Аннигиляция
Шрифт:
– А как твоя работа? – осторожно поинтересовалась я.
Я не знала, сколько еще смогу ходить вокруг да около, но при этом была готова в любую секунду закрыть уши и не слушать ответа.
– Ну, знаешь… – Он говорил так, будто мы не супруги, а коллеги, которые не виделись всего пару недель. – В общем, как обычно. Ничего нового.
Он приложился к стакану с апельсиновым соком, и целую минуту для него ничего вокруг не существовало; он пил и не мог напиться. Затем, утерев рот, он мимоходом спросил, что изменилось в доме.
После завтрака мы сидели на крыльце, наблюдая за потоками ливня и лужами в огороде, немного
Затем обед, потом телевизор (я нашла для него запись гонок на яхтах-двойках) – и снова пустопорожние разговоры. Он спрашивал про своих приятелей, но мне нечего было ответить. Я их не видела: они никогда не были моими друзьями, просто достались в наследство от мужа.
Мы попытались сыграть в настольную игру и смеялись над самыми глупыми вопросами. Выяснилось, что он не помнит элементарных вещей, и мы вынуждены были прекратить. Повисло тягостное молчание. Он почитал газету, пролистал любимые журналы, посмотрел новости. Или только притворялся, что занят этим.
Я задремала на диване. Когда проснулась, дождь кончился, а мужа рядом не было. Я обыскала весь дом – пусто. Пытаясь держать себя в руках, я выбежала во двор и нашла его у гаража. Он стоял перед своим любимым катером, который купил несколько лет назад: настоящий крейсер, почти семь метров в длину (нам так и не удалось найти для него место в гараже).
Когда я подошла и взяла его под руку, он выглядел озадаченным, почти потерянным: знал, что любит этот катер, но не помнил почему. Он не обратил на меня внимания и все сверлил катер взглядом, будто силился вспомнить нечто – и не мог. Лишь спустя много дней до меня дошло: возможно, это было связано со мной. Тогда там он сказал бы мне что-то очень важное, если бы только вспомнил, что… Но мы просто стояли и молчали. Хотя я ощущала тепло его тела и слышала его ровное дыхание, мы существовали в разных мирах.
Через некоторое время его непонятная тревога и молчание стали невыносимы, и я увела его в дом. Он не сопротивлялся, не пытался оглянуться на катер. Именно тогда я и приняла решение. Если бы он оглянулся, если бы попытался меня остановить, все было бы иначе.
Он заканчивал ужинать, когда за ним приехали (четыре или пять машин без особых примет и фургон). Никто не вламывался, не кричал, не угрожал оружием и наручниками. С мужем обращались аккуратно, с некоторым испугом, как с неразорвавшейся бомбой. Не встретив никакого сопротивления ни с его, ни с моей стороны, незнакомца забрали из моего дома.
Я не могла – да и не хотела – их остановить. Последние несколько часов стали для меня настоящей пыткой. Я все больше и больше убеждалась, что в Зоне Икс случилось что-то, превратившее мужа в пустую оболочку, в запрограммированного робота, в кого-то, кого я никогда не знала. Каждым чужеродным поступком или словом он заставлял забывать того человека, которого я любила, а я не хотела терять эти воспоминания, даже несмотря на то, что между нами произошло. Я не знала, что с ним делать, не могла больше находиться в одном помещении с этой пародией на него. Именно поэтому я набрала специальный номер, который он оставил на экстренный случай.
Видя, как его уводят, я испытала
облегчение. Вины за собой я не чувствовала и предательницей себя не считала. Иного выхода просто не было.Как я уже писала, мы виделись в исследовательском центре до самого конца. Я слушала кассеты с беседами, но даже под гипнозом он не сказал ничего нового (если только этого от меня не утаили). Я помню лишь неизбывную грусть, сквозившую в его словах: «Я иду по тропе от границы к базовому лагерю. Я иду долго, но знаю, что возвращение будет куда более долгим. Вокруг ни души. Я совсем один. Деревья не деревья, птицы не птицы, а я не я – лишь дух, который бесконечно идет куда-то…»
Именно это я и обнаружила в нем, когда он вернулся: глубокое и безграничное одиночество. Ему словно достался дар, с которым он не знал, что делать, дар, отравивший его существование и в конце концов убивший его. Но убил бы такой дар меня? Я отчаянно искала ответ, когда смотрела в глаза мужу в наши последние встречи. Я хотела проникнуть в его сознание, но безуспешно.
Я продолжала заниматься рутинной работой в стерильной лаборатории, но мысли мои блуждали в Зоне Икс. Мне никогда не узнать, что это такое, не побывав там. Ни рассказы, ни отчеты описать ее не в силах. Поэтому через несколько месяцев после смерти мужа я вызвалась участвовать в следующей экспедиции. Не было еще случая, чтобы в Зону отправлялся родственник одного из прошлых участников. Думаю, меня взяли в качестве эксперимента: чтобы узнать, окажут ли какое-нибудь влияние родственные связи. А может, они с самого начала знали, что я туда пойду.
К утру дождь кончился, тучи почти рассеялись, и небо снова залила синева. О разразившейся ночью буре напоминали только засыпанные хвоей палатки, грязные лужи да разбросанные по земле ветки. «Ясность» (трудно подобрать другое слово), прежде поразившая мои органы чувств, теперь распространилась в груди. Меня переполняла энергия, и сонливости я не ощущала. Наверное, изменения продолжались. Впрочем, уже все равно; я никак не могла с ними бороться.
Нужно было принять решение: башня или маяк. «Ясность» тянула немедленно вернуться в темноту, нырнуть в башню без лишних раздумий, без плана. То ли это было проявление храбрости и мужества, то ли трусости и полного безрассудства. Однако теперь я знала: ночью на маяке кто-то был. Если психолог укрылась там и мне удастся ее найти, то я смогу кое-что разузнать о башне, прежде чем соваться туда снова. Сейчас это было важнее, чем вчера вечером, потому что количество вопросов росло в геометрической прогрессии.
Когда я собралась обсудить план с топографом, то уже твердо решила идти к маяку.
Утро пахло свежестью и сулило новое начало, но впечатление оказалось обманчивым. Топограф ни под каким предлогом не хотела возвращаться в башню, и маяк был ей в равной степени неинтересен.
– А если психолог там? Ты разве не хочешь проверить?
Топограф посмотрела на меня, как на идиотку.
– Допустим, она там. Значит, у нее позиция на возвышении, откуда просматриваются все окрестности. А еще нам сказали, что там есть схрон с оружием… Нет уж, я лучше встречу ее здесь. Будь у тебя хоть капля мозгов, ты бы поступила так же – если, конечно, не хочешь «проверить», каково живется с пулей в башке… Кроме того, она может прятаться где угодно.