Антология «Дракула»

Когда позывы к рвоте стали невыносимыми, Крейг вывалился из-за деревьев на поляну и понял, что статью об этой истории не напишет никогда: во-первых, он вряд ли выберется отсюда живым и, во-вторых, даже если выберется, психологическая травма не позволит ему вспоминать о том, что здесь произошло.

Двое подростков накинулись на него, выкрикивая что-то на суахили. Третий побежал в лес на поиски возможных помощников Крейга.

Пока ему связывали ноги, журналист наблюдал за тем, как высокий глотает кровь молодой немки. Он пил ее столь жадно и с таким наслаждением, что вполне мог полностью осушить тело девушки за один прием. Его щеки налились цветом. Крейгу показалось, что и сам убийца начал меняться. Он стал больше; москиты, вцепившиеся в него, уже не скрывали всей серо-белой наготы.

Крейг подумал о том, когда придет его черед. Оставляет ли он жертв про запас, выпивая досуха по одной за день, или же пирует, пока еда не кончится? Тощий уже повернулся к Элисон, которая вертелась, отчаянно пытаясь освободиться из пут. Просто так сдаваться она не собиралась. Рядом с ней плакала навзрыд Карин, а Лиф пребывал разумом там, куда ушел еще на лодке. Когда подростки подвесили Крейга вниз головой на ветке, журналист решил, что пусть все случится сразу. Словно почувствовав безмолвную мольбу англичанина, высокий повернулся, как будто размышляя, кого выбрать — его или Элисон.

Попо подкрался к росчисти быстро, но тихо. О нем узнали, только когда тишина вокруг сменилась неожиданной какофонией: треском сухих листьев и веток, крошащихся под напором продиравшихся сквозь лес людей, горловым глубоким рычанием голодных зверей, слаженными кличами и хриплыми криками наших спасителей. Помню только, что видел черно-желтые пятна, сверкающие белоснежные зубы и тягучие слюни, свисавшие с тяжелых челюстей, когда леопарды выпрыгнули на поляну.

Так Попо спас мне жизнь — и в ту самую секунду старый Крейг умер. Иначе было не выжить. Практичный и упрямый журналист погиб так же, как и те люди, чьи трупы свисали с дерева, раскачиваясь на ветру. Он бы не написал эту историю. Я смог, но только спустя долгое время и не для газет. Теперь она стала легендой, мифом — именно тем, чем всегда была для Попо и людей Джозани.

Те, кто уцелел — а их совсем немного, — редко о ней говорят. Лиф ведет тихую и одинокую жизнь в доме на морском берегу в родной Дании. Карин, его бывшая девушка, вернулась в Африку, теперь она — гуманитарный работник. Недавно ее послали в Восточный Заир: я видел ее по телевизору, она давала интервью по поводу кризиса с беженцами. Контактов с ними обоими у меня нет. Я пытался поддерживать связь с Элисон — мы обменялись парой писем и однажды встретились в одном из баров Вест-Энда, но городские огни и шум расстроили обоих, и мы вскоре расстались. Понятия не имею, где она сейчас и чем занимается.

По совету врача я оставил карьеру журналиста и какое-то время лечился в Южном Уэльсе, пока не почувствовал себя достаточно хорошо для того, чтобы вернуться к работе, правда, сейчас у меня сугубо техническая должность. Не нужно ничего читать или разглядывать картинки, главное, чтобы с буквами и цветом на странице было все в порядке.

Я часто хожу в зоопарк Риджентс-парка, смотрю на леопардов. Наблюдая за тем, как они рыщут по клетке, вспоминаю тот момент, когда я почувствовал себя действительно живым, увидев с почти фотографической ясностью, как один из зверей Попо тяжелой лапой ударил по телу кровососущей твари и та взорвалась, выплеснув фонтан крови — крови Анны. Кожа высокого развевалась, хлопая на ветру, прозрачная, как у того москита, что я раздавил на террасе отеля «Африка-хаус».

Попо и его люди — то ли колдуны, то ли местные проводники, я так и не выяснил, — отвязали нас и аккуратно опустили на землю. Тем же вечером, когда приехала полиция, начав сбор улик и трупов, Попо лично отвез меня на Занзибар на своем «сузуки». На краю города он неожиданно затормозил, ударив себя по голове так, словно хотел убить какого-то невидимого врага.

— Что такое? — спросил я, склонившись к нему.

— Мбо, — пробормотал он.

Над ухом у меня раздался пронзительный писк, и я тоже принялся ожесточенно размахивать руками.

— Москит? — спросил я.

— Мбо, — кивнул Попо.

Оказалось, несмотря на беспорядочную атаку, я все-таки достал маленькую тварь. А может, просто оглушил. Она лежала у меня на ладони. С облегчением я увидел, что ее тело пусто и бескровно.

— Мы называем их москитами, — пояснил я и вздрогнул, подумав о том, что насекомое ехало с нами от самого леса, прицепившись к одежде.

На протяжении нескольких месяцев после поездки среди вещей, привезенных из Африки, я буду находить москитов. Пока набралось не больше полудюжины. Все мертвые.

ПОЛ МАКОУЛИ Худшее место на земле

Пол Макоули получил признание в 1988 году, когда его дебютный роман «Четыреста миллиардов звезд» («Four Hundred Billion Stars») получил премию Филипа Дика. Позднее вышли «Тайные гармонии» («Sekret Harmonies»), «Вечный свет» («Eternal light») (вошедший в шорт-лист премии Артура Кларка), «Красная пыль» («Red Dust») и «Ангел Паскуале» («Pasguale's Angel»), удостоенный премии «Sidewise» как лучшее произведение жанра альтернативной истории. Из-под его пера вышли так же сборники рассказов «Царь горы» («'The King of the Hill») и «Страна незримая» («The Invisible Country»). Он был редактором антологии «В мечтах» («In Dreams») совместно с Кимом Ньюменом.

В 1995 году новелла «Искушение доктора Штейна» («The Temptation of Dr. Stein») из антологии «Франкенштейн» получила Британскую премию фэнтези, а в 1996-м, премия Артура Кларка досталась его роману «Страна фей» («Fairyland»).

Шок вернул Дракуле рассудок, но его кровь утратила свои свойства. И вампир принимает решение обосноваться в африканской стране…

Камера квадратная, двадцать на двадцать футов, оконце под потолком забрано прутьями и сеткой. В центре — разгромленный кинопроектор: кишки-кабели наружу, объектива нет. На грязном бетонном полу плещется, собираясь в углу, жижа из канализации, стены из шлакоблока в черно-зеленых спиралях наростов и грибков. В одном месте на полу запеклась кровь. Гарри Меррик чует ее резкий запах, похожий на вонь тухлого мяса, и свежую кровь у себя на одежде. Скверное место, но после адского погреба барака А оно как пентхаус отеля «Хилтон».

— Ты теперь политический, — говорит одна из охранниц.

Ее блестящая черная кожа вздулась и пожухла, как у покойницы день примерно на третий. Иглы вылезли из шеи и подбородка, верхнюю губу царапают желтые клыки. На ней хаки и очки с зеркальными стеклами. Взявшись за рукоять М-16 неуклюжими когтистыми лапами, она целится в Гарри, пока санитар дрожа берет у него кровь. Санитар провонял страхом. С третьей попытки он находит вену. Он еще тянет в шприц темную жидкость, а синяк на запястье уже начал бледнеть и пропадать. Санитар сует шприц в ведерко со льдом и убегает под насмешливые выкрики охраны.

— Зря вы это, — говорит Гарри. — Она теряет силу, как только выходит у меня из тела. Превращается в черный порошок через несколько минут. Кровь — штука непростая.

— Она нам для магии нужна, — говорит охранница. — Для черной магии.

Ее напарница, такое же чудовище, отмыкает наручники, которые Гарри мог бы разорвать, слегка шевельнув запястьями. Но между дверью и свободой слишком много собак и надзирателей, и некоторые такие же сильные, как и он.

Женщина-конвоир облизывает клыки, на деснах ранки. У алого языка — раздвоенный кончик.