Анкета

В холодильнике был картонный ящик с баночным пивом, было несколько бутылок вина, из безалкогольных напитков — только молоко. Но и от молока Виталий отказался.

— Ну, брат, тогда не знаю. Если человек очень хочет пить, он открывает обычный кран и пьет обычную воду.

— Ну и пей. А я тогда пива выпью, если сока нет.

— Нет уж, пива ты не выпьешь. А за соком давай сходим в магазин. Где тут у вас магазин?

— В нашем доме с обратной стороны. Только я не пойду, я не проснулся еще.

— Ты, брат, капризен и ты лентяй, — сказал я, чувствуя воспитательскую ответственность за ребенка. — Ну-ка, под душ — и вперед!

— Кто вперед, того кошка обдерет, — ответил Виталий, зевнул и брякнулся на постель, стал потягиваться и выкрикивать какие-то бессмысленные детские слова, у меня у самого так бывало, я помню: по утрам распирала радость жить, и я любил напевать, надоедая всем, что-нибудь невразумительное. На разные лады я мог, например, в маршевом ритме скандировать:

В лесу родилась елочка! В лесу родилась елка! Она в лесу родилася! Вся деревянная! Она еще с иголками! А мимо волки шли! И съели эту елочку! Под самый корешок!

Я отправился за соком. Купил — чтоб у прихотливого Виталия был выбор — виноградный, апельсиновый и персиковый.

На выходе столкнулся с замызганным пьяницей. Он был грязен, взлохмачен, небрит — и странно было видеть, что он при этом мой ровесник. А может, и моложе. Впрочем, все пьяницы мне кажутся пожилыми людьми.

— Слушай! — обратился он ко мне. — Дело срочной важности! Отойдем-ка!

Мы отошли.

— Выручи! Понимаешь, дома не ночевал, жена убьет! С жилья прогонит, пропаду! Давай так: я был на шабашке, на калыме, я тебе дачу строил, ты богатый будто бы. Ночью работали при искусственном освещении электричества, и вот теперь ты меня привез. Пойдем к жене, подтвердишь, а?

— Мне нетрудно. Но посудите сами: если вы были на калыме, как вы выражаетесь, то где деньги, — хотя бы аванс?

— В нутро смотришь, — с горечью сказал пьяница. — Но деньги она мне простит, она мне ночь не простит. Она ревнивая, как собака. Хотя аванс — это ты говоришь очень правильно. Мне б тысяч десять.

Почему не выручить человека, если для меня это не составит особенного труда? Десять тысяч — не последние и не чрезмерные деньги для меня. И я дал ему десятку.

— Ну! Ну!.. — только и мог вымолвить пьяница. — Как тебя зовут?

— Антон.

— А меня Сергей. Антон, ты человек! Ты звучишь гордо. И плохо пахнешь.

— В самом деле?

— Нет. Это логическое завершение. Сказал первое слово, говори последнее, — вдруг начал философствовать пьяница. — Эх, похмелье — штука тонкая! Ладно, пойдем к жене. Засвидетельствуешь. Тут рядом.

Мы дошли до соседнего дома, вошли подъезд, — и он начал спускаться в подвал.

— Там что, квартиры есть? — удивился я.

Сергей засмеялся.

— Квартир нет, но люди живут. Надо же им где-то жить?

— Конечно…

Он достал из кармана куртки, похожей на строительную робу, фонарь с длинной ручкой, стал светить перед собой.

Мы шли довольно долго, плутая меж подвальными перегородками, огибая трубы и горы мусора, неизвестно как сюда попавшего.

— Прибыли! — сказал Сергей.

И, как гостеприимный хозяин, пропустил меня вперед. Я увидел закуток, не похожий на жилье, скорее это было место выпивок таких же, как Сергей, пьяниц: стояло несколько ящиков, один был застелен рваной газетой и на нем валялся стакан. В углу — куча тряпья.

— Нравится? — спросил сзади голос, вдруг утративший похмельную натужность и охриплость.

Я оглянулся и зажмурился от света, ударившего в лицо. Сергей убрал свет, направил фонарь сбоку на себя. Молодое улыбающееся лицо. Гладко выбрит, аккуратно причесан. Тот, кого я назвал Дорианом Греем.

И так крепко назвал, что и сейчас не удержался, воскликнул:

— Грей?!

— Не понял. Кто Грей, где? Какой Грей?

— Это я вас так мысленно назвал. Ну, знаете, бывает: видишь человека, и он сразу кого-то напоминает. Кого-то из людей или даже из литературных, например, персонажей. Вы мне напомнили Дориана Грея. Есть такой писатель — Оскар Уайльд, а у него…

— Милый, не надо, у меня университетское образование. Не брата ли интеллигента имею честь лицезреть в вашем, простите за тавтологию, лице?

— Интеллигент ли я, не мне судить. Образование не высшее: культпросветучилище. Но багаж знаний, я полагаю, не меньше университетского.

— Это приятно. Значит, я напомнил вам Дориана Грея? Потому что красив и утончен, так надо полагать?

— Не знаю. Возможно.

— Что ж. Странно, почему никто не додумался меня раньше так назвать. Мне будет приятно, если вы и вслух будете звать меня Дорианом Греем.

— А ваше настоящее имя?

— Я сказал же: Сергей. Это мое настоящее имя, которое я, кстати сказать, с детства не люблю. Уверен, что нелюбовь к своему имени решающим образом повлияла на мою жизнь. Уже пятилетним ребенком я плакал и просил родителей изменить мне имя. Я не любил, когда другие мальчики называли меня «Серый», не любил родительское ласковое «Сереженька». Но мои родители слишком были повязаны своими комплексами. Как это — поменять имя? — а что подумают соседи и знакомые, и сослуживцы? Ведь это надо как-то объяснять! Они не умели — и не умеют жить так, чтобы поступать в каждом случае по своему усмотрению, не затрудняясь тем, чтобы что-то кому-то объяснять или, упаси Бог, оправдываться. Но — к делу, Антон… —?

— Петрович.

— Я вас по имени отчеству, поскольку я лет на десять моложе. Терпеть не могу панибратства. Итак, Антон Петрович, вы не можете не согласиться, что я поступаю благородно. Позавчера, в двенадцать часов пятьдесят две минуты местного времени, оно же московское, я назначил вам сорок восемь часов для того, чтобы успеть скрыться. Вы использовали это время бездарно. Вы не придумали ничего лучше, чем из центра переместиться на окраину. Я вас нашел моментально. Но даже если я вас нашел, вы ведь можете спасти себя — на время, конечно. Вы должны быть осторожны и внимательны. Я нарочно сделал несколько ошибок, надеясь, что вы их обнаружите. Увы! Считайте (он стал загибать пальцы): к вам подходит пьяница, алкоголик, алкаш. Вы смотрите на его одежду, на его небритость (кстати, это искусно сделанная наклейка с трехдневной щетиной, сейчас модно в артистических кругах), смотрите на строительную грязную куртку и штаны с махрами по низу, но как будто совсем не видите модельных туфель из кожи бизона ценой в двести пятьдесят долларов!

— Вы могли их украсть.

— Это вы сейчас так говорите, а там, у магазина, вы просто проморгали. Да и не мог я их украсть! Где? В магазине? С чьих-то ног на ходу снять? Разуть пьяного богатея, заснувшего на лавке? — но пьяные богатеи на лавках не спят, они сплошь и рядом засыпают в машинах, когда их осторожно везут домой личные преданные шофера. Дальше. Ошибка совсем грубая. Вы дали мне деньги — не могу не оценить этот поступок! Я взял их и — и ничего! Да где же это видано, чтобы алкаш, мучающийся с похмелья — я вам даже словесно об этом намекнул! — где это видано, чтобы он не помчался тут же и не купил себе похмельной выпивки? А? Дальше. У этого же алкаша вдруг оказывается фонарь — и не простой, а специальный туристский, с широким отражателем, вы посмотрите, с четырьмя мощными батарейками, комплект которых стоит больше самого фонаря! Да любой алкаш давно бы такой фонарь продал! Что он, спичками себе дорогу осветить не может? — они, спички, всего сотню стоят за коробок. А нет спичек — найдет и в потемках! Продал бы он фонарь — равно как и туфли, кстати, если бы они вдруг даже попали к нему невероятным образом. Всякое ведь бывает. Купил богатый человек себе туфли, сел в машину и вдруг чувствует, что при нажимании на педаль газа, они ему трут. Рассердился богатый человек, вспылил на свою ошибку и, недолго думая, снял туфли и выкинул на ходу из окна в мусорный бак — а тут и пьяница рядом случился…