Английская тайна

Сам он отчаянно боролся с этим опасным смешением в себе. Но все равно оно происходило. Стоило расслабиться, мозг норовил подменить какое-нибудь русское слово английским… Он понимал, что идет болезненный, даже ужасный процесс превращения в англичанина, процесс, который почти наверняка так и не завершится до конца его жизни. Это у Кафки — Грегор Замза заснул человеком, а проснулся утром сразу совершенным жуком. А в реальности превращение из одного вида в другой идет очень долго и мучительно. И подавляющее большинство так и останется ни тем и ни сем. Застрявшими в промежуточном состоянии. Русанглами какими-то. И там, на этой ничейной земле, бывает довольно холодно и одиноко.

Где-то Сашок вычитал, что англичане не нравятся жителям Швейцарии. Тем кажется, что жители Альбиона — недоделанные или испорченные швейцарцы. Но по-настоящему противоположный англичанам тип — это русские. «Тогда отчего же нас с давних времен так тянет к ним?» — спрашивал себя Сашок. Может быть, потому, что противоположности притягиваются? Или оттого, что в глубине души мы чувствуем, что англичане устроены правильнее, нам самим хочется такими быть — свободными, но уважающими традицию и закон. Вот только чуть-чуть, самую малость разбавить бы их нашим фатализмом, разухабистостью и лихостью — совсем было бы хорошо!

Еще Герцен возмущался: какие они конформисты, эти англичане! И с тех пор об этом английском качестве было много желающих поговорить. Хотя и с конформизмом все при ближайшем рассмотрении оказывается не так просто. Они действительно любят соблюдать ритуалы, для них свят командный дух школы, футбольной команды, клуба и т. д. Но в том-то и великий парадокс английского сознания, что именно эта «клубность» означает, что они решительно отвергают централизованную регламентацию, попытки выстроить всех под один ранжир. Отсюда — сложность устройства английского общества, даже в некоторых случаях — ощущение некоего «броуновского», почти хаотического, движения, разнонаправленных тенденций, которые диковинным образом складываются в конце концов в какой-то усредненный многослойный пирог.

Англичанин гордится, с одной стороны, своей свободой, а с другой — верностью традиции, ритуалу, коду. А в России считается особым шиком нарушать все правила и законы — но так, чтобы не попасться. Универсальное объяснение: «Это же Россия!», и кто этого не понимает, тот дурень или иностранец.

Глядя на весело и быстро поглощающих спиртные напитки соотечественников, Сашок вспомнил еще одно свое наблюдение.

— Вы заметили, Настя, — сказал он, — что русские пьют иначе, чем англичане?

— Нет, не успела… но наших, конечно, никто в мире не перепьет! — с гордостью отвечала она.

— Нет, нет, я другое имею в виду! Не количество, а стиль. Главное, чего наши не умеют, — это предвкушать удовольствие от выпивки. Посмотрите: англичане садятся за стол в пабе — или выстраиваются в кружок. Наслаждаются красотой — вот кружка с «Гиннесом», или темным элем, — черный конус с белой каемочкой. А вот другая — золотистая, тоже с белой лентой пенки.

— Да у них и кружек нормальных нет…

— Да, да, это специальные стаканы — пинты или полупинты, названные так в соответствии с объемом. Но не в этом дело. А в том, что сидят или стоят они с этими стаканами, и на лицах — такое блаженное расслабление… такое предчувствие радости… Они любуются пивом, иногда, я замечал, как бы ласкают его — касаются стекла стаканов пальцами — нежно так. Беседуют неторопливо, а на лице — сладострастное предвкушение. Редко-редко делают маленькие, аккуратные глоточки. Точно так же и дамы, после тяжелого дня беготни по магазинам или более серьезным делам, садятся выпить чашку чая — и тоже демонстрируют блаженное предвкушение. А наши этого не умеют категорически.

— А ты что, научился уже? — спросила Настя.

— Да нет, куда мне… Я, наверно, никогда не избавлюсь от привычек… К алкоголю я равнодушен, но если уж приходится компании ради принимать на грудь, то пью быстро, большими торопливыми глотками. Даже, можно сказать, судорожно. Как будто надо избавиться от отравы как можно скорей. И чаем вечно обжигаюсь. В общем, далеко мне до англичан.

— Ну и черт с ними, — решительно подвела итог дискуссии Настя. — У всех свои традиции, и нечего по такому поводу горевать.

А Сашок только покачал головой. После продолжительной паузы сказал:

— А вообще мы настолько различны, что взаимодействовать бывает трудно… Мне тут пришлось один раз подменять одного знакомого переводчика на переговорах между двумя медийными компаниями — английской и русской, так очень было трудно, потому что они совсем по-разному понимают свой бизнес. А отсюда — взаимное недоверие. И на переводчика смотрят тоже подозрительно: может, это он путает? Но это что… я тут читал недавно в одной книге, что открытие второго фронта во время последней мировой войны чуть не сорвалось из-за англо-русского взаимного непонимания.

— Да ну, автор преувеличивает небось.

— Да нет, мне кажется, очень даже правдоподобно… У нас же «понятия», а у них законы и правила. И они не стыкуются… Тебе не интересно?

— Ну нет, почему? Давай, рассказывай свой детектив политический, раз уж начал…

— Да это на самом деле триллер! Вот как было дело: жила-была во Франции русская эмигрантка Наталья Сергеева. Любила без памяти свою собаку — эрдельтерьера по кличке Фриссон. Он, видно, заменял ей все человеческие привязанности, жизнь была одинокая… Но испытывала она и другие сильные чувства — например, не любила нацистов, хотя и вынуждена была притворяться, что с ними сотрудничает. И вот в 1943 году появилась Сергеева в Мадриде, пришла тайком в британское посольство и говорит: так и так, завербовала меня немецкая военная разведка абвер и готовит к заброске в Британию. Но я, говорит, вовсе не желаю на них работать, а напротив, готова сделать все, что в моих силах, чтобы помочь освободить мою любимую Францию, мою вторую родину, от оккупантов. Только одна просьба, она же условие: не разлучайте меня с Фриссоном, поскольку жить без него мне не в радость. Ну, сгоряча английские разведчики пообещали придумать что-нибудь. Но они сильно ошиблись: даже во время войны продолжал действовать строгий полугодовой карантин для домашних животных. И отменить его, сделать исключение не было под силу даже премьер-министру.

— Не может быть! — оживилась Настя. — Что же это за премьер-министр такой, что ничтожной проблемы решить не мог! Что ему, трудно было трубку телефонную поднять и позвонить куда надо?

— Ох, в том-то и дело, что здесь это так не работает.

— Да ладно тебе… не работает… везде работает, а здесь, видите ли, нет…

— Ну как же мне тебя убедить… Ну выслушай до конца, а потом делай выводы. Все это происходило в то самое время, когда готовилась высадка союзных войск на севере Франции, а британские спецслужбы изо всех сил старались запутать немцев, заставить их поверить, что высадка произойдет совсем в другом месте. И немцы уже почти поверили, но напоследок решили учинить еще одну проверку — с помощью Натальи Сергеевой. А та готова была помочь британцам. Подтвердить выдумку. И вдруг приходит ужасная новость. Фриссона не удалось извлечь из карантина раньше времени, пес там чем-то заразился и умер. Наталья была в ярости.

— Ну еще бы! Ее ведь кинули…

— Да нет, никто специально ее не обманывал… знаешь, горячка войны… Но да, Сергеева действительно считала, что с ней поступили нечестно. Она отказывалась верить, что британские власти не готовы были закрыть глаза на маленькое преступление. Она, как и ты, не понимала, что собой представляет английское отношение к закону, что из него не может быть исключений ни для кого и ни для чего. Это не поддавалось пониманию — ни русским, ни французским умом.

— И я тоже такую глупость понять не могу. Так можно войну проиграть — из-за собачки какой-то.