Антикиллер-4. Счастливых бандитов не бывает
Шрифт:
Во время рассказа, Крыса то и дело косился на блондинку, следя за произведенным впечатлением. Однако она смотрела куда-то мимо и думала явно о чем-то постороннем. Похоже, что подобные рассказы она слышала здесь не в первый раз и не находила ничего из ряда вон выходящего в том, что четверо пацанов мимоходом избили и покалечили каких-то уголовников.
– И что дальше? – поинтересовался Шкет.
– Откланялись, сели в тачку и домой рванули! – загоготал Крыса. – А они там так и остались валяться на асфальте, как дохлые!
– Так и было, Бомба? – спросил Шкет.
Бомба достал из пивного бокала широкое дегенеративное лицо и важно кивнул. Он, как и Шкет, почти не подрос за прошедшие два года, зато покрылся какой-то ненормально густой рыжеватой
– Крыса все в точку изложил, – прогудел он низким голосом. – Бандосы были конкретные. Рожи, ухватки… Если бы мы им оборотку не дали, они бы нас на куски порвали!
– Мильонщик? Хан?
Шкет повернулся к двум парням, сидевшим за его столиком. Кучерявый и тощий Хан буркнул:
– Все так и было…
Похожий на розовощекого амура Мильонщик заулыбался и развел руками:
– Кто к нам с мечом, как говорится, придет…
Шкет молчал, и «волчары» тоже притихли, ожидая вердикта вожака. Лишь кто-то отвесил звонкую оплеуху Шептуну, который по идиотской своей привычке опять испортил воздух.
– Все правильно! – изрек наконец Шкет. – «Волки» топчут бандосов, «мусоров» и всех остальных – это наше право и наш закон. Цифра, отвесь победителям, что им причитается!
– У-у-у-у!! – поднялся радостный вой.
Губастая блондинка встала из-за столика, привычно задрала свитер и выпрастала из лифчика не по годам развитую белую грудь. Мильонщик первый оказался рядом, положил на нее ладонь, поболтал языком по соску. А-ла-ла-ла!
Цифра рассмеялась:
– Щекотно!
Тощий Хан неуверенно дотронулся до груди, покраснел и отошел в сторону. Зато Крыса вцепился в нее обеими руками так, что Цифра ойкнула от боли – за что сразу же схлопотал от Шкета по шее. Чествование победителей было закончено, вечер продолжался, Франц носился по залу с бокалами, а Цифра уже хохотала над какой-то сальной шуткой Мильонщика, и все было ништяк.
– Вас никто потом не искал? – спросил Шкет у Крысы.
– Не знаю, – сказал тот. – Мы на Западном «бэху» в гараж загнали, там наш человек живет. А потом на «мотор» сели и уехали.
– А сейчас тачка где?
– Здесь стоит, во дворе. А что? Думаешь, эти бандюки по всему городу шарить будут, искать нас? Фиг там! К тому же я номера еще утром поменял. Мало ли серых «бэх» в городе!
– Ладно, – сказал Шкет, разглядывая худосочный анфас Крысы. – А у них что за тачила была?
– Я ж говорю – джип здоровенный!
– А точнее?
– «Линкольн-навигатор», – подсказал Хан, который еще только собирался получить права, но, в отличие от Крысы, знал о машинах все. Или почти все. – Серия 2007 года, движок пять с половиной литров, триста «лошадей». Таких в городе раз-два и обчелся. Какой-то крутой «угол».[14]
– Крутых углов не бывает! – с умным видом изрек Крыса. – Углы бывают тупые и острые. Но чаще тупые…
– Еще бывают прямоугольные, – напомнил ему Хан.
– Ага! И кривоугольные!
– Заткнись, Крыса, – бросил Шкет с раздражением. – Эти, в «линкольне», как-то называли друг друга? Клички какие-нибудь?
– Нет. Не помню…
Шкет задумчиво сплюнул на пол.
– Ясно, – сказал он. – Ночью «бэху» отгонишь куда-нибудь в укромное место. И пока забудь о ней. Светиться не надо.
– А чего? – Крыса надулся. – Я никого не боюсь! Помнишь, как мы тех грузин на Левбердоне порвали? Никто не дернулся даже! И ничего не было!
Шкет хорошо помнил. В конце августа «волки» совершили налет на грузинский ресторан на левом берегу. Вломились туда ночью, за полчаса до закрытия, охрану и всех, кто там был, положили на пол, сняли кассу и выпотрошили бумажники у посетителей. Все были настолько ошеломлены и деморализованы, что никто даже не оказал сопротивления. Двоих мужиков в дорогих костюмах «волчары» отмудохали скорее для острастки, чтобы
другим неповадно было. А еще порезали шины у автомобилей на стоянке (там были очень недешевые модели) и побили стекла – это уже из чистого озорства и избытка энергии. Все прошло на удивление гладко и без последствий. До того они ограничивались разгромами продуктовых ларьков, нападениями на отдельных граждан и небольшие подвыпившие компании и – изредка – угонами авто. В тот раз «волки» провернули настоящее дело и сильно выросли в собственных глазах.– Я сказал – не светись, и точка! – рявкнул Шкет. – Запомни, дурило: хочешь жив остаться, так сам не будь тупым и кривоугольным! Одно дело, когда ты охотишься, совсем другое – когда на тебя охота идет! Надо мозгами шевелить!
Пьяный Крыса хотел что-то возразить, явно отказываясь внять совету вожака и пошевелить мозгами. Но Мильонщик перебил его, обратившись к Шкету:
– Слушай, а почему ты так «углов» ненавидишь? Ты же сам, вроде, крутился среди них, и даже был в авторитете, ведь так?..
Здесь Мильонщик немного преувеличил, – наверное, из дипломатических соображений. А может, и в самом деле кто-то такие слухи распространял. Возможно, даже сам Шкет.
– Все «углы» – гнилье! – веско изрек Шкет. – Ни идеи, ни чести, одни только понты и рисовки!
– Так ведь говорят, того… – Мильонщик смутился, с одной стороны – не смея перечить вожаку, с другой – желая уточнить его позицию. – Говорят, типа, наоборот: воры по понятиям живут, зорко следят за этим. «Правилки» у них там всякие, смотрящие и все такое… Типа все по справедливости, вор вора в обиду не даст. И песни эти, шансоны ихние… Там тоже обо всем таком поется, я сам слышал…
– Это только песни! В песнях у них все красиво! А на деле – куча говна! – Шкет сверкнул глазами. – Я когда-то тоже наслушался, уши развесил, через это чуть жизнью не поплатился!
– Как это?
У столика уже сгрудилась целая компания – Каленый, Гвоздик, Берц, Лопух, недавно принятый в стаю спортсмен-каратист по кличке Ниндзя и другие. Всем хотелось услышать волнующую быль из жизни вожака. Набегавшийся за вечер Франц устало присел у стойки и закурил. Он все это уже слышал.
– Я был правильным пацаном, – начал рассказ Шкет. – Жил по понятиям, в общак долю отстегивал. И хотя мне 16 всего было, на Богатяновке меня знали и уважали. И был там такой хмырь Зема, из воров, он меня вроде как опекал. Часто говорил мне по пьяни: ты, Шкет, запомни, если и есть на земле люди чести, так это такие, как я и ты. Так что, мол, если у тебя какой напряг возникнет, ты сразу дай мне знать. Я к тебе хоть с того света явлюсь, но в беде не брошу.
Мальчишеские головы кивали в такт словам: все правильно, по-мужски. Так и должно быть.
– …Ну вот. А потом мы с пацанами как-то обшмонали одного терпилу, и «мусора» на нас облаву устроили. Одного из «мусоров» я порезал, меня скрутили, бросили в СИЗО и стали прессовать. Дико прессовали. До меня потом только дошло, что все это была подстава, и они спецом меня подставили, из-за Земы того самого…
– В смысле? – не выдержал любопытный Мильонщик. – Как это из-за Земы?
– А так, что «мусора» пронюхали, что у Земы ствол засвеченный. Ну, который по «мокрому» делу проходил. Громкое дело было, больших начальников почикали. Да вы все равно тогда еще пешком под стол ходили, не помните! – Шкет махнул рукой. – И вот они хотели, чтобы я, значит, Зему того со стволом им сдал тепленького. Так крутили и сяк – я уперся рогом и ни в какую. Помню ведь Земины слова, решил: пусть хоть на куски режут, лучше умру, но друга не сдам. «Мусора» видят такое дело, сажают меня в специальную камеру, где одни «подсадные». Говорят, здесь никто больше суток не выживает – или раскалываются, или их под утро в петле находят. Ну, так оно, думаю, и есть. Шестеро здоровенных мужиков, настоящие мясники!.. Метелили меня, как боксерскую грушу, пока я не выключился. А потом к следаку поволокли. Я тогда исхитрился весточку передать Земе: так мол и так, мазу за тебя тяну, выручай. А сам продолжаю рогом упираться…