Английская тайна
Шрифт:
А что, действительно, должна была Анна-Мария подумать, наблюдая, как ее муж вылезает из «растянутого» VIP-лимузина. Причем от него за версту несет виски… Да еще — впервые! — уличила Сашка в обмане, во лжи. А все этот проклятый телефонный звонок, который «сэр» каким-то образом перекоммутировал, гад, через вокзал Ватерлоо. Нисколько не удивительно, что Анна-Мария рассердилась. Да на ее месте любой бы обиделся! …Вы бы стали после этого слушать сказки на тему «Дорогая, я сейчас тебе все объясню»?
И вот так вышло, что на следующее утро, ни словом не обмолвившись с женой, Сашок отправился на станцию «Фолкстон-Сентрал» — выглядывать неизвестную «новую русскую», которую обязался обеспечить индивидуальным туристическим обслуживанием.
Как, кстати, она должна выглядеть? Сашок не имел возможности расспросить чертова Беника. Надо думать,
Сашок представлял себе свою клиентку примерно так. Что-нибудь между сорока и пятьюдесятью. Одета в вызывающую норковую шубу. Кило косметики на лице — это уж само собой. И не худенькая, ох уж нет! Жена какого-нибудь провинциального начальника, оказавшегося на хлебном месте в губернаторском аппарате. Или — с Беника станется! — вообще подруга жизни какого-нибудь братка с претензиями. (Тогда, может, и стройная.) А впрочем, стройная, не стройная, какое ему, Сашку, дело! Отработает денек — и прощай, «новая русская», уезжай в свое Кемерово. Почему именно Кемерово? А потому что Сашку очень нравится загадочная песня Бориса Гребенщикова про человека из этого города.
Так размышлял Сашок, разглядывая томившихся на платформе пассажирок. И уже ловил на себе косые взгляды — в упор рассматривать людей, тем более противоположного пола, считается в Англии большой грубостью. И, главное, все зря: убей бог, никто из имевшихся в наличии дам на искомый объект нисколько не походил.
Вот стоит «мисс 07.07», победительница конкурса красоты этого поезда, золотистая блондинка в белом пальто. Жюри в составе Сашка присудило ей победу единогласно — за отсутствием конкуренции. Несмотря на очевидные недостатки фигуры, полноватые ноги… Но остальные просто вообще до конкурса не допущены. Ну не эту же старушенцию в бесформенной шляпе ставить на мысленный подиум и не школьниц-нимфеток в грязных кроссовках, с неуклюже зажатыми в детских пальчиках сигаретками… И не очкастую «учителку» неопределенного возраста с абсурдным молодежным рюкзачком за спиной. (Хотя, вот чует сердце: хорошая, добрая женщина… Но ноги — никакой.) Вот если бы здесь появилась Анна-Мария… Да она одной левой всех бы затмила. (Это выражение — затмить одной левой — Сашок сам придумал и считал своим скромным вкладом в отечественную словесность.) У Анны-Марии, между прочим, действительно потрясающие, длинные ноги, выразительные карие глаза, а какая обворожительная форма скул (насчет скул, это, честно говоря, у Сашка вообще пунктик).
Сашок вдруг вспомнил, как его особенно поразило при знакомстве полное отсутствие кокетства в Анне-Марии. Вообще она держалась так, будто ей и в голову не приходило, что она привлекательна. Это было даже чуть-чуть странно, с такими случаями Сашок в жизни просто не сталкивался. Сказать честно, так это даже несколько портило ему кайф от эффекта, который производили его совместные с Анной-Марией появления на московской публике.
Когда Сашок впервые привел ее на вечеринку к Гаврилову, это произвело сенсацию. Народ смотрел на нее просто выпученными глазами: натуральная англичанка, да еще красивая. И возникшая в то самое время, когда с иностранками любовь крутить становится делом не опасным, а наоборот, со всех сторон выгодным. Только где ж их взять-то? А вот Сашок взял!
Гаврилов отвел его в сторону и сказал:
— Ну ты даешь! И вы уже… того, да?
— Не задавай мне таких вопросов, — строго сказал Сашок.
Но, честно говоря, в тот момент они c Анной-Марией были еще едва знакомы. Гаврилов же их и познакомил, сам того не ведая. Накануне в Москве происходили крутые события вокруг Белого дома, там даже сооружали баррикады, и Гаврилов притащил упиравшегося Сашка с собой (оба были на каникулах), обронив при этом загадочную фразу: «Может оказаться полезным». Что полезным, для чего полезным — осталось непонятным, пути Гаврилова неисповедимы. Когда тот убежал тусоваться, Сашок остался один, побродил одиноко вокруг поваленного троллейбуса, а потом помог — исключительно из вежливости —
каким-то мрачным бородатым мужикам притащить на баррикаду тяжеленные ржавые железяки. И вдруг он увидел молодую красивую женщину, явно по-иностранному одетую и по-иностранному державшуюся. Она без видимого успеха пыталась общаться с очумелого вида солдатом, высунувшимся из своего танка.«Француженка или голландка, но по-английски, небось, говорит», — подумал Сашок и решил прийти чужеземке на помощь. Но с первых же слов стало ясно, что красотка происходит непосредственно из страны Сашковой специализации! «Может быть, Прокофьев все-таки был прав — англичанки на самом деле красивые, — думал Сашок, любуясь Анной-Марией, — просто такие мне до сих пор почему-то не попадались».
Старался он, конечно, вовсю. Переводил вдохновенно. Танкист, честно говоря, отвечал на расспросы односложно, и Сашку приходилось домысливать за него, чтобы блеснуть знанием изощренных идиом, а также головоломными грамматическими конструкциями и сложнейшим согласованием времен. Поневоле, просто ради лингвистического блеска, Сашок превратил танкиста Павла в убежденного и бесстрашного защитника российской демократии, готового ради ее спасения идти под трибунал и даже на гибель. Хотя в действительности Павел говорил, почесываваясь: «Это пусть комбат с замполитом разбираются, они у нас умные больно».
Как-то незаметно получилось так, что и сам Сашок стал выглядеть убежденным демократом. К тому же Анна-Мария, как выяснилось, видела, как Сашок самоотверженно таскал железяки на баррикаду. Словом, опровергать сложившееся мнение и признаваться в своей аполитичности было неудобно. И с какого-то момента, как показалось Сашку, хорошенькая англичанка уже именно на него, а не на забуревшего Павла в его пыльном шлеме стала обращать свои восторженные взгляды. И все же ее согласие пойти несколько дней спустя отпраздновать победу демократии оказалось для Сашка неожиданным.
Ну а дальше… Одно из самых ярких воспоминаний жизни для Сашка — момент где-то к концу вечеринки, когда подвалили знакомые с филфака и Гаврилов представил им Анну-Марию по-английски: «This is Sasha’s girlfriend». И самое поразительное — та засмеялась вполне доброжелательно, не стала опровергать. А у Сашка просто дыхание перехватило от такого предположения — что вот эта красивая женщина с потрясающими зубами, ногами и скулами, с глазами, как у Джулии Робертс, эта, черт подери, НАСТОЯЩАЯ АНГЛИЧАНКА может быть его, Сашка, девушкой! Ему казалось, что все присутствующие смотрят на него в немом восхищении: вот ведь, был парень как парень, ничего себе так, конечно, не урод, ну, допустим, учился хорошо, особенно успевал по английскому, за Ленкой с параллельного потока ухаживал с умеренными шансами на успех. А теперь вдруг ни с того ни с сего взял и перешел в другую категорию смертных.
Поначалу Сашок воспринимал Анну-Марию как сказочное существо, что-то вроде феи. Одно слово — англичанка, а значит, жительница иных миров. То есть походя он сразу же отметил: красивая девушка. Но это было совершенно неважно. Никакого практического значения для него лично это не имело. Абстракция некая. Ничего между земными людьми и феями быть не может. Вернее, могут быть чисто служебные отношения. Вот переводчиком при фее он может потрудиться. Чем он, собственно, и занимался, причем с превеликим удовольствием, да еще и за деньги. Познакомившись с ним на баррикадах Белого дома, Анна-Мария затем наняла Сашка за тридцать долларов в день — целое состояние по меркам Москвы девяносто первого года.
И только через три дня что-то изменилось. У Анны-Марии отменилась встреча с представителями московского совета, ей велено было сидеть у себя в номере гостиницы «Украина» и ждать звонка. И Сашку, соответственно, деваться было некуда, тоже пришлось дежурить в ее комнате и ждать вместе с ней. Вот когда ему вдруг стали приходить в голову посторонние, неуместные мысли. Непозволительные, можно сказать, невозможные, каких он сам от себя не ожидал. Как пел Высоцкий? «Куда мне до нее — она жила в Париже…» Ну вот куда ему, Сашку какому-то, до натуральной англичанки? Но как он себя ни уговаривал, как ни гнал прочь нахальные идеи, они все время норовили вернуться и влезть в сознание. Наверно, все дело было в большой двуспальной кровати, занимавшей треть номера. На которой восседала хозяйка, и от этого зрелища Сашок непрерывно краснел. Анна-Мария поглядывала на него с недоумением. Наконец не выдержала, спросила: «Александр, вам жарко?» — «Мне? Да… То есть нет… но… может, немного…»