Аника
Шрифт:
– Спасибо за все, Бенни, - Аника тепло улыбнулась.
Я попытался улыбнуться в ответ и вышел из дома.
– Бенни? – позвала она, и я с надеждой обернулся, - Я только об одном попрошу тебя… Купи мне приличное платье.
– Платье?.. Платье?!
– Ну да, - она смущенно хихикнула, - Если я вдруг захочу тебя найти, то стыдно будет в таком виде появиться в обществе…
Она развела руки в стороны, словно призывая полюбоваться на ее серую, заплатанную сорочку и широченные протертые на коленках штаны, подпоясанные обрывком шпагата – мое наследство. Я подавил грустную улыбку, кивнул и, более не оглядываясь, зашагал в вечерний лес. Чем дальше я уходил, тем явственнее сознавал, насколько привязался к ней. Сердце тянулось назад, ноги ступали по мягкой хвое, словно по
Я произнес это название вслух, словно пробуя на вкус, решил, что название мне нравится, и споро зашагал по дороге, чувствуя, как ноги наливаются утерянной было силой.
…
Байберри оказалась большой деревней, разделенной мощенными булыжником улицами на ровные квадраты. На небольшом холме за деревней возвышался порядком обветшавший мужской монастырь, который в куда более жирные времена, видать, и дал жизнь поселению. Желание посвятить себя служению Господу после «неудачи» с Аникой не вернулось, но я мысленно взял монастырь на заметку, как крайний вариант – если уж совсем не удастся нигде пристроиться.
Мои опасения были беспочвенны. Уже через час я оказался на постоялом дворе и без проблем снял на месяц крошечную комнату. Она была размером с чулан в моем родном доме, но я в нее сразу влюбился. Расшатанная, но невероятно удобная кровать, небольшой комод и умывальник – все, что уместилось, но большего мне и не было нужно. Постоялый двор был окружен густым садом, поэтому в небольшое окошко приветливо стучались пламенеющие ветви рябин и яблонь. Вскоре я сидел внизу за деревянным столиком, окна рябили светотенью, а добрая старушка в белом переднике ставила передо мной сковороду беконом и фасолью, а также огромную чашку свежезаваренного чая и пару горячих булочек. На мгновение напротив возник грустный, большеглазый призрак. Как она там? Голодна? Замерзла? Что, если… Но я отогнал от себя чувство вины и жадно накинулся на еду. Я не бросил ее, она сама отказалась идти со мной!
Наевшись от пуза, я расплатился и отправился исследовать деревню. Меня встретил узнаваемый во всей Англии пейзаж – богатый центр с ровными улочками, добротными особнячками и тенистыми садами и крестьянская периферия с лепящимися впритык друг к другу домишками под соломенными крышами и чахлыми, осенними огородиками. Именно там, на периферии, я вскоре и нашел себе работу – в кузнице. Поглядев на помощников кузнеца – сплошь щуплых доходяг с явной склонностью к пьянству – я не был удивлен, что хозяин, оглядев мои могучую фигуру и медвежьи лапы, тут же предложил мне работу и обещал жалование в целый фунт за то, что буду подковывать лошадей и выполнять некоторые другие поручения по шесть часов в день шесть дней в неделю.
Время побежало незаметно. Плотный завтрак в просторной уютной харчевне, тяжелый, физический труд с добротным перекусом в середине дня - кувшин молока и пышная булка или тарелка каши с мясом – затем ужин и беспробудный сон без сновидений. Мне очень нравилась моя простая, незамысловатая жизнь.
Аника! Конечно, я каждый день помнил о ней и переживал, и ждал, что она вот-вот появится на моем пороге, и усмирял порывы бросить все и бежать, проверить, что с ней! Жива ли? Не оказалось ли рядом случайных охотников или собирателей грибов или…беглых каторжников? В моменты, когда тревога за девочку накрывала с головой, я зажмуривался и вспоминал ее пение. И зайца в ее руках, покорного, безвольно обвисшего. И успокаивал себя тем, что у нее есть что противопоставить даже самому отъявленному уголовнику.
Тем не менее, в конце месяца я попросил дополнительный выходной и отправился до соседней деревни, чтобы купить девочке обещанное платье, а заодно и что-то теплое. Интересоваться женской одёжкой в Байберри я не осмелился, чтобы не породить излишнего любопытства к своей персоне.
На полдороге мне повстречался
напрочь увязший в осенней глине почтовый фургончик, который я помог вытащить на твердую землю и который в благодарность с ветерком домчал меня до места назначения.В скромной мастерской я без труда купил готовое платье, пальто и отороченные мехом теплые полусапожки. Решив не оставаться на ночь, я отправился прямиком в лес, собираясь переночевать в нашем убежище, а на утро выдвинуться обратно. Шагая по лесу, я полнился радостным предвкушением: представлял, как Аника выбежит меня встречать, повиснет на шее, попросит остаться, пожалуется, как ей было без меня трудно и одиноко…
Аники дома не было, но тревога быстро утихла. Я видел недавние следы ее пребывания. Незаправленная постель, развешанные на торчащих из стен сучках тряпки, глиняная миска на столе с остатками какого-то неаппетитного варева, горячая (и домазанная!) печка… Я положил узел с подарками ей на постель, уселся на крыльце и начал заколачивать трубку, собираясь дождаться ее возвращения. Но спустя несколько минут услышал со стороны болота… пение. Прислушался. Кто на этот раз? Кабан? Олень? Или еще один несчастный заяц? Курить уже не хотелось. Впрочем, как и получить ответы на свои вопросы. Решив, что я сделал все для девочки, я завернул табак обратно в газету и пошел прочь.
…
Я окончательно прижился в Байберри и даже стал пользоваться неким доверием среди жителей. Знаете, это теплое чувство, когда тебя принимают за своего, быть частью некоторого общества и участвовать в его жизни. Шагать по улице и приветственно махать прохожим и принимать ответные приветствия. Как долго я этого был лишен! Конечно, была масса любопытствующих моей прежней жизнью, но моя нехитро придуманная история о сбежавшей из-под венца невесте и разбитом сердце, которое и позвало меня искать другое место жительства, всех устроила.
Заработок у меня был хороший. Помимо работы в кузне, меня стали приглашать в дома выполнить какую-то сложную или тяжелую работу. Парень я был рукастый, поэтому катался, как сыр в масле. А к концу той зимы перебрался из постоялого двора в крошечный домик, который снял за вполне умеренную плату. Ничего особенного – две комнатки, кухня и пара чуланов, в которые мне толком и сложить то было нечего. Конечно, я страшно скучал по прекрасным завтракам и ужинам, которыми меня потчевала добрая старушка на постоялом дворе, но мне было не привыкать готовить самому. К тому же я прикупил себе несколько кур и телку, которая, к моей несказанной радости, скоро понесла. Я ждал приплода к августу, и всячески баловал мою крошку.
Первое время я по-прежнему ждал Анику. Каждый божий день. И не забывал помянуть ее в своих молитвах. По ночам я часто просыпался, уверенный, что разбудивший меня шорох или стук – это она. Но недели складывались в месяцы, и ее образ истончался в памяти, превращаясь во что-то эфемерное, мистические и очень далекое от меня. Что бы нам не уготовила судьба – у нее свой странный путь, а у меня свой – простой и земной.
Глава 8
Когда я не слишком уставал после тяжелого дня, то проводил вечера в уютном трактире неподалеку от дома, где собирались местные. Пили, мыли друг другу кости, плясали и мерялись силой. Друзьями я не спешил обзаводиться, но вот приятелями мог уже назвать многих. В один из таких вечеров, когда за окном лил апрельский дождь, в харчевню ввалился один из таких приятелей. Питер. Хороший парень, работящий.
– Мы должны немедленно пойти! – крикнул он. Гомон в пабе стих, и сорок глаз настороженно уставились на него, - Я слышал ее! Ведьму!
– Это всего лишь твоя жена, Пит!
– раздался в ответ чей-то пьяный голос, и последующий всеобщий гогот заглушил его.Питер что-то продолжал говорить, губы его дергались, глаза метались из угла в угол. Но я видел, что парень не пьян, а потому вышел из-за общего стола и поманил его в неприметный закуток. Вскоре пляшущий стакан отбивал дробь о его почерневшие от курева зубы, а когда дрожь немного унялась, он кинул безумный взгляд в зал и попытался снова закричать, но раздалось едва слышное блеянье: «Я видел ее! Увела моего Джулса!»