Антитело

«И я впутал ее в это».

Он остановился.

«Я могу уйти. Развернуться и уйти, пока она меня не заметила. Отсюда и из ее жизни. И никогда не возвращаться».

Словно почувствовав что-то, Настя повернулась, и их взгляды встретились.

— Ты выглядишь просто… здорово!

— Спасибо.

Она встала и пошла к Глебу, покачивая бедрами. Эти движения, движение тонкой ткани по коже, полуоткрытые беззащитные плечи…

«Я попал. Я утяну ее за собой».

— Привет.

— Привет.

Настя остановилась в шаге от него, тонкие пальцы нервно теребили подол платья.

— Как дела?

— Без перемен.

Она завела руки за спину и посмотрела Глебу в глаза.

— Здесь недалеко. Минут десять ходьбы.

— Мне кажется, здесь все в десяти минутах ходьбы.

Настя улыбнулась, ступила вперед и стала поправлять ему рубашку: разгладила складки, застегнула пуговицу на шее. Глеб молчал.

— Хорошо. Пошли.

Дом знахарки располагался на окраине поселка, стоя особняком в конце улицы. От ближайшего строения его отделял заросший травой участок с небольшим прудом посередине. Собственно, самого дома Глеб не увидел — он скрывался в глубине маленького леса садовых деревьев и густых кустов — но он его почувствовал. В этом месте жила сила, и все вокруг было подчинено ей. Она сочилась из древесных стволов, поднималась от земли, проникала под кожу. В ней не ощущалось угрозы, она просто была, как естественный атрибут этого места.

«Интересно, Настя чувствует то же самое? Хм… А я сам-то чувствую? Напридумывал уже с три короба!»

Она открыла калитку и поманила Глеба за собой.

Узкая тропинка уходила вглубь участка, петляя между деревьями. Стоило сделать несколько шагов, как она вильнула в сторону, и со всех сторон их окружил густой сад. Тяжелые кроны покачивались на слабом ветру, где-то рядом быстро стрекотала птица, от земли поднималась прохлада и текла между стволами и островками цветов.

Покинув открытое место, Настя почувствовала себя свободнее. Она взяла Глеба за руку и уверенно повела за собой. Тропинки расходились и исчезали в тенистой глубине, среди яблонь, старых облепиховых деревьев и черемухи.

— Настоящий лес!

— Не бойся, он нормальный.

— Хочется надеяться.

В конце тропинки показалась стена, сплошь покрытая диким виноградом, словно толстым темно-зеленым одеялом. Тропинка вильнула в последний раз и уперлась в открытую дверь.

Настя остановилась и посмотрела на Глеба нервно, почти испуганно.

— Готов?

— Всегда готов, — мрачно ответил он. Страх девушки немного раздражал.

«Подумаешь, знахарка. Велика птица!»

Они оказались в просторной опрятной комнате; густые заросли почти не пропускали солнечного света, но, после путешествия по саду, глаза уже успели привыкнуть к сумраку. Посреди комнаты стоял круглый стол, накрытый клетчатой скатертью, несколько стульев. Вдоль большого окна тянулась столешница: мойки, плита — все, как у людей. Ничего необычного. Ничто в комнате не выдавало жилища знахарки. Разве что пучки трав, развешанные по стенам, пахнущие полем и лесом. На полу лежал тонкий полосатый коврик.

— Садись.

Настя указала на один из стульев. Подождав, пока он устроится, она критически его оглядела, снова поправила ворот рубашки и натянуто улыбнулась. Глеб кивнул.

— Тетя Аня!

— Иду, милая!

Голос был глубоким и низким и совершенно не вязался с тем, что рисовало Глебу воображение. Ему казалось, что голос знахарки должен быть скрипучим, как у Бабы Яги в исполнении Милляра. А этот звучал, как трубный глас — раскатисто, в нем чувствовалась сила и непреодолимая жизненная энергия. Очень захотелось встать.

За дверью скрипели половицы, прогибаясь под тяжестью шагов. Она распахнулась, и на секунду у Глеба перехватило дыхание.

Такую огромную женщину он видел впервые в жизни. Она была не жирна — мощна. Необъятная грудь под простой рубахой без рукавов, большие руки и голова с собранными, как у Насти, темными волосами, большие блестящие глаза. Ее возраст определить было невозможно. Казалась, такая характеристика не имеет к этой женщине никакого отношения. Появившись, она заполнила собой все пространство, и Глеб почувствовал, что боится ее. Почувствовал себя маленьким, нескладным неудачником, мышонком, возомнившим, что имеет право высунуться из норки. Эта женщина-кошка, женщина-медведица казалась… непреодолимой.

Знахарка остановилась посреди комнаты.

— Ну, здравствуй, молодой человек.

— Здравствуйте.

Под пристальным взглядом Глеб еще больше заробел и отвел глаза, но, спохватившись, опять стал смотреть на нее. Гигантша кивнула каким-то собственным мыслям и поглядела на Настю.

— Садись.

Они уселись вкруг стола; было слышно, как, отбивая секунды, тикают настенные часы. Входная дверь, хлопнув, закрылась. Глеб вздрогнул.

— Настя рассказала мне кое-что, — сказала знахарка. — Странная история.

— Я хочу понять, что происходит, — отозвался Глеб. — Вы можете помочь?

— Может быть. Скажи мне, что случилось с вами в лесу?

— Мы нашли поляну. Там росли деревья, такие — скрюченные. Дядя говорит, что это осины. Мы пошли туда и… у Аленки был какой-то припадок. Я точно не помню, помню только, как нес ее обратно к дому. И еще — я фотографировал эти осины два раза — они быстро растут. Сейчас, наверное, они просто огромные. Вобщем… Что это за место?

Тетя Аня задумалась, перебирая пальцами по столу.

— Я слыхала о таких. Подобных мест по миру много. Они как водовороты — засасывают все, что находится возле них. И плохое, и хорошее — копят в себе. Они — память земли. Я думаю, когда плохого становится слишком много, они портятся, гниют, становятся нечистыми.

— А оно опасно?

— Оно недоброе.

— Но оно может повлиять на человека?

— Да. Такие места высасывают силы, пьют нас, как упыри. Если человек слабый, они могут убить его. Да вот только у вас не то.

— А что?

— Кроме вас с девочкой никто на поляну не ходил?

— Нет.

— А раньше девочка там бывала?

— Не знаю. Вряд ли.

— Дай-ка руку.

Глеб повиновался и почувствовал, как сомкнулись вокруг кисти сильные пальцы. Анна стала гладить ладонь, глядя ему прямо в глаза и приговаривая:

— Бежит лиса по тропке, хвостом-помелом метет. А где мышка спряталась? А где мышка спряталась…

Голова Глеба тяжело опустилась на грудь. Знахарка продолжала бормотать. Слова сливались, накладывались друг на друга пока не превратились в монотонный гул. Настя почувствовала, как ее собственная голова деревенеет, а глаза наливаются тяжестью. Глеб осел на спинку стула, скрючился, обмяк. Густые черные брови Анны, сошлись, а глаза разгорались все ярче, и впервые Насте стало по-настоящему страшно. Она не понимала, что эта женщина делает с Глебом, ей захотелось вскочить с места, закричать, но тело словно приросло к стулу и отказывалось подчиняться.

Внезапно знахарка прервала свой речитатив и спросила:

— Что видишь?

Глеб что-то пробормотал, с трудом шевеля губами. Анна наклонилась к нему, почти касаясь лбом его головы, и стала слушать, разбирая и складывая в слова невнятное мычание, напоминающее завывания олигофрена. Настя вцепилась в стул, слушая, как он говорит: с трудом, глотая звуки, будто эта женщина силком вытягивает их, заставляя его говорить помимо воли. На губах Глеба появилась слюна и струйкой стекла на рубашку. Знахарка не выпускала его руку, все в комнате застыло, и даже часы перестали отбивать ход времени.