Анклав

Последняя фраза явно предназначалась для передачи Чуднову, как продолжение их очередной полемики, и, когда Колотов собрался положить трубку, Голощекин не удержался:

– Да, кстати, а ты говорил по этому поводу с Исидором? Он-то что думает?

– У него и спроси!
– огрызнулся Колотов.
– Я вам что, посредник? Сними трубку и позвони.

– Ему ты бы так не ответил, - засопел обиженный Голощекин.

Впрочем, вскоре отошел и пригласил к себе на дачу выпить водки по этому случаю.

9

– А когда придет Ира?
– спросил Колотов.

– Должна уже прийти. Сама жду. Она пошла в магазин, а оттуда забежит к подруге. Саша, но почему именно сегодня ты не можешь оторваться и мне помочь?

Он не стал ей ничего объяснять, представив, как она возведет глаза к потолку: гений, что с него взять. Хотя в последнее время он стал неплохо зарабатывать в издательстве Бори Каменецкого, которому продался в литературное рабство лет восемь назад, когда Елена в очередной раз потеряла работу, а Ира пошла в школу.

Боря в присутствии Беллы, жены и делового партнера, предложил ему без ложного панибратства писать детективы под одной раскрученной, продаваемой фамилией. Удивленный Колотов ответил, что всегда был равнодушен к литературе такого рода и не уверен, сможет ли.

Бывшая сотрудница МОССАДа подняла правую бровь, а Боря стал горячо уверять - больше ее, чем Колотова, - будто в его повестях всегда присутствовали элементы детектива. Когда Колотов подмахнул договор, Боря, стараясь не смотреть на супругу, протянул ему сто долларов:

"Мы отняли у тебя два часа, а твое время стоит не меньше пятидесяти баксов в час". Колотов поймал на себе пытливый взгляд Беллы поверх очков: считывала с него информацию, что твой сканер.

Потом он сам не переставал удивляться, как у него выстраиваются закрученные сюжеты. И увлекся, уже не вспоминая о нетленке...

Перечитывая ее сейчас, он попутно правил текст, уличая себя в самообмане: будто из-за поденщины на плантациях Каменецкого у него не оставалось ни сил, ни времени возделывать собственные шесть соток.

А все дело в подспудном страхе: после восьмилетней халтуры (десять-пятнадцать страниц в день криминального чтива) он наверняка что-то утратил из своего ремесла и потому уже не сможет, как прежде, кропотливо и неторопливо выкладывать мозаику нормального текста.

Но если совсем уж честно, то, как теперь выяснилось, кусок явно оказался больше его рта. Если не хватает ума и таланта, то и лезут в голову разного рода объяснения и оправдания.

Кстати, Исидор, говоря о прискорбном отсутствии того и (или) другого, сделал оговорку насчет их соотносительности с теми дерзновенными задачами, которые автор сам перед собой поставил.

При этом он обычно приводил в пример Жанну дc Арк: мол, родись она в наши дни, когда ее родную Францию, поглупевшую от сытости и благополучия, уже никто не обижает, кем бы она сегодня стала? За милую душу доила бы коров, рожала детей, а вечерами не отрывалась от телевизора.

Все так, но в том-то и дело, что он, Колотов, с самого начала никаких "дерзновенных задач" перед собой не ставил...

До Нового года оставалось все меньше времени, а он все так и сидел перед компьютером, не в силах оторваться от своей нетленки.

И когда раздался телефонный звонок, крикнул, не отрываясь от монитора: "Меня нет!"

Услышав вскрик жены: "Машиной? Как... какая машина?" - он выглянул в коридор. Держа трубку возле уха, Елена стояла к нему спиной - в халате, с мокрыми волосами, - что-то записывала, кивая и всхлипывая.

– Что?.. Что случилось?

Она обернулась, и он увидел: от Елены осталась только Ира со школьной фотографии - приоткрытый припухлый рот и огромные от беспомощности глаза. И тут же наступила тьма, из которой всплыло другое лицо жены - резко постаревшее, с трещинами морщин вокруг глаз, будто в стекле вокруг пулевых отверстий, и с бесцветными шевелящимися губами...

Ее голос доносился до него словно сквозь толщу воды, он не различал слов. Она теребила, трясла, била его по щекам, а когда он всхлипнул и прижался лицом к ее груди, обняла и стала гладить по голове.

Он постепенно приходил в себя, чувствуя тепло ее слез и запах валокордина.

– Что... что с Ирой?
– тихо спросил он.

– Иру сбила машина!
– всхлипнула она.
– Ты меня слышишь?
– Она показала ему блокнот.
– Вот адрес больницы в Сокольниках... Оттуда только что позвонили.

– И? И... что?
– Он замер, боясь услышать ответ.

– Саша, я ничего не знаю...

И заплакала, заревела по-бабьи. Он не подозревал, что она способна так плакать.

– Так... надо туда срочно ехать...
– забормотал он и, опершись одной рукой о стену, другой о ее плечо, стал подниматься с пола.

Мотаясь из комнаты в комнату, он бестолково искал одежду, очки, членский билет, нитроглицерин...

– Дай, я сама...

Обернувшись, он увидел Елену - уже одетую, собранную, с сухими глазами и без макияжа. Не глядя на него, она быстро все нашла, сунула ему под нос, помогла одеться. И уже на улице остановила частника, выскочив на дорогу.

Вдруг пошел густой, сырой снег. Дворники на ветровом стекле метались, рубя направо, налево и прокладывая дорогу сквозь полчища снежинок. После каждого взмаха на ветровом стекле появлялись длинные, размазанные огни встречных фар и светофоров, но они тут же поглощались белыми ордами, готовыми умереть, но остановить машину.

Наконец, они влились в нескончаемый поток машин на Садовом, а возле Черногрязской надолго встали в пробке. Почти одновременно перестал идти снег.

Водитель, молодой парень в кожанке, заглушил мотор и выругался: "Ну как знал! Наверняка ДТП. Каждый раз так: нажрутся где-нибудь на стороне, а потом домой спешат, к семейному столу..."

Колотов хотел выбраться, чтобы посмотреть, где они, но смог лишь немного приоткрыть дверцу - совсем рядом стоял старенький "Москвич". Приподнявшись, он выглянул из салона. Сумерки быстро сгущались, огни реклам скользили, переливаясь, по крышам стоящих вплотную друг к другу машин. Раздавались нетерпеливые гудки, где-то рядом завывала сирена "скорой". Возможно, там умирал человек, и бессильный вой, обращенный к низкому серому небу, - последнее, что он слышит в этой жизни.

– Что там?
– спросила Елена.