Англия и Франция: мы любим ненавидеть друг друга

Помимо работы на радио, де Бовуар писала, и ее первый роман, «Гостья», увидел свет в 1943 году. Она была тронута похвалой ведущего провишистского писателя, Рамона Фернандеса, и выразила надежду получить самую престижную литературную награду Франции, Гонкуровскую премию, хотя в литературных кругах все знали, что члены Гонкуровской академии все как один коллаборационисты.

Так что нет ничего удивительного в том, что послевоенные труды Сартр и де Бовуар посвятили в основном переосмыслению моральных устоев.

Некоторые французские художники тоже отметились симпатиями к оккупационному режиму. Андре Дерен и Морис де Вламинк отправились в Германию в составе делегации деятелей искусств, и этот визит сыграл на руку нацистской пропаганде. Скульптор Андре Майоль приехал в Париж с юга Франции на выставку одобренного нацистами искусства, а после шоу развлекался с немцами — и это в то время, когда полотна экспрессионистов крали у семей расстрелянных еврейских коллекционеров и уничтожали как «дегенеративное искусство» или продавали для финансирования военной машины Гитлера.

Немало французских знаменитостей вышли из войны замаранными. Эстрадный певец Морис Шевалье, который в 1930-е годы был чем-то вроде голливудской звезды, остался в оккупированном Париже и сделал блестящую карьеру — хотя и отказался петь на вишистском радио. Эдит Пиаф тоже осталась, пела для нацистских офицеров и даже приглашала их к себе в гости выпить.

Конечно, можно сказать, что певцы поднимали моральный дух сломленной французской публики, но и солдаты вермахта тоже получали еще какой заряд бодрости и наверняка возвращались на фронт, насвистывая «Я ни о чем не жалею» Пиаф.

Но, что самое обидное, среди злостных коллаборационистов оказалась модный дизайнер Коко Шанель. Сегодня бренд «Шанель» такой же безукоризненно чистый, как линии классических платьев Коко, а ее имя воплощает в себе квинтэссенцию всего французского — непринужденную элегантность, стильную простоту, запах роскоши.

Однако в 1939 году, когда разразилась война, Шанель закрыла свой модный дом, вышвырнув на улицу 4000 швей. Сегодня такие массовые увольнения французские профсоюзы не прощают. А ей ведь было немало лет (пятьдесят шесть), и она не могла не помнить о серьезном дефиците ткани в Первую мировую войну, но Шанель объявила о том, что собирается посвятить себя продвижению на рынок своего успешного аромата «Шанель № 5».

Хотя, если уж быть точным, аромат ей не принадлежал. Она создала его в 1921 году, но продала большую часть прав на него паре бизнесменов — Пьеру и Полю Вертеймерам. Будучи евреями, они сразу после оккупации Франции бежали в США, но прежде учредили компанию-ширму «Буржуа», чтобы нацисты не прибрали к рукам их бизнес.

Шанель знала об этой уловке и сообщила нацистам о подлинных хозяевах фирмы «Буржуа», в надежде на то, что ей удастся вернуть себе право собственности на духи. Она очень удачно подсуетилась с доносом, поскольку водила шашни с видным офицером разведки СС Гансом Гюнтером фон Динклаге. Мало того, она жила в отеле «Ритц», который стал одной из штаб-квартир нацистов в Париже. Она не только спала с врагом, но и проводила с ним целые дни.

В 1943 году Коко была вовлечена в странную попытку примирения Британии и Германии. Вероятно, это явилось плодом мозгового штурма еще одного эсэсовца, Вальтера Шелленберга, ближайшего соратника Гиммлера и офицера, ответственного за составление списка опасных британцев, которые подлежали немедленному аресту, как только нацисты выиграют войну, — в общем, совсем не того человека, которому можно было бы доверить план сохранения мира.

По разработанной Шелленбергом схеме Коко должна была доставить послание Уинстону Черчиллю, с которым раз или два виделась в 1920-е годы, когда крутила роман с английским герцогом. Чтобы устроить эту встречу, она связалась со своей давней великосветской подругой, Верой Бейт Ломбарди, кузиной герцога Виндзорского (бывшего короля Эдуарда VIII). До войны Вера представила сливкам британского общества наряды Коко, и нацисты не сомневались, что она найдет подход к Черчиллю.

По приказу Шелленберга Коко Шанель попыталась заманить Веру в Париж, предложив ей участвовать в новом масштабном бизнес-проекте, но Вера, которая жила в Риме, отказалась иметь с ней дело. Нацисты тотчас арестовали Веру как английскую шпионку.

Впрочем, Черчилль впоследствии действительно помог Шанель: когда ее арестовали после войны по обвинению в сотрудничестве с нацистами, говорят, он лично за нее хлопотал. Ей разрешили улизнуть в комфортную ссылку в Швейцарию со своим любовником Гансом Гюнтером.

Вертеймеры вернулись во Францию и, во избежание кровавой судебной тяжбы, согласились выплатить Коко 400 000 долларов наличными плюс два процента роялтиз на все продукты «Шанель», а также положили ей ежемесячное содержание. Так что Коко не грозил послевоенный голод.

Коллаборационистам из числа знаменитостей, может, и удавалось выйти сухими из воды, но представительницам прекрасного пола, виновным в так называемом горизонтальном коллаборационизме, везло куда меньше. Как только освобождали от фашистов тот или иной французский город, сразу начинались репрессии, и всех женщин, кто еще недавно открыто предлагал себя нацистам в обмен на еду и предметы роскоши, брили наголо и подвергали публичному избиению.

Ну, или почти всех, так как французский истеблишмент вновь сомкнул ряды в едином порыве замять кое-какие сомнительные факты.

Наполеоновские бордели обслуживали врага, не опасаясь возможных преследований и гонений. В Париже для солдат вермахта был зарезервирован тридцать один бордель, и 5000 женщин, работающих на улице, получили приказ обслуживать только нацистов. Остальные были вольны самостоятельно выбирать клиентов, не спрашивая об их национальности или политических взглядах. В 1941 году правительство Виши приняло закон, согласно которому борделям присваивалась «третья категория увеселительных заведений», что приравнивало их к скачкам и велогонкам. В 1942 году система пошла еще дальше, сделав бордели частью гостиничной индустрии, явно для того, чтобы избавить девушек от необходимости вести строгий хронометраж сеансов.

После войны, пока «горизонтальных коллаборационисток» унижали перед объективами телекамер, проститутки попросту переключились на клиентов из числа французов и союзников. В 1945 году французский полицейский отметил, что местные власти «отказались выносить приговор проституткам, поскольку их поведение было профессиональным, а не политическим». Читая между строк, можно догадаться о причине такой снисходительности. В бордели захаживали не только нацисты — местные сановники тоже были в числе завсегдатаев, и им совсем не хотелось, чтобы всплыли на поверхность секреты их амурных похождений военного времени, тем более в стенах заведений, охраняемых и жалуемых нацистами.

Возмездие пришло позже, в 1946 году, когда политическое крыло Сопротивления протолкнуло закон о запрете борделей. Самое смешное состоит в том, что закон носил имя бывшей проститутки, Марты Ришар, которая всю войну закатывала вечеринки для высших офицеров рейха, а потом, когда все пропало, решила реабилитировать свое честное имя и заговорила о морали.

Кстати, именно этот закон в сочетании с послевоенной борьбой за власть во Франции вдохновил Яна Флеминга написать первый роман о Джеймсе Бонде, «Казино „Рояль“». Это, разумеется, не к тому, что Флеминг сам ностальгировал по борделям.