Аномальная зона

Впрочем, полковник не исключал, что драгметалл оседает в секретных схронах отечественных партийных вождей, но ему было в принципе всё равно. Свою работу он исполнял добросовестно, зеки в золотых забоях не сачковали, выкладывались по полной, и большинство из них уже через два-три месяца покидали шахту на носилках ногами вперёд.

Существовало в Особлаге и ещё одно, совершенно секретное подразделение, все материалы относительно которого хранились в личном сейфе начальника лагеря в папке под грифом с тремя нулями.

Именно создание спецлаборатории послужило поводом для первой встречи Марципанова с Берией.

Произошло это в 1942 году. Тогда майора Марципанова, только что назначенного начальником Особлага, так же в срочном порядке вызвали в осаждённую немцами Москву. Чуть ли не через всю страну, погружённую ночами из-за светомаскировки в особо чёрную, непроглядную мглу, проехал на мчавшихся на фронт эшелонах молодой чекист, гадая, зачем его вызывают в Наркомат внутренних дел. Был страх, конечно: сколько его сослуживцев, войдя вот так же в высокие начальственные кабинеты, выходили из них через чёрный ход, под конвоем, чтобы исчезнуть затем навсегда, истлев в лагерную пыль. Но успокаивала здравая мысль: если бы было что-то у них на него, не тащили бы за тридевять земель своим ходом, повязали бы прямо дома, в Сибири. Хотя… Хотя поручиться ни за что в то время было нельзя.

Прибывшего тогда в прифронтовую столицу майора препроводили в какой-то подземный бункер, вход в который начинался на одной из станций метро. Пройдя в сопровождении молчаливого чекиста сквозь строй часовых, Марципанов переступил порог ярко освещённого кабинета, в котором за огромным столом, крытым зелёным сукном, восседал сам Берия.

– Майор Марципанов по вашему приказанию прибыл! – звенящим от волнения голосом доложил Эдуард Сергеевич.

Не вставая, нарком сверкнул в его сторону круглыми стёклышками очков, сказал, не утруждая себя излишними объяснениями:

– Принято правительственное решение на базе вашего лагеря развернуть спецлабораторию, ведущую научные исследования в рамках крайне важного для СССР биологического проекта. Результаты этой работы могут сыграть огромную роль в повышении обороноспособности государства и боевой мощи Красной Армии, а также в процессе восстановления народного хозяйства после победы над фашистской Германией и её сателлитами. Ваша задача: в кратчайший период подготовить помещения для лаборатории и её сотрудников, принять и смонтировать необходимое оборудование, развернуть работу этого объекта в режиме строгой секретности и абсолютной изоляции от основного контингента заключённых…

Берия говорил неторопливо, веско, с лёгким грузинским акцентом, отчего всё сказанное им казалось Марципанову особенно значимым. Он стоял, вытянув руки по швам, преданно буравил глазами начальство и впитывал, запоминал каждое слово.

– Все инструкции, регламентирующие работу секретного объекта, будут направлены вам фельдъегерской связью после вашего возвращения в лагерь. Докладывать о результатах деятельности спецлаборатории будете лично мне ежеквартально шифрограммой по каналам связи, о которых вас проинформируют дополнительно. По открытым каналам вы, майор, можете получить от меня три приказа. Прочтите, запомните и уничтожьте при мне кодовые фразы, – протянул он Марципанову четвертушку листа бумаги с машинописным текстом. – Первая будет означать, что вы немедленно, отложив все дела, должны явиться лично ко мне для устного доклада и получения распоряжений. Вторая адресуется мне и телеграфируется вами в случае настоятельной необходимости нашей с вами встречи. И третья, последняя. Получив её, вы обязаны уничтожить лабораторию в кратчайший срок, включая всё оборудование, помещения и персонал. Запомнили? – кольнул он майор бликами очков.

Марципанов ещё раз впился глазами в текст, потом доложил:

– Запомнил, товарищ генеральный комиссар!

– Повтори!

Майор, не глядя в листок, чётко, слово в слово, повторил кодовые фразы.

Берия указал на массивную, первозданно-чистую хрустальную пепельницу на краю стола. Марципанов, правильно поняв жест, смял бумажку, положил на донышко пепельницы. Лаврентий Павлович чиркнул спичкой, поджёг. Дождавшись, когда листок догорит, почернеет, размял пепел холёными пальцами и сдул порошок в корзину для бумаг. А потом поднял на Марципанова глаза, посмотрел сквозь линзы очков, будто в оптический прицел, сказал с расстановкой, каждое слово, словно гвоздь, в память подчинённого вбивал:

– Я, майор, про тебя всё знаю. Ты справишься. И станешь Героем Советского Союза. За выполнение особого важного задания партии и правительства…

Берия замолчал, откинулся на спинку мягкого, обшитого чёрной кожей кресла, снял очки и устало прикрыл глаза большим и указательным пальцами правой руки.

А левой ладонью подал неопределённый знак.

– Разрешите идти? – сообразил майор.

– Идите, товарищ полковник, – не отнимая руки от глаз, сказал Берия.

Понимая, что его только что повысили досрочно в звании сразу на две ступени, Марципанов вытянувшись по стойке смирно, взял под козырёк:

– Слушаюсь, товарищ генеральный комиссар! Спасибо, товарищ генеральный комиссар!

– Свободен, – кивнул Берия.

С замирающим от счастья сердцем новоиспечённый полковник прищёлкнул каблуками жарко надраенных сапог и, круто развернувшись, строевым шагом покинул подземный кабинет, выше которого, тем не менее, в эту пору не было инстанций. Разве что кремлёвская резиденция Сталина…

3

Три месяца пробыл в тот раз полковник госбезопасности Марципанов в Москве. Завершив все организационные дела, возвращался к месту службы в декабре, в специально сформированном для секретного груза литерном поезде, состоящем из десяти пломбированных вагонов, каждый из которых надёжно охранялся двумя часовыми, топтавшимися в тулупах на задних площадках. В пяти товарных вагонах размещалось оборудование лаборатории, в двух пассажирских ехали её сотрудники и конвой.

Группу из полутора десятков учёных возглавлял академик Чадов, который, не досаждая Марципанову, подолгу совещался о чём-то со своими коллегами, закрывшись в тесном купе. Поскольку ответственности за научную сторону деятельности полковник не нёс, он и не интересовался особо ни самими учёными, ни сутью их исследований.

Были в малом эшелоне ещё и два вагона-зака, безмолвные, с матовыми стёклами, плотно занавешенными шторами изнутри и забранные мелкоячеистой решёткой снаружи. Об их обитателях можно было только догадываться. Часовые, против обыкновения, внутрь вагон-заков никогда не входили. Там заправляли всем два угрюмых, неразговорчивых санитара в белых медицинских халатах.

Раз в сутки они открывали зарешёченные двери вагонов, опускали тяжёлые откидные ступеньки, и, сопя натужно, принимали приготовленные в полевой кухне термоса с горячей пищей – щами, кашей и чаем, лотки с хлебом, сколоченные из фанеры ящики, прикрытые крышкой, заволакивали всё это в таинственное нутро. Однажды один из ящиков упал, и из него по чёрному от паровозной сажи и машинного масла снегу раскатились крупные оранжевые апельсины!

Впрочем, никто из видевших это пассажиров поезда не удивился тому, что таинственных обитателей вагонзаков, оборудованных под перевозку арестованных, кормят в суровую военную годину, когда хлеба хватало не вдоволь, экзотическими плодами.

На фронтах шли тяжёлые бои, но литерный поезд, мчавшийся в глубокий тыл, на восток, безропотно пропускали, уступая пути и пережидая на станциях, военные эшелоны, гружёные так необходимыми в действующей армии танками, зачехлёнными самолётами и живой силой, которая гомонила в натопленных жарко теплушках, предчувствуя, что немногим из них удастся уцелеть в грядущих боях.

На конечную таёжную станцию, где тупиком обрывалась железнодорожная колея, поезд, устало пыхтя, прибыл глухой ночью. Стоял лютый мороз. Куцый состав уже поджидала колонна полуторок, приданных Марципанову для дальнейшего следования распоряжением начальника краевого УНКВД.