Анкета

— Попался и оправдывается, гад! — женщина потянулась скрюченными пальцами к моим глазам.

— Ну, ну, ну… — два милиционера мягко отстранили ее.

— Разберемся!

— Разберитесь, конечно! — обратился я к ним. — Тут старушка есть, я видел, как он, вор то есть, к ней подходил и сумку брал. Да вот она!

Я радостно указал на старуху, которая сидела на том же месте. Один из милиционеров остался со мной, заворачивая руку за спину — довольно больно — а второй, сержант, привел старушку.

— Этот сумку взял, бабушка?

— Этот! — уверенно сказала старуха. — А ты, женщина, зря на меня кричала, нечего вещи бросать! Откуда я знаю, муж он тебе или сват? Он самый, он! — подтвердила она милиционерам. — Развелось ворья!

— Бабушка, да вы вспомните! — взмолился я. — Он и одет был не так, и моложе, и выше!

— Врать вы умеете! — сказала старуха. — Покрутись теперь, покрутись! Умел воровать, умей отвечать!

А вокруг толпа любопытных, кто смеется, кто молча смотрит, скромно, но жадно, кто советует убивать всех воров на месте…

Нас повели в милицейскую комнатку.

Старуха этим оказалась недовольна, женщина тоже: поезд ее отходил через десять минут.

— Порядок есть порядок, — сказал сержант, усаживаясь за канцелярский стол, а второй милиционер продолжал заламывать мне руку.

Сержант разложил листы, взял ручку.

— Фамилия, имя, отчество? — нацелил он ручку на женщину.

Она торопливо сказала, потом по просьбе сержанта достала паспорт, он списал паспортные данные, она взялась за сумку:

— Ну, спасибо, я пойду. У меня ребенок там плачет, лоточницу попросила присмотреть — и на поезд посадку объявили, поймали ведь вора, чего еще надо?

— Благодаря вам, — сказал сержант, — нарушается принцип неотвратимости наказания. Может, вообще отпустим его? Пусть дальше ворует?

— Вы меня отпустите! А его в тюрьму, как положено.

— Без вашего заявления не можем. И ваших свидетельских показаний, — добавил сержант, обращаясь к старухе.

— Каких показаний?

— Подробно опишите: как подошел, что сказал. Все это будет иметь значение при определении меры наказания, — грамотно растолковал сержант старухе — симпатичный, кстати, и смышленый, судя по глазам, молодой человек.

— Подошел и подошел. Может, и не он.

— То есть как?

— А так. Не знаю.

— Чего не знаете?

— Ничего.

Старуха вдруг стала замкнутой и суровой, похожей почему-то на сектантку, которую бездельный человек пытает о таинствах ее веры. Вера же ее — я знаю таких людей — в то преимущественно, что в жизни лучше всего не вмешиваться, куда не просят — и, главное, не оставлять следов. Не получит от нее сержант показаний!

— То есть как ничего? — улыбнулся сержант. — Сумку вам на сохранение оставили?

— Мне? Никакого сохранения! — отреклась старуха. — Я вам гардероб, что ль? Кто-то рядом поставил, а я при чем?

Даже женщина, хоть и спешила, удивилась:

— Как же, бабушка? Я ведь вам сказала: присмотрите минутку, мне сына в туалет надо отвести.

— Чай не маленький, сам сходил бы, — невпопад ответила старуха.

— Айм сорри! — сказал сержант. — Конкретно ставлю вопрос: рядом с вами была оставлена сумка?

— Какая?

— Вот эта.

— А кто ее знает. Вокзал ведь, а не баня, все с сумками. Я их разве все упомню?

— Еще конкретнее ставлю вопрос, — сказал смышленый сержант. — Вы отказываетесь от свидетельских показаний?

— Ни от чего я не отказываюсь.

— То есть — согласны их дать?

— Ничего я давать не буду.

— Бабушка, вы скажите, что это не я был, вот и все! — сказал я.

— А я помню, кто был? — отмахнулась бабушка. — Тыща народу кругом, я смотреть не приставлена. Отпускай меня, парень, мне на астраханский пора!

— Астраханский через час.

— А мой уходит уже! Ребятки, ехать надо, отпустите, ведь следующего сутки ждать, вы что? — взмолилась женщина.

Сержант не был человеком буквы.

— Ладно, — сказал он. — Вот тут подпись поставьте — и идите.

Женщина расписалась и выбежала.

— Теперь вы распишитесь, — предложил сержант старухе.

— Чего это?

— Подпись поставьте.

— Зачем?

— Ну, для порядка.

— Тебе надо, ты и ставь. Мне там еще купить кой-что надо. К внукам еду, подарков купить надо, некогда мне. Пошла я.

— Бабушка! — с тихой и ласковой просьбой сказал я. — Человека ведь погубите. Скажите, что не я это был.

— Сам себя не погубишь — никто тебя не погубит, — степенно ответила старуха и не спеша вышла, сознавая полное свое гражданское право на свободу.

— Вот так! — после паузы сказал сержант. — Я считаю, незачем вола вертеть, говори сам.

— Я скажу. Но пусть ваш сотрудник руку отпустит, он мне ее отломил совсем.

— Полегче, — отдал приказ сержант, и второй милиционер чуть ослабил хватку.

Я, употребляя выражения, которые ясно свидетельствовали бы о моем культурном уровне, несовместимом с воровством, рассказал, как увидел вора, как погнался за ним и т. д. Закончил же следующим образом:

— Посудите сами, какой резон мне через двадцать минут после совершения кражи возвращаться на вокзал с украденной сумкой?

Сержант не ответил. Меня вообще смущало и сбивало с толку то, что он записывал мои показания как-то слишком коротко, не переспрашивая и не останавливая, — и все они уместились на одной странице. Закончив, он спросил мою фамилию, имя отчество, адрес, я с неожиданной для самого себя легкостью и ловкостью, без запинки сообщил ложную информацию. Сержант вписал сверху и начал читать:

— Я, Степанов Алексей Сергеевич, проживающий там-то, такого-то года рождения, — учти, все проверим! — заявляю, что такого-то числа такого-то месяца и года в десять часов сорок пять минут утра, будучи в нетрезвом состоянии, не мог найти денег на спиртные напитки и решил украсть вещи. Я схватил сумку дорожную, синего цвета с надписью «Пума» по-нерусски, принадлежащую Свиридовой Галине Ивановне, проживающей там-то, возраст, паспортные данные, показания потерпевшей прилагаются, и побежал, но был схвачен сотрудниками милиции. До этого никогда краж не совершал и причина только в моем алкогольном опьянении. Искренне раскаиваюсь в случившемся.