Антитело

— Что оно-то?

— Да дерево! Хомутом согнулось и бьет по земле, меня пытается достать! А там и другие зашевелились.

— А ты чего?

— А я чего? Я подхватился и ходу оттудова!.. Лошадку там оставил.

Кирилл встрепенулся, уперся руками в стол и выпалил:

— Землю есть буду — леший у нас завелся!

— Не голоси. Сядь покамест.

Кирилл посмотрел на батюшку и сел. Захар потер морщинистые щеки и огладил бороду.

— Крестным ходом пойдем. Василий — собирай людей.

— Поможет ли? — усомнился Прохор.

— А на то будет воля Божья.

Батюшка посмотрел на Степана. Глядел он долго и хмуро. Стали поворачиваться и остальные, и как будто темнее стало в горнице.

Май 2006 года День девятый

1

Глеб смотрел на вешалку в коридоре, раздумывая о том, какую Аленкину шмотку отвезти деревенской знахарке. Его взгляд скользил по вещам: маленькая синяя куртка, на рукаве — пятно засохшей грязи; резиновые сапоги с Вини-Пухами на голенищах; шарф, ботинки. Он медлил, не в состоянии сделать окончательный выбор. Очень хотелось спать — веки буквально прилипали к зрачкам, и он пару раз ловил себя на том, что почти засыпал, стоя на ногах. Зарокотал бойлер, и по трубам зажурчала вода. Взгляд автоматически метнулся вверх, к стояку и застыл на полпути. Глеб почувствовал, как забилось сердце, а в животе вдруг стало холодно, будто он проглотил льдину.

На полке, прямо над головой, среди бейсболок и кепок, лежала Аленкина шапочка. Та самая, в которой девочка была несколько дней назад, когда они ходили смотреть на водопад. Перед глазами вдруг возникла яркая картинка: тяжелая зеленая ветка ели, маленькая рука, отводящая ее в сторону и несколько иголок, упавших на синюю ткань шапки. Глеб глотнул, и картинка исчезла.

«Вот, что надо взять!»

Осторожно, словно боясь, что его укусят, он взял шапочку и сунул в карман.

Дядя завтракал на кухне, рассеянно слушая утренние новости. Увидев Глеба, он взял пульт и сделал звук тише.

— Давно встал?

— Да. Что-то не спится. Как они?

— Ничего. Температура у Аленки спала. Не знаю, правда, надолго ли. Ты завтракал?

— Ага. Мне ехать пора.

— На улице без изменений?

— Вроде бы, да.

— Слушай, Глеб, у меня появились сомнения… После того, что приключилось вчера, даже и не знаю, сможешь ли ты проехать.

— Думаю, что смогу.

— А стоит ли рисковать? В конце концов, мы не уверены…

— Я уверен!

— С чего?

— Этой штуке нужен не я, а Аленка.

— Аленка… Аленка — мокрая пеленка, — бесцветно сказал дядя, словно констатируя некий факт.

Он зачерпнул ложкой творог и отправил его в рот. Глеб целую минуту молча наблюдал, как тот жует, уставившись неподвижным взглядом в телевизор.

— Думаю, ты прав.

Он вздохнул.

— Ладно. Ничего другого мы уже не придумаем. Держи.

Глеб сжал ключи и повернулся к выходу.

— Погоди. Пойдем вместе. Я хочу посмотреть, как ты проедешь.

Дядя выключил телевизор и встал.

— На всякий случай.

2

Глеб вел машину медленно, словно крадучись, настороженно поглядывая по сторонам. Снова появилось знакомое ощущение молчаливой враждебности, исходящей со стороны леса. Неявная, невидимая, непонятная угроза была во много раз хуже открытого нападения. Она дезорганизовывала и, держа в постоянном напряжении, отнимала силы, усыпляла, притупляла чувства.

Несмотря на свои собственные слова, Глеб не был уверен, что поездка закончится благополучно. Аленка играла ключевую роль во всей этой мистерии, здесь сомнений не было, но вряд ли она — единственная цель. В конце концов, именно он был с ней на поляне, и, что бы там ни произошло, он принимал в этом участие.

Зачем же тогда рисковать?

Ответов было два. И оба простые.

Во-первых, очень хотелось вырваться. Побыть хотя бы несколько часов среди нормальных людей и нормальной обстановки. Хотя бы несколько часов не оглядываться и не прислушиваться к малейшему шуму. Расслабиться.

Во-вторых, Настя. Ее вельветовые брюки, обтягивающие попку. Ее слова и то, как она их произносит, будто шепчет; интонации — проникающие внутрь, такие глубокие и волнующие. Обычные и понятные желания.

Глеб осознал это, лежа утром с открытыми глазами и мучаясь сомнениями. Цель стоила того, чтобы рискнуть.

Туман уже близко. Всего несколько метров. Он тяжело течет, переливаясь на солнце разными цветами. Руки холодеют и немного подрагивают. Затылок чувствует взгляд дяди, стоящего на крыльце. Это успокаивает. Машина касается белой кромки, и звуки гаснут.

Краски сделались тусклыми, а образы размытыми. Черные стволы обрели дополнительное измерение, выступив на передний план восприятия. От напряжения заболели глаза, и на секунду Глебу показалось, что деревья шевелятся, тяжело раскачиваясь из стороны в сторону. Он отвел глаза и увидел Аленкину шапочку на пассажирском сидении; из пакета высовывался яркий синий краешек. И вновь что-то шевельнулось в груди, что-то недоброе, заставив пальцы крепче вцепиться в руль. Глеб почувствовал, что его трясет, и усилием воли заставил себя отвернуться и смотреть прямо перед собой, туда, где заканчивался капот «Тойоты». Он отыскал глазами маленький скол на краске и сосредоточился на нем, стараясь не думать ни о чем и просто ехать вперед. Ехать, пока это возможно.

И туман пропустил его.

Машина выбралась на открытое пространство, и Глеб прибавил газа.

3

Узкие улицы, утопающие в зелени. Зелени деревьев и старых заборов. Из-под кроссовок взлетает пыль и плавно опускается на землю. Жарко.

Все вдруг переменилось. Глеб удивленно и грустно оглядывался по сторонам, стараясь вызвать у себя в душе то самое чувство умиления и радости, которое возникло несколько дней назад, когда он впервые шел по улицам Горенино, но не мог. Все стало другим. Мелким. Глупым.

«Вот они, копаются в своих огородах, ходят в магазин, сидят на лавочках — живут. Что-то происходит, но любое из событий можно запросто заменить другим. И никто этого не заметит. Они даже не могут себе представить, что рядом творится такое, от чего вся их накатанная жизнь просто разлетится в щепки».

Грустные мысли, но они странным образом согревали Глеба, давая ему ощущение превосходства человека знающего тайну, человека, испытавшего потрясение такой силы, которое мало кому выдержать. Никто из тех, что проходили мимо него, не боролся с чудовищами по ночам, не видел, как одержимый ребенок трясется, выгнувшись дугой, они не видели призраков и говорящей тьмы. Они жили в безопасной иллюзии простоты окружающего мира. Мира продовольственного магазина и кафе-«тошниловки», мира детской площадки и дискотек в клубе — мира, в котором каждая неожиданность известна и предсказуема. Эти люди не знали, что такое настоящий ужас. Такой ужас, для которого еще нет слов.

«Я тоже был таким, пока меня не схватили за шиворот и не ткнули мордой».

Глеб ясно почувствовал, что переступил черту, и теперь он один, и никто не сможет понять его и помочь. Все прячутся за забором. Все, кроме…

Он увидел Настю издалека, но не сразу узнал. Длинное синее платье, открывающее руки и струящееся вниз к земле, преобразило ее полностью, сделав женственной и хрупкой, совсем не такой, какой он ее запомнил. Волосы девушка забрала назад и собрала в пучок, открыв шею, от одного взгляда на которую у Глеба забилось сердце. Она напоминала женщин с картин эпохи Возрождения: прекрасных, как солнце и величественных, как богини.