Антология «Дракула»

В руке мужчина нес бумажный пакет. Черное пятно темнело внизу пакета, там, где он держал его. Казалось, темнота сгущается вокруг него, как если бы он был магнитом для своей тени. Тонкое облако висело у его головы. Через мгновение Наим поняла, что это были мухи. Она ускорила шаг, испуганная паникой, которая неожиданно возникла внутри. Выудив ключи из кармана, она пересекла дорогу и бросила взгляд назад с противоположной стороны улицы. Мужчина не появился. Она побежала.

У входа в подъезд она стала жать на все квартирные звонки-кнопки, пока дверь не загудела, открываясь. Наим так быстро заскочила внутрь и захлопнула дверь за собой, что даже не успела обеспокоиться тем, что потревожила жильцов. Вообще-то, она намеревалась вести себя как настоящий разведчик. Щелкнув таймерным выключателем, включила свет и помчалась по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, пытаясь дышать размеренно. Свет погас. Выругавшись, Наим медленно потащилась по краю рваной ковровой дорожки в поисках следующего выключателя. Как она попадет внутрь? Уж точно он не оставил для нее ключ под ковриком. Она решила проверить, прежде чем успела осознать абсурдность этой идеи. Но над наличником она нашла то, что искала. Когда свет погас во второй раз, она на ощупь вошла в квартиру Салавария. Случайно оказавшись у окна, Наим бросила взгляд на улицу. Тот мужчина был там, с трудом различимый в темноте. Его лицо казалось закопченным, как будто кто-то бездумно поводил пальцем по рисунку углем. Она смотрела, как он запустил руку в свой пакет и выудил из него что-то черное и мокрое, а затем опустил голову и зажал кусочек губами. Потянувшись было за вторым куском, он замешкался и бросил взгляд на окно. Кусок его ужина выскользнул из пальцев и шлепнулся на землю у его ног.

— О господи! — произнесла она и отошла от окна.

Она на ощупь нашла лампу, слегка задев абажур, и зажгла ее. Квартира Салавария внезапно проявилась вокруг нее. Гостиная была прибрана, хотя и покрыта тонким слоем пыли. Ей подумалось, что неплохо бы найти телефон и позвонить в полицию, но затем она рассудила, что это дурость и ей будет очень сложно объяснить свое присутствие в чужой квартире.

В комнате были книжные полки с подборкой современных романов и классики девятнадцатого века. Вазы с пропылившимися цветами. Журнальный столик завален журналами годичной давности. Наим не могла отвлечься от запаха. Он не был неприятным, и если бы не ее осведомленность о привычках Салавария, то не смогла бы предположить, что было его источником. Затхловатый и слегка едкий душок привел ее в ванную комнату, где в ванне лежали лоскуты человеческой кожи. Они были желтоватые и хрупкие, как нескрученный папирус. При ближайшем рассмотрении сходство даже усилилось: коричневая вязь татуировки растеклась по коже, обходя там родинку, здесь шрам. Наим не смогла разобрать слов. Помимо того что текст был на неизвестном языке, чернила так впитались в кожу, что превратились в бессмыслицу. Впрочем, в некоторых местах можно еще было разглядеть рисунок или, скорее, букву: тут и там стояла заглавная буква «Д» с точкой.

В углу позади Наим поленницей были сложены берцовые кости. На холодильнике стояла человеческая голова. На высохшую щеку была прикреплена памятка купить спички. Наим медленно двигалась по комнате, боясь задеть что-либо. Казалось, вдыхаемый ею воздух замораживает ее изнутри. На стене Наим разглядела картину с цветками календулы и фотографию Салавария за рулем спортивного автомобиля.

При выходе из коридора, соединяющего кухню с ванной комнатой, было небольшое помещение. Наим прикрыла дверь и увидела письменный стол, который упоминал Салавария. На столе лежал один-единственный предмет — толстая дневниковая тетрадь в синей кожаной обложке. Наткнувшись слева на стопку бумаги, придавленную чем-то глыбообразным, что совсем не хотелось разглядывать, Наим локтем отодвинула это с дороги и уселась на деревянный стул с высокой спинкой, который был высоковат для этого стола. Стул скрипел чудовищно. Она сконцентрировалась на густой вязи текста, надеясь переключиться с вызывающих ужас и отвращение находок вокруг себя на сенсационные разоблачения, которые искала, и, найдя, могла бы уйти. С нее уже было достаточно безумств Салавария.

Читать было трудно, но первая запись явно была датирована прошлым столетием, 18… каким-то годом. 1879-м? Она бегло просмотрела текст, водя пальцем по старательно выведенным словам. Тут и там отдельные части текста выделялись, в. том числе потому, что кто-то — вероятно, Салавария — подчеркнул их.

13 ноября 18…

Вот уже десять или одиннадцать дней, как мы в пути. Зимний ветер с яростью треплет нас, постоянно напоминая о той мертвой и холодной сущности, от которой мы убегаем. Ночами мы жмемся друг к другу, убеждая один другого, что он ушел навсегда, но и сами не верим этому полностью. Петр караулит, пока я кормлю Александра и укладываю его спать. Сегодня вечером он спросил нас, почему Убек не с нами. Я страшился этого момента. Сначала я не смог ответить. В конце концов я сказал ему, что она ушла в лучшие миры и умерла, чтобы спасти нас. Это зрелище — как тело ее в руках Драула разлетелось на части — останется со мной навеки. То, что мы поучаствовали в его изгнании из этого мира, — это благо, ибо никакие страдания этого ублюдка не смогли бы искупить того, что он сделал. Дорогая Убек.

17 ноября 18…

Жуткая ночь в Карпатах. У Петра лихорадка, и он бредит о лике ночи. Она окутывает его и пытается высосать жизнь из его легких. Волки не оставляют нас в покое. Они становятся все более дерзкими, несмотря на костры, которые мы разжигаем в сумерках. Страшные звери, они окружают костер со всех сторон и рычат на нас. Их глаза почти человечьи. Иногда из пасти выступает пена, которая кажется красной в отблеске костра. У Александра жар. Он говорит, что часто видит Убек среди деревьев, она улыбается ему и зовет поиграть с ней. Чем скорее мы уберемся из этих источающих болезнь мест, тем лучше. Я тоскую по нашему дому, где мы могли сидеть, глядя на ночной лес, на фонарики, зажженные в полях. Сейчас лишь бренные останки всего. Прах.

21 ноября 18…

Петру уже лучше. Погода прояснилась, так что мы можем покинуть предгорье и приблизиться к Сибиу. Когда любуешься закатом, кажется, что все плохое позади. Я уже почти верю, что завтра, как и обещает Петр, мы будем у его дяди и кошмар последних шести месяцев останется в прошлом. Мы молимся, что профессор Ван Хелсинг тоже в безопасности. А пока… Присутствие Драула кажется таким явным при внезапных порывах встречного северного ветра в ночи… Я молюсь за нас. Я молюсь за наши будущие семьи. Господи, спаси нас.

Наим зажмурила на мгновение глаза и резко распрямила спину. В спине что-то хрустнуло. Головная боль стала зарождаться где-то в глубине глаз. Она подумала о Драуле. Кто это, черт возьми? Ей вдруг стало зябко. Она поплотнее запахнула кофту и встала из-за стола. Подойдя к окну, Наим внимательно осмотрела улицу, но незнакомца нигде не было видно. Ее зрение, видно, забавлялось: в том месте, где раньше стоял незнакомец, темнота будто сгустилась в грязное пятно. Чтобы перестраховаться, она вызвала такси, а затем протерла все, до чего дотрагивалась в квартире, носовым платком, чтобы уничтожить следы своего пребывания. Ей не хотелось объясняться с полицией, если та вдруг когда-нибудь доберется до этого места.

Оставаться здесь — хоть даже ради минуты ожидания — было уже невмоготу. Она схватила сумку и устремилась к двери. Уж лучше послоняться по коридору. Трупный запах ударил ей в нос. В тот момент, когда Наим распахнула дверь, он разинул свой огромный рот с острыми, акульими зубами. У нее сперло дыхание. Она сделала шаг назад. Моргнула. Он исчез.

Наим перебежала улицу, едва сообразив захлопнуть за собой дверь. Заморосил дождь. Он легко касался щек, подобно пальцам играющего ребенка. В такси она еле внятно назвала свой адрес и утонула в сиденье. Газетный кулек, из которого ел незнакомец, носило ветром по тротуару. Она попыталась убедить себя, что дождь ухудшил видимость и что от этого ей почудилось черт знает что.

В ее собственной квартире пахло стерильной чистотой, как в больничной палате, только что помытой дезинфектором. Наим закрыла дверь на засов и вздохнула, сердясь на себя за излишнее возбуждение. Она сняла пальто и повесила его на вешалку, а сумку бросила на диван. В гостиной она налила себе бренди и включила автоответчик. Доктор Нейман интересовался, осталась ли она довольна посещением, ха-ха, надеюсь, до следующей недели. Ах да, кстати, что это там Салавария имел в виду, говоря о столе? Затем — мать Наим: всё ли в порядке и какие у нее планы на новогоднюю ночь? Снова доктор Нейман, интересующийся, можно ли встретиться с ней в нерабочей обстановке.

Она вздохнула и, взяв стакан, пошла готовить себе ванну. Когда она выключила воду, наступила такая тишина, что Наим отправилась в освещенную свечами гостиную и вставила пластинку в проигрыватель. Не важно какую. Скинув одежду, она закрыла глаза и позволила себе погрузиться в воду с головой. Когда стук в ушах стал слишком сильным, она вынырнула, как раз уткнувшись в острые края крана.

Наим провела пальцем по вчерашним шрамам, которые уголками — как предупредительные знаки — бежали по ее руке. Ее вены вздулись от жара. Они посинели и пульсировали в такт фортепианной музыке. Она поднесла бритву к запястью и стала легко надавливать, пока там не вздулась красная капелька. Затем к другому запястью. Затем к чувствительным местам вокруг сосков. Она представляла себе, как Салавария изголодавшимися губами припадает к горячей струе крови из ее растерзанных рук. Она полоснула себя по животу — три, четыре, пять раз, — просто разрезая кожу.

Затаив дыхание, Наим отбросила бритву подальше, прежде чем тяга к этому не завела ее чересчур далеко. Она обмыла раны, оплакивая привычную потерю контроля над собой и в то же время опасаясь, что однажды она таки не сумеет себя проконтролировать. Ее прошлое хлынуло на нее, и все, что она смогла сделать, — это остановиться и не потянуться за бритвой снова.

Воспоминание о парнях, разбрызгивавших иную жидкую субстанцию на пульсирующие точки ее тела, вызвало приступ тошноты. Тогда она говорила себе, что берет деньги в качестве самоподдержки, — лишь так можно было выжить, находясь на дне. Что вынуждена сводить концы с концами. Что должна заработать право делать это.