Анклавы в аду. Встречный прорыв
Шрифт:
— Сержио Леоне [17]и Клинт Иствуд [18]в одном кармане, — буркнул сидящий рядом Иван. — Есть мнение, что мальчики по нашу душу пришли.
Последнее, впрочем, было ясно без комментариев Мура, поскольку бравая четверка совершенно недвусмысленно направилась к нашему столу.
— Сергеич, похоже, ребята пострелять в приезжих собрались, как ты считаешь? — быстро спросил я Удовиченко.
— Есть такая буква…
Для стороннего наблюдателя ничего практически не изменилось, так — мелочи. Тушканчик опустил правую руку под стол — никому не видно, но я-то знаю, достал он свою трещотку.
Верстаков
Федя-Говорун чуть развернулся и, кажется, сильно заинтересован тем, что ему рассказывает Удовиченко, — но можно быть уверенным, что ствол его «сайги» смотрит в сторону недругов, а патрон дослан в патронник.
«Как там раньше было принято говорить? „Хорошо сидим!“ — кажется? Вот так и мы…»
— Эй, вы там! — «Ох, какое тривиальное начало! Фантазии у этого „ковбоя“ — ноль целых ноль десятых! А ведь если судить по голосу, мужику лет тридцать, не меньше. Должна была жизнь научить».
— На «эй» зовут блядей! — сурово отбрил его полковник, причем интонационно сыграл так, что я поневоле поверил древней байке, что до наступления Тьмы в военных учебных учреждениях был курс «второго командного».
«Жаль, что не могу посмотреть на лицо этого „ковбоя“. Начну елозить и дергаться — может нехорошо выйти… Так что сиди, Следопыт, не петюкай и жди, когда лепший дружок Ваня знак подаст».
Пауза затягивалась. У Удовиченко на лице замерло брезгливо-презрительное выражение, Федор уставился на незваных гостей с плохо скрываемым раздражением, капитан Верстаков играл бицепсами (не выпуская, впрочем, пистолетов), а Тушканчик просто сделал вид, что назойливые посетители значат для него не больше, чем парочка мух, залетевших в помещение.
— Самоед, — «О, это уже другой заговорил, поддерживает вожака!» — да чего с этими пришлыми цацкаться? Давай вызовем, а если сольются, так заберем добро-то?
«Да уж, этот совсем головкой скорбный. Они что же, даже во дворе не посмотрели, на чем мы приехали?». Тут я заметил, что Иван приподнял указательный и мизинец так, что его правая кисть стала похожа на улитку с ее смешными «рожками».
— А этот заморыш что тут расселся? — И тяжелая рука легла на мое правое плечо.
«Опрометчивый поступок, бредун! — Я вильнул плечом, и рука „ковбоя“ провалилась вниз, застряв между моими корпусом и локтем. — Ну, теперь им стрелять мне в спину совершенно без мазы!»
Опершись на руку придурка, я встал со стула, прикрываясь «ковбоем».
«Так, теперь немного подтолкнуть… Здесь потянуть…» — и диспозиция кардинально поменялась! Теперь я стою лицом к нашим недоброжелателям, их приятель — передо мной… А в кадык ему упирается небольшой такой ножик — дай бог, сто миллиметров клинок. Ножик этот всегда со мной. Память об отце, подаренная им в том самом рейде, когда мы книжный магазин на Сухаревке вывезли. Нож, естественно, не в канцтоварах найден, а совсем даже наоборот, в магазине, куда мы первоначально ехали — что рыболовно-туристическими товарами торговал. Помню, отец, когда мне его отдал, сказал: «Их один хороший мастер из Нижнего делал. Хорошо, если полсотни штук в год, а тут целых два нашли!» И прицепил свой в боковой карман камуфляжной куртки. У ножа этого клипса очень удобная на ножнах — как хочешь можно повесить, хоть вверх ногами. И хоть мал ножик, но ладен. Сколько раз меня с тех пор «Четыреста двенадцатый» (так он называется) выручал!
Вожак
«ковбоев» вцепился в рукояти своих «наганов», но достать их не спешил. Скосив на мгновение глаза, я увидел, что Верстаков держит его на прицеле обоих своих «фортов».«Ага, а с другой стороны наверняка маячит дуло „сайги“ Говоруна и Тушканчиковой „поливалки“, и ребятишки внезапно осознали, что дергаться не стоит — все одно не успеют».
— У тебя еще неотвеченные вопросы остались, — с явной угрозой поинтересовался полковник, — стрелок недорезанный? Заноза, вскрой парню кадык!
— Э… не надо его убивать… — голос главы «грозных мучачос» теперь был не похож сам на себя, теперь он больше напоминал жалкое блеяние.
— Погоди, Заноза. — И, хоть я все равно не собирался столь радикально завершать мое с пленным общение, но в ответ на просьбу полковника демонстративно отодвинул лезвие от шеи пленника.
— Ты, который в шляпе, грабки от пукалок-то убери! — продолжал между тем командовать Удовиченко.
Местный отпустил рукояти револьверов и поднял руки пусть не над головой, но на уровень плеч — точно! Остальные его сподвижники, видимо, тоже решили, что агрессивность лучше припрятать, и резких движений не делали.
— Вот и молодец! Хороший мальчик! — Сергей Сергеевич откровенно веселился. — А теперь осторожно, двумя пальчиками, доставай стволы и кидай их сюда. — Голос его был мягок и вкрадчив. — Вас это тоже касается! — внезапно рявкнул он на остальных, да так, что «ковбои» отшатнулись.
«Психологически мы их уже задавили, но удастся ли на одном „базаре“ сломать этих тертых „воинов дороги“? — Насколько я знал, многие бредуны весьма любили эстетику древних фильмов про Безумного Макса и довольно часто называли себя именно так. — Я бы, при таком раскладе, скорее всего, начал в ответ стрелять, и, несмотря на то что диспозиция явно не в их пользу, бдительность терять не следует!»
Однако нам повезло — стойкость наших оппонентов оставляла желать лучшего. Наткнувшись на жесткий, я бы даже сказал жестокий, отпор, бредуны «сдулись». Вначале их вожак аккуратно, как и просили, достал из кобуры первый револьвер и бросил его на пол перед собой, потом стоявший от него справа бандит, демонстративно изогнувшись, вытащил двумя пальцами из кобуры на боку потертый ТТ… А потом… Потом перед нами образовалась небольшая кучка оружия. Причем все разоружение заняло едва ли больше пары минут. Все это время мы молчали.
— Все? — спросил Удовиченко спустя десяток секунд после того, как последний ствол брякнулся на пол.
— Да, — сдавленно ответил Самоед, — только у Гучки осталось, но ему сейчас не двинуться, — и он мотнул головой в мою сторону, точнее — в сторону моего персонального пленника.
— С ним мы сами разберемся, — тон полковника не предвещал упомянутому Гучке ничего хорошего. — А вы ступайте себе… Или вон чайку, что ли, попейте, нервы полечите…
— А? — и грозный «ганфайтер» жалобно посмотрел на бывшее свое оружие.
— Там видно будет… Хотя ты, похоже, умный… — ирония в словах Сергеевича была заметна, как прожектор в безлунную ночь. — Слово «контрибуция» знаешь?
— Чего?
— Должен ты мне! Вот чего! — не вдаваясь в долгие объяснения заявил полковник. — Завтра придешь — решим тогда, за сколько я железяки ваши верну. Все — свободен, как негр в Африке!
На прощание я освободил Гучку от обреза охотничьей двустволки, потертого ПМа и двух ножей и присовокупил все это к нашей остальной добыче.