Антология «Дракула»

Наим проснулась в раздражении. Изо рта тянулась нитка паутины. У нее проснулся волчий аппетит. Сев на кровати, она заметила, что, должно быть, ночью скинула одежду. Ее сновидение так глубоко засело в голове, что она припомнила все до мельчайших подробностей.

Подойдя к окну и раздвинув занавески, она задержалась, следя за ярко-красным траулером, который, вспенивая воду, шел в открытом море к устью Лорны.

На кухне Мег жарила яичницу с беконом.

— Привет, девочка! — сказала она.

И сердце Наим дрогнуло. Этими словами приветствовал ее обычно Дэвид.

— Доброе утро.

— Почему ты хромаешь? Отлежала ногу во сне или что?

Наим взглянула на свою ступню. Кожа на ней была багровой. Между пальцами запутались водоросли. Стиснув зубы, она села. На ноге были две рваные раны, бескровные и белые.

— Не знаю, — ответила она, — должно быть, я ушиблась вчера и не заметила этого.

Невзирая на голод, она не смогла заставить себя проглотить хотя бы кусочек. Голова кружилась до тошноты.

— Ну, Мег, какие планы на последний день двадцатого столетия? — улыбнулась она. — Скверные дела.

К обеду Наим чуть пришла в себя, затем они вместе прогулялись по городу до места, где от последнего строения дорога убегала вдаль и терялась в горах Портнакроиша. Они говорили о Дэвиде, о СПИДе, о том, как они приезжали навестить Мег в былые времена: темы хорошо известные и многократно обсужденные — это было именно то, что надо. Но вот Мег спросила ее о Лондоне и причинах, заставивших уехать столь стремительно, — и Наим замкнулась, обрадованная своей неспособностью представить изуродованное тело Салавария.

— Что будет вечером? — спросила Наим. — В Обане будет праздник?

— Разумеется, — сказала Мег, сжимая руку Наим и вглядываясь в ее лицо, пытаясь разгадать причины ее страданий. — Мы прекрасно проведем время.

После возвращения домой Наим вздремнула еще немного. Проснувшись, она почувствовала неладное. Ночь затопила город. Вдоль побережья были разожжены костры. Их оранжевые отблески плясали на поверхности воды, а дым поднимался, укутывая в саван луну.

Мег сидела внизу, в своем кресле-качалке. Ее тело было распорото сверху донизу. Туча мух чернела в воздухе, пируя на блестящих клочьях потрохов, которых казалось слишком много, чтобы помещаться когда-то в теле Мег. Голова Гиорси Салавария, черная и уродливая, глазела с лежащей на столике пластиковой салфетки, украшенной изображением битвы при Бэннокберне. «Он выглядит в стельку пьяным», — подумала Мег, возвращаясь в прихожую.

Она выскочила на улицу и поспешила на побережье, где толпы людей собирались встретить Новый год. Наим ощущала разумность и могущество векового зла, витающего в воздухе, подобно дыму от горящих костров. Но здесь, среди простого народа, она будет в безопасности. Она потирала руки, напуганная своей уверенностью в том, что это она ответственна за всю эту пролитую кровь, что Гиорси был козлом отпущения, заплатившим за ее преступления.

— Это абсурдная мысль, — произнес голос, который, казалось, звучал со всех сторон.

Мужчина, стоящий впереди, повернулся к ней лицом. Она сжалась от страха перед ним, перед его пылающим злобой взглядом. Когда он снова заговорил, рой мух вылетел у него изо рта. Он был невероятно красив и столь же беспредельно омерзителен — зрелище, от которого ее бросило в сторону. Его глаза казались такими глубокими, что ей было трудно не сделать шаг вперед, чтобы заглянуть в них.

— Я так ослаб… — сказал он. — Я так долго спал. Но я призван. Новое тысячелетие манит меня, как мир манит дитя в чреве матери. — Он поднял руки — ногти на них выскочили веером пружинных ножей. — Пойдем со мной.

Она последовала за ним, ее лодыжка зудела, будто крови там не терпелось пролиться снова.

— Для тебя я сделаю это красиво, — сказал он, когда прозвонил колокол и какой-то голос, далеко-далеко, выкрикнул: «Осталось десять секунд!»

В стороне от толпы, глубоко в тени, он наклонился к ней.

— Когда-то я любил девушку, очень похожую на тебя. Ее кровь течет в твоих жилах. Я слышал, как твоя кровь взывает ко мне с самого твоего рождения. Ты последняя из тех, кого нужно заставить замолчать. Кровные линии, которые устроили заговор, чтобы остановить меня, теперь прерваны. Все кончится здесь. Все кончится сейчас.

— Пять, четыре, три…

Его ногти полоснули ей по горлу, перерезав сосуды. Она еще пыталась дышать, кровь красной пеной выступила у рта, но боли не было, был только взгляд его глаз, расширяющихся, подобно красным кометам в ночном небе.

— Мина, — прошептал он. И зловеще улыбнулся, показав длинный ряд зубов.

С Новым годом! С новым тысячелетием!

Когда жизнь хлынула струей с ее губ и горла, она почувствовала какое-то обновление в своем теле, как будто был и иной путь — с ветром в волосах и охотой за жарким упоением. Она пыталась заговорить, спросить его почему, но могла только брызгать кровью и журчать ручьем перерождения, когда он вдруг повалился на нее, примкнув к ее рту тем, что считал своим.

КРИС МОРГАН Душа в оболочке Windows'98

Крис Морган — автор семи книг, не относящихся к жанру фантастики. В 1989 году он выступил редактором антологии «Мрачные фантазии» («Dark Fantasies»). Живет он в Бирмингеме, пишет стихи, рассказы и преподает писательское мастерство.

При современных темпах развития искусственного интеллекта даже вампирам приходится принимать новые формы, чтобы выжить в грядущем веке…

Здесь все совсем не так, как в лесу: бескрайний город раскинулся во все концы, искусственный свет всех цветов радуги слагает калейдоскопические орнаменты и совершенно нет летучих мышей.

Под прикрытием ранних декабрьских сумерек я покидаю свое укромное местечко под крышей, уютное вентиляционное отверстие. Спускаюсь по стене многоэтажного здания головой вниз — таков мой обычай. Даже если бы прохожие, которые отсюда кажутся размером с муравьев, взглянули бы вверх — чего они никогда не делают, — они не заметили бы моего присутствия, поскольку тут, между контрфорсами и окнами, всегда лежит глубокая тень и я не высовываюсь из нее.

На уровне первого этажа я замираю, вглядываясь и вслушиваясь. Сегодня праздник, движение на дорогах относительно умеренное и прохожие редки.

Стремительно пересекаю мостовую и снова сливаюсь с тенями. Мне совершенно необходимо пробраться в одно из тех помещений и поесть. Выбравшись из проулка, я оказываюсь на широком, сияющем неоновыми огнями проспекте. Ах, Ирвинг, ах, мисс Терри [20] , как хорошо смотрелись бы ваши имена перед одним из нынешних театров, подчеркнутые ярчайшими лампами. И как грустно, что «Лицеуму» не суждено было пережить тот век. Исчезли некоторые машины, автобусы. А куда делись лошади? Вижу людей. Двое оживленно беседующих мужчин проходят совсем рядом, протяни руку — и вот он я. Но они так заняты разговором, что не обращают на меня никакого внимания; я вполне мог бы зашагать рядом с ними, а они даже и не заметили бы.

20

Имеются в виду Генри Ирвинг, английский трагик, руководитель театра «Лицеум», и Эллен Терри, его партнерша, лучшая английская актриса конца XIX века.