Аномалия Шарли

— Это то, чем стреляли эти Граклы. Это называется пуля.

Она была тяжелой. Это первое, что я заметила в пуле. Во-вторых, она была почти такой же длины, как мой палец, и имела форму собачьего зуба.

— Это то, что убило их? — прошептала я, не веря.

— Что?

— Это то, что их убило?

— Ага. Теперь просто подумай об этой штуке, которая разрывает тебя. Вау! — Уолтер рассмеялся. — Это не просто обжигает.

Мне не нужно было представлять это, потому что я видела это воочию. Я до сих пор помнила, как голова офицера взорвалась, когда в него выстрелили. Иногда я видела это снова и снова в моих снах — когда сон так ложился мне в грудь, что я не могла пошевелиться, мои глаза были зажмурены и не могли открыться.

Я видела, как его голова взорвалась, и все содержимое забрызгало стенку броненосца, как яйцо, разбитое на сковороде.

Пока я держала пулю в руке и думала о том, что случилось с полицией… что случилось с Кляйн… моя кровь кипела.

— Где взять пистолет, который стреляет пулями?

— Нигде, — фыркнул Уолтер. — Единственная причина, по которой они есть у Граклов, в том, что у них есть большая машина, которая их производит. В один конец они сбрасывают металлолом, а из другого вылетают пистолеты и пули.

— Тогда как мне получить одну из этих машин?

— Никак, — коротко ответил Уолтер. — Несколько лет назад в Сан-Антоне было такое, но мы с ребятами пошли и взорвали его.

— Что? Почему вы так поступили? — недоверчиво сказала я. — Вы должны были использовать его!

— Зачем? Если бы мы оставили эту штуку в рабочем состоянии, пришел бы кто-нибудь другой и убил бы нас ради нее. Тогда бы они пошли дальше и убили бы гораздо больше, — лицо Уолтера помрачнело. — Я знаю, что ты чувствуешь, дитя. Знаю. Когда ты молод, кажется, что убийство — это ответ на все вопросы, но правда в том, что убийство — это мелкий ответ. Не главный ответ. И я обнаружил, что если остынешь и немного подумаешь, ты обязательно найдешь что-нибудь получше.

Он опустил в рот еще одну кукурузную лепешку и рявкнул с полным ртом:

— Теперь давай поговорим о том, как мы поступим со старым Брендоном.

* * *

Лепешки помогли успокоить желудок. Через час мы собрались и отправились к лагерю Брендона.

— Я никогда не езжу на байке в присутствии людей, — ворчал Уолтер, когда я спросила, почему мы не могли просто проехать три мили до лагеря. — Если они его увидят, то попытаются украсть.

Я не могла представить, чтобы такое могло произойти. Они могли украсть его только для того, чтобы сбросить со скалы, но вряд ли кто-то настолько отчаялся бы, чтобы использовать его.

Уолтер настаивал, что если я собиралась помочь ему с Брендоном, то я должна была выглядеть прилично. Где-то ночью он постирал мой полосатый комбинезон и повесил его сушиться в кустах — должно быть, я была измучена сильнее, чем думала, потому что понятия не имела, что он сделал это. Сегодня утром он вытряхнул муравьев из рукавов и сказал мне надеть его.

— Эх, это не самый женственный вид в моей жизни. Но и голой быть тоже нельзя… — через мгновение он вытащил из одной из сумок мой ремень и велел надеть его. — Ага. Да, так лучше. Это подчеркнет твою фигуру.

— Мою что?

— Твою форму. Твою… знаешь, твою женскую фигуру.

Он поднял руки и сделал в воздухе странный змеиный жест. Но я все еще не поняла.

— Ну же, уродка. Разве ты не замечала, что женщины и мужчины устроены по-разному? Что мужчины все прямые, а у женщин есть изгибы?

— Я… ну, да. Но я никогда не думала об этом, — сказала я неуверенно.

Уолтер какое-то время смотрел на меня с некоторым замешательством. Затем он потопал прочь, бормоча о том, как он не хотел знать.

Мы нашли лишнюю пару ботинок в одной из сумок. Даже без звезды и клейма на язычках я бы все равно узнала в них ботинки полиции. Они были черными и крепкими, чтобы выдержать долгую носку.

Я сразу же подумала, не принадлежали ли они Кляйн. Когда я почувствовала, насколько хорошо они подошли, я убедилась в этом.

— И что? Они ей больше не понадобятся, — проворчал Уолтер, когда я упомянула об этом.

— Я знаю… просто неудобно носить сапоги мертвеца, — сказала я, сжимая пальцы ног на губчатых подошвах.

Уолтер хлопнул себя по бокам.

— Ну, либо так, либо босиком ходить.

Я поняла, что особого выбора у меня не было. Поэтому я затянула шнурки и последовала за ним из лагеря.

Пять минут спустя мы шли к извилистому изгибу узкого ручья.

— Ты почти дошла сюда вчера. Но повернула не в ту сторону. Деревья — это фокус, ясно? Если хочешь найти воду, ищи деревья, — говорил Уолтер, ведя меня через заросли между стволами. Он замер через несколько шагов и указал на сплетение кустов слева от себя. — Не трогай эти листья. Увидишь такие листья, просто обойди их.

Я осторожно следовала за ним, пока он делал широкую дугу мимо кустов.

— Что произойдет, если я прикоснусь к ним?

— Хм. Его называют ядовитым плющом. Тебе нужна причина лучше?

— Мне просто было любопытно.

После еще одного влажного вздоха он объяснил:

— Ты прикасаешься к этой штуке, приближаешься к ней, и ты будешь чесаться в местах, о которых даже не подозревала. Парень, который раньше бегал с нами, думал, что он умнее и утащит лишнюю долю добычи, — продолжал Уолтер. — Поэтому мы поймали его и втерли ему в глаза кучу этих листьев. Они раздулись, как у лягушки. Думаю, он мог ослепнуть.

— Боже, — сказала я, пытаясь представить, как это выглядело. — Я думала, ты сказал, что насилие — это не ответ?

— Нет, я сказал, что убийство — это не ответ. Но должны быть правила — без правил мир бы сошел с ума. Проблема в том, что люди не понимают правил, пока вы их не объясните, — я слышала смешок в его голосе, когда он добавил. — И это можно объяснить множеством способов.

Впереди журчала вода. Я уже видела фотографии ручьев — я видела фотографии многих вещей. Но фотографии не могли передать то, как что-то звучало или пахло. Я вдыхала резкий, травянистый запах растений, и он успокаивал мой нос, как мазь. Ручей продолжал журчать, пока мы шли. Я не знала, почему, но шум меня успокаивал…

Это спокойствие быстро сменилось чем-то другим — чем-то, что ощущалось как зуд в затылке. Я слышала больше текущей воды. Мои глаза затуманились, какой-то образ пытается проступить.

Река. Река, которая бурно текла и журчала по гладким спинам крапчатых скал. Носки моих ботинок были мокрыми… мокрыми от того, как вода плескалась на неровном берегу.

Мой нос распух от потока приторно-сладких запахов. Цветы… это был аромат цветов, когда они раскрывались и показывали свои краски солнцу. Они расцветали вокруг меня — их красные, белые и оранжевые лепестки танцевали под легким ветерком.