Аномалия Дорадо

Клим улегся в ячейку и подключился к системе, погрузился в работу. Он начал методично просматривать и изучать записи бортовых систем и тех наблюдений, которые ученые делали на борту зонда во время исследования аномалии. Каждый их шаг отмечался в блоках памяти компьютера, каждое действие фиксировалось внутренними видеокамерами. Чем больше он вникал в результаты наблюдений физиков и астрономов, тем больше ему открывалась суть случившегося, его возможные последствия и глубинное значение. В понимании Клима с неожиданной, поражающей воображение ясностью представала угроза, которая нависла над галактикой и всеми ее обитателями; угроза, идущая не от чьего-то злого умысла, а от стихии – мощной, бездумной и совершенно неодолимой.

Когда он отключился от ВИС и поднялся из ячейки, он увидел Соиру и Моррисона. Они стояли рядом и выжидательно смотрели на него.

– Наконец-то, – проворчала психолог. – Скоро утро.

– Вы проработали всю ночь, Юнь, – заметил Моррисон, – и, судя по выражению вашего лица, обнаружили нечто интересное?

Клим только сейчас ощутил усталость. Возбуждение начало спадать, глаза стали слипаться, но он не желал засыпать сейчас. Попросил скафандр вколоть себе психостимуляторов, автоматика немедленно выполнила его просьбу, и он почувствовал себя гораздо лучше.

– Вы правы, – ответил он наконец, – я понял, что произошло у границ аномалии и здесь, в диспетчерской базы. Зовите полковника и экипаж «Ориона»!

Глава вторая. ПО СЛЕДАМ «АЛЬТАИРА»

1

Соира этой ночью не сомкнула глаз, но выглядела бодрой и ничуть не усталой. Клим удивился, но марсианка объяснила, что два полушария ее мозга посредством специального устройства полностью разделены и существуют обособленно друг от друга, а это позволяет им отдыхать по очереди. Киберам, как и ортодоксам, сон, бесспорно, требовался, но Соира, подобно многим своим соотечественникам, обладала способностью спать половиной мозга за раз – примерно как дельфины. Такой сон никак не ухудшал ее самочувствия, говорила она, зато позволял, благодаря небольшому и довольно простому имплантату, иметь гораздо более высокую производительность труда: ведь она была функциональна двадцать четыре часа в сутки. В ее словах Климу послышалась отдающая высокомерием насмешка в адрес ортодоксов, которые принципиально отказывались вживлять в свое тело электронные устройства, если те изменяют человеческую сущность. Моральные ограничения землян, однако, не распространялись на нейрочип подключения к виртуалу – согласно постановлению Совета по гуманизму и нравственности, эта деталь никак «человечности» человека не угрожала. Клим решил не обращать внимания на колкости кибера, а вместо этого сдержанно порадовался за Соиру, которая чувствовала себя, в отличие от Кая и Клима, превосходно. Моррисона клонило в сон, но он стойко держался, принимая дозу за дозой психостимуляторы от системы жизнеобеспечения скафандра.

Скоро послышались шаги и голоса: в обсервационный зал вошли Леванов и Гадот.

– Рассказывайте! – потребовал полковник прямо с порога, решив не утруждать себя приветствиями.

Клим кивнул ему и улыбнулся Зое, затем заговорил:

– То, что удалось выяснить на данный момент: проблема в образцах вакуума, которые экспедиция доставила из аномалии. На записях камер наблюдения и в ВИС видно, что ортодоксы и генмоды на «Альтаире» впали в состояние… э-э… вмороженности примерно через час после того, как колбы оказались на борту зонда.

– Уточните, пожалуйста, насчет забора образцов? – попросила Зоя. – Как это происходит?

– Колбы выстреливаются через гиперпространство в точку, где будет происходить взятие, – пояснил Клим, – потом тем же путем возвращаются на зонд в специальный приемник, или шлюз. После этого автоматика выполняет с ними определенные процедуры безопасности, чтобы исключить риски для экипажа и бортовой электроники. И только тогда колбы попадают в руки ученым. В случае c «Альтаиром» вложенных в программу процедур, по всей видимости, оказалось недостаточно. Никто и предположить не мог, что герметичные стенки колб, непроницаемые ни для частиц материи, ни для излучения, не смогут нейтрализовать опасное воздействие, которое вызывает чужеродный вакуум при соприкосновении с нашим миром.

– Что это за воздействие? – спросил Леванов.

– Команда ученых начала исследование аномалии с того, что взяла из нее образцы вакуума, – ответил Клим, – видимо, чтобы точно определить, не изменились ли свойства пространства в той области космоса. Насчет опасного воздействия на наш мир точно сказать невозможно: пока не хватает данных. Но могу поделиться своими догадками. Мм… – Клим призадумался, подбирая слова. – Мы говорим иносказательно о пострадавших людях или о предметах, что они как бы вморожены. Это верно, но вморожены они не в лед, а в реальность.

– В смысле? – не поняла Соира. – Для них реальность остановилась?

– Не сама реальность, а время. Их индивидуальное время.

– Индивидуальное время? – сморщил лоб Леванов. – Это как? Я думал, оно одно на всех.

– Время и правда одно, но вместе с тем оно относительно. К примеру, вы и я стоим сейчас друг напротив друга и беседуем. Может создаться обманчивое впечатление, что мы с вами пребываем в одном и том же времени, но это иллюзия, вызванная несовершенством человеческих органов чувств. Вы, полковник, видите меня не таким, какой я есть в данное мгновение, а таким, каким я был наносекунду назад: свету требуется время, чтобы отразиться от меня и добраться до ваших глаз. Одновременность – это иллюзия. На самом деле все объекты во Вселенной существуют как бы в разновременности. То есть у каждого время свое, именно поэтому я назвал его индивидуальным.

– Понятно. Так что со временем-то? Оно останавливается?

– В определенном радиусе оно перестает течь, замирает, но только для тех объектов – живых или неживых, – которые оказались вблизи от феномена или подверглись его влиянию непосредственно.

– Каким образом в таком случае «Альтаир» вернулся на базу? – удивилась Зоя.

– Возвращение и посадку произвел автопилот в аварийном режиме, – объяснил Кай, – когда решил, что на борту отсутствует пилот или иные живые существа. Он просто перестал их распознавать.

– Да, именно так и было, – согласился Клим. – Как только члены экспедиции оказались под воздействием инородного вакуума, они замерли во времени, и тогда зонд перешел в аварийный режим самовозврата.

– Я не об этом, – помотала головой Гадот, – я не понимаю, почему не вмерз весь зонд вместе со своей электроникой?

– Хм… интересный момент, – заметил Клим. – Если честно, не знаю. Но предполагаю, что все дело в уровне сложности объекта и в интенсивности воздействия, под которым он оказался.

– По сообщению Рене, электроника зонда молчала, когда он прибыл, – объяснил Леванов, – работал лишь автономный блок самовозврата, а он, по сравнению с прочей автоматикой зонда, довольно прост… – Полковник озадаченно потер лоб. – Но я совершенно не понимаю, какое имеет отношение сложность к вакууму?

Клим задумчиво покачал головой.

– Тоже не знаю. Не представляю, как такая связь может существовать, но она, мне кажется, есть.

– Почему ты так уверен? – с сомнением спросила Соира.

– В самом деле, – поддержала ее Зоя, – воздействие вакуума проявилось и на зонде, и в диспетчерской, но в первом случае вморозились в реальность только люди и часть электроники, а во втором – и люди, и звери, и разведзонды, и вся электроника, и даже оборудование. Там встало все.

– Не все, – возразил Клим, – флаг на крыше свободно трепетал, да и двери внутри помещений открывались без проблем.

– И что это значит?

– На первый взгляд, этот факт подтверждает некую корреляцию между степенью воздействия и сложностью.