Антиблокада
Шрифт:
– Нет. Дочку! Пожалуйста. Впрочем, не принципиально.
– Всё хорошо, я, вообще-то, ждала этого и рада. Но все лифчики стали малы. Надо на Невский ехать. И, ещё, я бы хотела съездить домой к родителям.
– Попугать маму?
– Мама уже задавала глупые вопросы: почему я не беременна до сих пор. Мне кажется, что она готовится стать бабушкой. Обижается на тебя, почему ты не приезжаешь.
– Они же были у нас недавно.
– Ждут ответного визита.
– Не сейчас! Мне, пока, некогда заниматься этой ерундой.
– Ну, Максим! Нет надобности, так резко
– Есть одно слово, которое очень точно их характеризует...
– Прекрати, Максим! У каждого свой крест и свой уровень.
– Ну, хорошо, я молчу! Иди сюда! Где больная грудка? Дай я её поцелую!
– Такое странное ощущение, Максим, но, мне нравится.
– Кстати, не забудь, что у Хуун тоже может быть такое...
– Максим! Можно дома о делах не говорить! И так приходится отвечать на её глупые вопросы. Весьма многочисленные. Мне иногда кажется, что она считала, что все дети в мире были найдены в капусте. А то, что от этого можно получить удовольствие, для неё было просто настоящим открытием. И она долго обсуждала, что её очень тянет к мужу, а не грешно ли это? Ведь по заповедям брак предназначен только для воспроизводства.
– Не развращай малолетнюю!
– Она старше меня на три месяца! И, вообще, у них всё в порядке. Она спрашивает: не пришёл ли ответ на её письмо?
– Нет ещё. И даже пока не доставлено. Ей не говори. Есть сложности.
– Конечно, не скажу. А вот про беременность похвастаюсь!
– Зачем?
– Хочу посмотреть её реакцию.
– Не доверяешь ей?
– Вовсе нет. Просто, кроме тебя, мамы и Хуун, мне не с кем поделиться радостью. А я очень рада этому обстоятельству.
– она поцеловала меня в ухо.
В конце мая не выдержала сама Хуун, которая остановила меня возле машины. Я возвращался с учений штурмовиков. Был грязный, потный и уставший.
– Максим, нам надо поговорить.
– Хорошо, я зайду к Вам вечером, если будет время.
Забежав домой переодеться и помыться, позвал Женечку.
– Женя, зажги титан, мне надо помыться и где моя форма?
– Полевая?
– Нет, повседневная.
– В стирке, ещё не высохла, одень второго срока, она в шкафчике у ванной на третьей полке. Я грею тебе ужин!
– Угу, нашёл! Что за вопросы у Хуун? Она просила с ней поговорить.
– Её интересует: почему с ней возятся. Задала вопрос мне, почему я не на службе, ведь раньше я много времени ей уделить не могла, было много другой работы.
– Да, здесь мы немного прокололись. Но, спишем на беременность. Сашка где?
– В основном, в школе, готовится, сдаёт зачёты и экзамены.
– Что у них нового?
– Те же самые радости, что и у нас. Хуун, похоже, тоже беременна. Вчера расспрашивала меня о симптомах.
– Сашка знает?
– Пока, наверное, нет. Срок у неё меньше, чем у меня.
– А у тебя как самочувствие?
– Отличное! Грудь болеть перестала, правда, плотная и тяжелая. Не тошнит. Всё хорошо. Ожидала худшего. Иди, мойся!
У меня всё готово. Я тебя жду!Я вышел из-под душа, прошёл в столовую. Женя сидела сбоку от стола, и читала какие-то бумаги.
– Мне кажется, что Хуун интересует связь между нашим отделом и будущим Финляндии.
– С чего ты взяла?
– Вот несколько вопросов, которые задавала она в течение этой недели. Смотри!
– ею были подчёркнуты эти вопросы на пяти страницах.
– Молодец, что анализируешь записи!
– Это, как история болезни. Много общего. Кстати, можешь меня поздравить: у меня остался один экзамен и я стану врачом.
– Поздравляю! Как только получишь диплом, я подпишу аттестацию на звание лейтенанта. А у нас начинается самое главное, ради чего всё это и делалось. Вкусная запеканка! Спасибо! Балуешь ты меня! Я к Трубачёву, оттуда зайду к Овечкиным.
– сказал я, надевая портупею.
Поднялся выше этажом, но Василия Алексеевича на месте не оказалось, он уехал в Шлиссельбург. Я вышел на улицу, и пошёл в сторону подъезда Овечкиных. Хуун открыла дверь, Саши ещё не было. Она пригласила меня в зал, налила кофе.
– Максим, я хотела Вас спросить: что будет с Финляндией после войны. Я не случайно задаю этот вопрос. Я уже научилась понимать по-русски. Церковно-славянский немного похож на русский, поэтому мне довольно хорошо даётся русский язык. Я несколько раз слышала фразу: "финский отдел", начальник "финского отдела". Это про Вас. Мне не безразлична судьба моей страны, также я понимаю, что связана навеки с русским офицером, который служит в разведке. Это слово я тоже уже выучила. Ещё в Родионово. И у нас будет ребёнок. Теперь у меня две Родины: Финляндия и Россия. Я спрашивала об этом Сашу, он сказал, что это будет зависеть от самой Финляндии.
– Условия Финляндии поставлены и давно. Мы, и наши союзники, требуем вернуться в границы 1940 года и отвести войска с незаконно занимаемых территорий. И потребовать от Германии вывести войска с финской территории. Всё. Никаких дополнительных условий нет. Но, Правительство Финляндии нам не отвечает, а с нашими союзниками ведёт ни к чему не обязывающую переписку. Пишут: то о границах 38 года, то о принадлежности всей Карелии Финляндии. В общем, ведут себя неразумно. Выжидают, чем закончится наша война с Германией. Активных боевых действий на финско-советском фронте нет: весной мы освободили полностью левый берег Свири и захватили плацдарм на правом берегу, где тебя Саша и нашёл. Сейчас затишье, которое вот-вот кончится. Финские войска перекрыли важнейшую транспортную магистраль: и речную, и железнодорожную. Нам поставлена задача: добиться выхода Финляндии из войны. Поэтому мы и называемся, иногда, финским отделом.
– Я могу помочь Вам и моей Родине?
– Можешь. Ведь твой отец - министр финского Правительства.
– Нет, он замминистра.
– Сейчас он министр снабжения Финляндии.
– А моё письмо маме пришло?
– Да, но без обратного адреса. Она знает, что ты жива.
– У меня есть подруга в Стокгольме. Мама может написать туда.
– Давай адрес или имя. Мама её адрес знает?