хочешь этим сказать? – встрепенулся Шахов.
– А ты почему не с нами? – "Игорь" не сводил с Макаровой смеющихся, добрых глаз.
И, кажется, она успела к ним привыкнуть, как теперь говорит подрастающее поколение, "подсесть". Шахов решил набить себе цену.
– Между прочим, отвечать вопросом на вопрос не очень-то уж и вежливо…
– Между прочим, – незло, в тон Диме ответил "Игорь", – ты – единственный, кто знает и меня, и эту очаровательную даму. И очень невежливо, – тут он даже позволил себе назидательно повысить голос, – не представить нас друг другу.
– А давайте, что ли, – тоже глядя незнакомцу прямо в глаза, сказала
Макарова, – обойдёмся без посредников.
– Тем более, что они берут сильно большой процент, – засмеялся "Игорь".
– Ну, я так не играю, – обиделся Шахов. – Может быть, я и виноват.
Уж простите меня. – И комично прижал руки к груди. – Но мной двигали только самые лучшие побуждения.
– А мы и не сомневались. – Макарова картинно (картонно) наклонила голову.
Они словно бы разыгрывали финал комедии с переодеваниями, когда всё уже выяснилось, все разбиваются по парам и даже какой-нибудь второстепенный, дюже характерный Бригелла берёт под руку неожиданно подвернувшееся ему длинноногое счастье. Спектакль на всех парах бежит с горы, актёры торопятся выстроить последнюю мизансцену и отдаться прибою зрительской любви.