Антигитлеровская коалиция — 1939: Формула провала

Советское руководство в целом было осведомлено о политических раскладах и симпатиях в прибалтийской верхушке, получая характеристики действующих лиц не только от полпредства в Риге, но и по линии разведки. Так, достоянием ГУГБ НКВД СССР стал доклад чехословацкого посла в Риге Павла Берачека в МИД ЧСР от 21 сентября 1938 г. по вопросу об отношении Латвии и других прибалтийских стран к вероятному советско–германскому конфликту и мировой войне. В нем были проанализированы противоречивые настроения в окружении латвийского диктатора Карлиса Улманиса и приведена нелестная характеристика латвийского диктатора, данная французским послом в Риге Жана Трипье: «Он реагирует на все как немец. Когда он сталкивается с силой, он пресмыкается, когда чувствует себя более уверенным, становится наглее». В этом докладе также был представлен вывод: «Со своей стороны считаю, что окончательное решение Латвии — зависело бы от первоначальных успехов той или иной стороны, но все же предполагаю, что в случае столкновения русских и немецких войск на территории Латвии латыши, пожалуй, решили бы стать на советскую сторону, учитывая симпатию большинства народа. [.] Что касается президента Улманиса, то он не мог бы противопоставить себя крестьянству и в этом случае, вероятнее всего, пошёл бы вместе с армией и аграрниками против немцев. Другое дело, если англо–французская комбинация проявила бы свою военную беспомощность и неподготовленность, а немцы имели бы молниеносные успехи вначале»^[273]. Как известно, мрачный прогноз пражского дипломата относительно положения западных союзников в первые годы войны оправдался.

Последовательное укрепление германского влияния в Прибалтике, а также крушение проектов коллективной безопасности вызывали в Кремле серьёзное беспокойство. Ещё в 1936 г. руководитель Советского государства Иосиф Сталин публично выразил обеспокоенность в связи с возможностью сдачи прибалтийскими странами «границы в кредит» для агрессии против СССР^[274]. Маркёром перехода под крыло германского орла стало выдвижение Берлином в 1938 г. под предлогом «воспитания прессы в духе нейтралитета» требований к странам Прибалтики навести «арийский порядок» в печатных изданиях, убрав евреев из состава корреспондентов за рубежом, редакционного руководства, а также из числа владельцев газет. Официальная Рига вскоре согласилась с антисемитскими претензиями нацистов в отношении издательского бизнеса и журналистики, устроив «чистку» в ведущих изданиях. Таковая была произведена, в частности, в латышских газетах «Свободная земля» (Briva zeme) и «Последние новости» (Jaunakas zinas), а также в русскоязычном издании «Сегодня».

Другой иллюстрацией подчинения германской воле прибалтийской дипломатии стала ситуация с отказом от автоматического применения Эстонией, Латвией и Литвой статьи 16 Статута Лиги Наций, позволявшей, среди прочего, транзит советской военной силы по их территории, акватории и воздушному пространству для борьбы с агрессором в случае нападения на Чехословакию. Берлин при поддержке Таллина сумел надавить на Ригу и Каунас, выступив с угрожающей позицией: руководство рейха «не считает нейтральными страны, допускающие проход иностранных войск через их территории»^[275]. В результате 19 сентября 1938 г. Эстония и Латвия, а 22 сентября — Литва заявили о необязательности применения статьи 16, приняв тем самым и германское толкование «нейтралитета» (законы о котором в срочном порядке прибалтами были разработаны, утверждены и объявлены)^[276].

В обстоятельствах, когда Запад настойчиво желал перенацелить агрессию Гитлера на Восток (что показали Мюнхенский сговор 1938 г. и раздел Чехословакии, все попытки выстроить единый фронт против нацистов не увенчались успехом, а Москва опасалась военного нападения не только со стороны Германии, но и Великобритании с Францией, при возможном участии Польши и Румынии в той или иной конфигурации союзников), — в этих обстоятельствах доверие к Эстонии, Латвии и Литве как политически устойчивому и в военном плане состоятельному союзнику или нейтралу улетучивалось у всех заинтересованных сторон, включая СССР. На фоне затухания геополитического интереса к Балтийскому региону у Великобритании^[277] и Франции официальные Таллин и Рига стали в несколько большей мере прислушиваться к мнению Москвы, но предприняли отчаянную попытку заискивания перед Адольфом Гитлером.

Так или иначе, прогерманский крен во внешней политике Эстонии, Латвии и Литвы после Мюнхенского сговора и цепочки последовавших событий неоспорим. Эстонский историк Магнус Ильмярв даёт объяснение ориентации прибалтийских правительств на нацистский рейх: «К 1939 г. в условиях международного кризиса в Европе Латвия и Литва, следуя за эстонским примером поиска убежища под прикрытием риторики нейтралитета, также стали придерживаться внешнеполитической ориентации, которая в наименьшей степени служила национальным интересам этих стран. Мотивируя это страхом ликвидации частной собственности большевистским Советским Союзом, правительства Эстонии, Латвии и Литвы возложили все свои надежды на нацистскую Германию как наиболее мощного оппонента большевизма»^[278]. Немецкий дипломат, руководитель VI (скандинавского) реферата Политического отдела МИД Германии Вернер фон Грундхер цу Альтенхан унд Вейхерхаус 6 июня 1939 г. в своей служебной записке, подчеркнув, что Берлин и Таллин связывают дружеские отношения даже в военной сфере, указывал на источник прогерманского «вдохновения» и латвийской дипломатии: «Под влиянием возросшей мощи Великой Германии примерно год назад Латвия также изменила своё отношение к Германии и сегодня проводит настоящую политику нейтралитета»^[279].

Скупая встречная лесть в адрес эстонской и латвийской дипломатий (за их выверенный с Берлином антисоветский «общий знаменатель») имела и оборотную сторону в отношении литовских соседей Германии — шантаж. 20 марта 1939 г. Германия потребовала от Литвы передать ей Клайпеду (Мемель) с прилегающей территорией. Шантаж увенчался успехом: 22 марта в Берлине министр иностранных дел Литвы Юозас Урбшис подписал Договор между Литовской республикой и Германским рейхом, предусматривавший передачу Клайпедского края Германии, немедленную эвакуацию из него литовских военных и полицейских сил и принятие на себя обязательств «не использовать друг против друга силу и не поддерживать третью сторону в её попытках использовать силу против любой из сторон». Захват Клайпеды сопровождался демонстрацией военно–морской мощи Германии; Гитлер на линкоре «Дойчланд» отправился из Свинемюнде в Мемель, чтобы лично с триумфом посетить отнятый у Литвы город. Правительства Великобритании и Франции не оказали противодействия Берлину, хотя и относились к числу участников подписанной в 1924 г. в Париже конвенции, признававшей Клайпедский край составной частью Литвы^[280].

Обстоятельства подготовки, подписания и вступления в силу пактов Латвии и Эстонии с нацистской Германией, относящиеся к периоду весны- лета 1939 г. — кульминации сближения Латвии, как и Эстонии, с Третьим рейхом, включают в себя вереницу различных событий и их интерпретаций теми или иными акторами предвоенной внешней политики. Мюнхенский сговор 1938 г. и раздел Чехословакии, ультимативная политика Польши и агрессивные действия Германии в отношении Литвы, почти весь межвоенный период считавшейся брешью в «санитарном кордоне» против СССР, неудачи в попытках выстроить единый фронт против нацистов, искавших комбинации для похода на СССР, в значительной степени — за ресурсами Украины и Кавказа. На фоне затухания геополитического интереса к Балтийскому региону у Великобритании^[281] и Франции (называвшееся в дипломатических кругах иной раз и просто «дезертирством») официальные Рига и Таллин стали несколько более внимательно прислушиваться к мнению Москвы, но по–прежнему недооценивали тотальность экспансионистских притязаний Гитлера и предпочли подыграть Берлину из–за своих антисоветских страхов, а также желания заручиться немецкой поддержкой декларативного «абсолютного нейтралитета», вскоре оказавшейся эфемерной. Разве обманывал амбициозный глава МИД Латвии Вильгельм Мунтерс руководителя германского внешнеполитического ведомства Иоахима фон Риббентропа, утверждая: дислокация латвийской армии свидетельствует, что «мы вообще никогда в военном отношении не ориентировались иначе, как только против Востока»?^[282]

Оккупация Германией «остальной» Чехословакии 14—15 марта 1939 г. не стала «ледяным душем» и не привела к принятию официальной Ригой советского покровительства независимости Латвии. В предупреждениях из Москвы о недопустимости сближения с Германией зазвучали жёсткие нотки, которые рассчитывавшими на свои таланты и везение Мунтерсом и его эстонским коллегой министром иностранных дел Карлом Сельтером были определённо замечены, но проигнорированы и лишь подхлестнули попытку встроиться в фарватер германской политики при некотором отдалении от Великобритании и стремительно терявшей международный престиж Франции. Так или иначе, прогерманский крен во внешней политике Латвии и Эстонии весной–летом 1939-го неоспорим. Эстонский историк Ильмярв даёт такое объяснение ориентации прибалтийских правительств на нацистский рейх: «К 1939 г. в условиях международного кризиса в Европе Латвия и Литва, следуя за эстонским примером поиска убежища под прикрытием риторики нейтралитета, также стали придерживаться внешнеполитической ориентации, которая в наименьшей степени служила национальным интересам этих стран. Мотивируя это страхом ликвидации частной собственности большевистским Советским Союзом, правительства Эстонии, Латвии и Литвы возложили все свои надежды на нацистскую Германию как наиболее мощного оппонента большевизма»^[283].

20 апреля 1939 г. в торжествах, посвящённых 50-летию Гитлера, в числе довольно узкого и пёстрого круга почётных гостей из–за рубежа приняли участие начальник Генштаба эстонской армии генерал Николай Реэк, начальник штаба латвийской армии Мартиньш Хартманис, а также латвийский генерал Оскарс Данкерс, получившие протокольные награды из рук фюрера. В кулуарах обсуждались варианты закрепления отношений между странами. Чтобы приступить к срочной разработке соглашений на своих условиях, Берлин воспользовался как пропагандистским поводом апрельским письмом президента США Франклина Делано Рузвельта к итальянскому дуче Бенито Муссолини и германскому фюреру, в котором тот тактически проигрышно предложил им предоставить ряду стран, включая Латвию и Эстонию, гарантии безопасности.

В качестве «пряника» Риббентроп согласился не связывать готовящийся договор с проблемой положения балтийских немцев, расширить торгово–экономическое сотрудничество и предоставить латышам доступ к закупкам современного германского вооружения — с расчётом на привязку латвийской армии к немецким технологиям и их возможное использование в восточном направлении. В ответ латвийское руководство подчёркивало и без того очевидную ненаправленность военно–политического союза с Эстонией против Третьего рейха, а также организовало 22 мая помпезное празднование 20-летия «освобождения Риги от большевиков» (взятия с боями Риги штурмом и изгнания из столицы правительства Советской Латвии во главе с Петером Стучкой) с участием внушительной делегации из Германии. Конечно, нацисты желали ещё большего своего участия в этом политическом действе, но таковое возбудило бы вал просоветских настроений в народе, вносило бы дополнительный диссонанс в геополитические предпочтения правящих национал- бюрократических кругов и широких слоёв населения, как и в соседней Эстонии. Латвийский политик и публицист Маврик Вульфсон отмечал в этой связи: «По существу, это был вызов не только большинству антигермански настроенного населения Латвии, но и западным союзникам»^[284]. Добавим к этому, что и Советскому Союзу — в первую очередь.

Наконец 7 июня 1939 г. в Берлине в торжественной обстановке Мунтерс и Риббентроп вместе с эстонским министром иностранных дел Сельтером подписали пакты о ненападении на 10 лет, с автоматическим продлением ещё на 10 лет, если договоры не расторгались за год до установленного срока. Помимо обязательств сторон не воевать и не использовать силу в двусторонних отношениях, Рига и Таллин отказывались от каких–либо англо–франко–советских гарантий, что не фиксировалось в тексте, но было с практической точки зрения весьма ценным дипломатическим трофеем для Берлина. Латвийскую и эстонскую делегации ждал радушный приём с участием рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера и начальника штаба Штурмовых отрядов (СА) Виктора Лютце, осмотр нацистских учебных заведений.