Ангелы опустошения. Книга 1

Но зал где проводятся чтения полон тех кто приехал пораньше, девчонка продает билеты, есть программки, и мы рассаживаемся разговаривая и в конце концов мы с Ирвином рвем оттуда купить квинту сотерна чтоб развязать языки — На самом деле это очаровательно, Дональд там сейчас один, девушка ушла, и он выдает текучие очаровательные шуточки — Лазарь стоит на заднем плане, я сижу на корточках с бутылкой — Роза нас привезла и на этом ее миссия окончена, она идет и садится, она была Матерью привезшей Движущуюся Машину на Небеса, со всеми своими детишками которые никак не хотели верить что дом горит -

Меня интересует только то что потом в большом доме будет партея, с чашей пунша, но вот сюда входит Дэйвид Д'Анджели, скользя как араб, осклабившись, с прекрасной молодой француженкой по имени Иветта под руку и О он ведь совсем как какой-нибудь элегантный герой Пруста, Священник, если Коди Проповедник то Дэйвид Священник но у него постоянно есть какая-нибудь красивенькая лапочка на поживу, фактически я уверен в том факте что единственное что может не позволить Дэйвиду принять Обет в Католических Орденах это то что он может захотеть жениться (уже однажды был женат) снова, и воспитывать детей — изо всех нас Дэйвид самый прекрасный человек, у него совершенные черты лица, как у Тайрона Пауэра, [19] однако более тонкие и эзотеричные, и этот акцент с которым он разговаривает уж и не знаю где он его подцепил — Он как Мавр получивший образование в Оксфорде, нечто отчетливо арабское или арамейское есть в Дэйвиде (или карфагенское, как в Августине) хоть он и сын ныне покойного зажиточного итальянского оптовика а мать его живет в прекрасной квартире с дорогой мебелью красного дерева и серебром и погребом полным итальянской ветчины и сыра и вин — домашних — Дэйвид как Святой, он похож на Святого, он из таких обворожительных фигур которые молодость свою начинают с поисков зла ("Попробуй-ка этих пилюль," сказал он в первый раз когда Коди с ним познакомился, "они в самом деле тебя закинут дальше некуда" поэтому Коди так и не осмелился их взять) — Вот он Дэйвид, в ту ночь, возлежал элегантно на белом меховом покрывале на постели, с черным котом, читая египетскую Книгу Мертвых и передавая по кругу косяки, странно разговаривая, "Но как изумител-льно, в самом дел-ле," говорил он тогда, но с тех пор "Ангел сшиб его со стула," ему было видение книг Отцов Церкви, всех сразу в один миг, и ему было приказано вернуться в католическую веру где он и родился поэтому вместо того чтобы вырасти в элегантного и слегка изнеженного хипстера-поэта он вдруг ослепительный тип Св. Августина прошлых зол посвятившего себя Видению Креста — Через месяц он уходит в Монастырь Траппистов на послушание и ученичество — Дома он на полную катушку врубает Габриэлли перед тем как идти к причастию — Он добр, справедлив, блестящ, всегда охотно все объясняет, отказов не принимает. "Твой буддизм это не что иное как остатки манихейства Джее-ек, не спорь — в конце концоов и тебя крестили тут нет ваапросов, видишь," простирая свою тонкую белую нежную священническую руку для жеста — Однако вот он вплывает на поэтический вечер совершенно городской, был слух что он решил бросить всех вербовать и вышел на стадию молчания городской регулярности по этому поводу, абсолютно естественно когда под ручку такая роскошная Иветта, а он весь расфранченный до совершенства в простом костюме и в простом галстуке и с новой короткой стрижкой придающей его миловидному личику новый возмужалый вид, хоть лицо его за год и изменилось от мальчишеской миловидности до мужской миловидности и суровости -

19

Тайрон Эдмонд Пауэр (1913–1958) — американский киноактер 30-50-х годов.

"Ты выглядишь в этом году более возмужало!" первое что я говорю.

"В каком это смысле возмужало!" восклицает он, топая ногой и смеясь — То как он прямо подмахивает к тебе плавно как араб и вручает тебе свою вялую белую искреннюю нежную руку — Но пока он болтает а на всех стадиях его развития единственное что я могу это ржать, он в самом деле очень смешной, у него улыбка постоянно простирается за все пределы здравого смысла и начинаешь понимать что улыбка его это тонкая шутка (здоровенная шутка) которую он рассчитывает что ты все равно поймешь а он продолжает сиять белым безумием той своей маски пока не можешь уже не начать слышать его внутренние слова которых он вовсе не произносит (несомненно смешные слова) и это уже чересчур — "Над чем ты смеешься Дже-э-эк!" выкрикивает он — Он выговаривает свои «э» широко, это отчетливо окрашенный акцент состоящий (очевидно) из второго поколения американских итальянцев но с сильными британизированными наложениями на его средиземноморскую элегантность которая создает отменную и странную новую форму английского которую я когда-либо где бы то ни было слышал — Дэйвид Милосердия, Дэйвид Любезности, который надевал (по моему настоянию) мое пончо мой капуцинский дождевик у меня в хижине и выходил в нем медитировать под деревья посреди ночи и молился стоя на коленях вероятно, и возвращался в освещенную лампой хижину где я читал «манихейские» сутры и снимал накидку только после того как давал мне рассмотреть как он в ней выглядит, а выглядел он в ней как монах — Дэйвид который водил меня в церковь утром по воскресеньям и после причастия вот он идет такой по проходу и гостия тает у него под языком, глаза набожно и все же как-то юморно или по крайней мере обаятельно опущены, руки сцеплены, чтобы все дамы видели, совершеннейший портрет священника — Все ему постоянно твердят: "Дэйвид напиши исповедь своей жизни как Св. Августин!" что его забавляем: "Прямо все!" смеется он — Но это потому что все они знают что он неимовернейший хепак прошедший через преисподнюю и теперь устремленный в небеса, которому нет земного применения, и все в самом деле ощущают что он знает то что было забыто и исключено из пережитого Св. Августином или Франциском или Лойолой или остальными — Вот он трясет мне руку, знакомит с синеглазой совершенной красоткой Иветтой, и присаживается со мною на корточки дерябнуть сотерна -

"Чего ты сейчас делаешь?" смеется он.

"Ты будешь потом на попойке? — хорошо — Я сваливаю в бар — "

"Так не напейся же!" смеется он, он вечно смеется, на самом деле когда они с Ирвином сходятся вместе там просто одни смешочки за другими, они обмениваются эзотерическими таинствами под обыденным византийским куполом своих пустых голов — одна плитка мозаики за другой, атомы пусты — "Столы пусты, и все уже ушли," пою я, под синатровскую "Ты Учишься Блюзу" -

"О это пустые дела," смеется Дэйвид. "В самом деле Джек, я рассчитываю что ты лучше проявишь то что тебе в самом деле известно, чем все эти буддистские отрицанья — "

"О я больше уже не буддист — Я больше уже никто!" воплю я и он смеется и нежно меня хлопает. Он мне уже говорил раньше: "Тебя крестили, таинство воды коснулось тебя, благодари Господа за это — "… "Иначе я и не знаю прямо что бы с тобою случилось — " Это у Дэйвида теория такая, или верование, что "Христос проломился сюда с Небес чтобы принести нам избавленье" — и простые правила установленные Св. Павлом не правила а просто золото, ввиду того что рождены от Христа-Эпоса, от Сына посланного Отцом открыть нам глаза, наивысшей жертвой отдачи Своей жизни — Но стоило мне сказать ему что Будде вовсе не надо было умирать в крови а надо было лишь сидеть в тихом-мирном экстазе под Деревом Вечности, "Но Дже-э-эк, это же не вне естественного порядка" — Все события кроме события Христа находятся в естественном порядке, подчиненном заповедям Сверхъестественного Порядка — Насколько часто фактически я боялся встретиться с Дэйвидом, он в самом деле оставлял вмятины у меня в мозгу своими увлеченными, страстными и блистательными толкованиями Универсального Православия — Он бывал в Мексике и рыскал среди соборов, и близко дружился с монахами в монастырях — Дэйвид к тому же еще и поэт, странный утонченный поэт, некоторые из его дообращенческих (до-ре) стихов были жуткими видениями по пейотлю и тому подобное — и больше чем я когда-либо видел — Но мне никогда не удавалось свести вместе Дэйвида и Коди чтобы по-большому долго поговорить о Христе -

Но вот чтение начинается, вон Меррилл Рэндалл поэт раскладывает свои рукописи на переднем столике поэтому после того как мы приканчиваем в сортире квинту я шепчу Ирвину что сваливаю в бар а Саймон шепчет "И я с тобой!" и Ирвину на самом деле тоже хочется но он должен остаться и как бы проявлять поэтическую заинтересованность — Что же до Рафаэля то он уселся и готов слушать, говоря: -

"Я знаю что это никудышности но мне хочется послушать именно неожиданной поэзы," такой вот котеночек, поэтому мы с Саймоном выбегаем едва Рэндалл успевает начать свою первую строку:

"Двенадцатиперстная пропасть что подводит меня к краю поглощая мою плоть"

и тому подобное, какая-то строка что я слышу, и больше слушать не хочу, поскольку в ней я слышу ремесло его тщательно упорядоченных мыслей а не сами неконтролируемые невольные мысли, врубись — Хоть у самого меня в те дни вряд ли хватило бы смелости встать там и прочесть даже Алмазную Сутру.

Мы с Саймоном чудом находим бар где за столиком сидят две девчонки ожидая пока их снимут, а посреди зала какой-то паренек поет и играет джаз на пианино, а у стойки бара человек тридцать топчутся за пивом — Мы немедленно подсаживаемся к девчонкам, слегка подталкивая друг друга сначала, но я сразу вижу они не одобряют ни Саймона ни меня, а кроме этого я джаз хочу послушать, а не их нытье, джаз-то по крайней мере новый, и я подхожу и становлюсь возле пианино — Паренька я видел раньше по Телевидению (во Фриско) неимоверно наивный и возбужденный с гитарой вопил и пел, танцуя, но теперь поуспокоился и пытается зарабатывать на жизнь коктейльным пианистом — По ТВ он напоминал мне Коди, более молодого и музыкального Коди, в его Старой Полночно-Призрачной Гитаре (чаг чагалаг чагчаг чагалаг) я слыхал эту старую Дорожную поэзию, и в его лице я видел веру и любовь — Теперь он выглядит как будто Город в конце концов подкосил его и он от нечего делать поблямкивает тут какие-то песенки — Наконец я начинаю немножко подпевать а он начинает играть "Восторг Прошел" и просит меня спеть, на полном серьезе, что я и делаю, не громко, и отвязанно, подражая до определенной меры стилю Джуна Кристи, а это атакующий мужской стиль в джазовом пении, невнятно, свободные наплевательские проскальзывания — жалкое Одиночество Голливудского Бульвара — Между тем Саймон не хочет сдаваться и продолжает джазовать по девчонкам — "Поехали все ко мне…"

Время летит а мы торчим как вдруг заходит Ирвин, везде он появляется с этими своими большими глядящими глазами, как призрак, почему-то мы знали что он сюда придет (всего в паре кварталов), его не избежать, "Вот вы где, чтение кончилось, мы все едем на большую вечеринку, а вы чем занимались?" а за спиною у него на самом деле Лазарь -

Лазарь просто поражает меня на вечеринке — Это настоящий особняк черт-те где, с библиотекой обшитой панелями содержащей в себе рояль и кожаные мягкие кресла, и большая комната с канделябрами и старыми полотнами, камин со сливочным мрамором, и с подставками для дров из чистой латуни, а на столе громадная чаша пунша и картонные стаканчики — И во всей этой болтовне и оре типичного позднего коктейля стоит Лазарь весь сам по себе, в библиотеке таращась на портрет маслом девочки лет 14, спрашивая элегантных педиков что стоят рядом, "Кто она, где она? Можно мне с нею познакомиться?"

Тем временем Рафаэль опускается на кушетку и выкрикивает читая собственные стихи «Рыба-Будда» и т. п. что у него в кармане пальто — Я прыгаю от Иветты к Дэйвиду к еще одной девчонке обратно к Иветте, фактически в конце концов снова показывается Пенни, сопровождаемая художником Левеском, и попойка становится шумнее — Я даже болтаю немного с поэтом Рэндаллом, обмениваясь взглядами на Нью-Йорк — Заканчиваю опрокинув чашу с пуншем себе в стаканчик, неимоверная задача — Лазарь изумляет меня еще и тем как незаинтересованно он прошел проездом через всю ночь, ты такой разворачиваешься а у него напиток в руке, и улыбается, но не пьян и ни слова не говорит -

Диалог на таких вечеринках всегда один большой гвалт который подымается к потолку и кажется сталкивается и громыхает там, когда закрываешь глаза и прислушиваешься получается "Бваш бваш трах" поскольку каждый старается подчеркнуть свой разговор рискуя быть прерванным и заглушенным, в конце концов становится еще громче, напитки продолжают поступать, закуски уничтожаются а пунш вылакан жадно болтающими языками, наконец она вырождается в состязание по крику и как всегда хозяин начинает беспокоиться по поводу соседей и его последний час тратится на то чтобы вежливо прикрыть гулянку — Всегда находятся запоздалые отставшие крикуны, т. е., мы — последних гуляк всегда нежненько выпроваживают — как в моем случае, я иду к чаше с пуншем чтоб вывалить ее себе в стаканчик но лучший друг хозяина деликатно извлекает чашу у меня из рук, со словами "Она пустая — а кроме этого гулянка окончена" — последняя кошмарная сцена показывает тусовщика набивающего карманы дармовыми сигаретами щедро оставленными в открытых ящичках тикового дерева — Этим занимается Левеск-художник, злобно оскалившись, художник без гроша, сумасшедший, все волосы у него сбриты до кобылячьей минимальной щетины и весь покрыт коростой и синяками оттого что напился и упал вчера ночью — Однако в Сан-Франциско самый лучший художник -

Хозяева кивают и подстраховывают нас до самой садовой дорожки и мы все с криками идем прочь пьяной поющей шарагой состоящей из: Рафаэля, меня, Ирвина, Саймона, Лазаря, Дэйвида Д'Анджели и Левеска-художника. Ночь только началась.

93

Мы все садимся на край тротуара а Рафаэль заваливается садясь по-турецки прямо на дорогу лицом к нам и начинает говорить и жестикулировать в воздухе теми руками — Некоторые из нас сидят скрестив ноги — Долгую речь произносит он в которой слышится пьяное трожество, мы все пьяны, но в ней еще все равно есть это птичье-чистое рафаэлево торжество но вот подходят легавые, и подтягивается патрульный крейсер. Я поднимаюсь и говорю "Пошли, мы слишком шумим" и все идут за мной следом но фараоны наезжают и хотят узнать кто мы такие.