Антология «Дракула»

— Мне и тут хорошо.

Сразу после переворота Гарри подумывал бросить бар и начать заново в другом месте, но все быстро утряслось. Люди живут привычками. Всплеск активности в обществе сначала переворачивает их шаткие общественные институты, но потом они возвращаются к старым методам. У них нет терпения, они не умеют смотреть вперед, видеть долгосрочную перспективу. Они однодневки и понимают только то, что под самым носом… Гарри будет легко прятаться, пока люди тасуют факты так, чтобы подальше задвинуть реальность.

Даже те, кто зарабатывает своим умом, как этот Санте, не умнее. Он считает Гарри кем-то вроде попутчика, не то чтобы союзником или другом, но кем-то, у кого есть интерес к фактам и слухам, благодаря чему они оба умудряются выживать. Для Гарри журналист не был ни добычей, ни угрозой. Гарри не желал его крови, но Рене и просто фонтанирует благими намерениями.

— Я видел что-то новенькое, — сообщил он, придвигая стул. — Перед казармами. Четыре человека на кольях.

Гарри подумал было, что Санте имеет в виду обычай выставлять тела расстрелянных в назидание остальным. Дня два назад дюжину неугодных развесили на фонарях вдоль главной улицы в бизнес-квартале. Таблички на груди объясняли, что это саботажники.

— Нет-нет, — сказал Санте, — тут другое.

Эти колья футов восемь длиной, острые с одного конца. Их подняли и посадили на колья так, чтобы они воткнулись им — как это называется? — в задницу. Одного прямо проткнуло насквозь, до груди. Это были офицеры. Я узнал там одного майора. Говорят, так приказал новый советник президента, наемник. Его зовут Граф.

Никто не заходит к Гарри десять дней.

Решетка на окне — с серебряным напылением. Он сильно обжег левую ладонь. Старая рана в боку, между четвертым и пятым ребрами, откликнулась тотчас же.

Время от времени охрана приносит овощной суп, чесночный. Еще одна такая же глупая попытка задеть его, как и распятие. Гарри уже сорок лет обходится без пиши.

В бараке А ему удалось попить немного из одного умирающего пленника, прежде чем охрана выволокла его из камеры, но через несколько дней жажда начинает возвращаться. В первую ночь он ловит крысу, но затем те настораживаются, хотя по бараку А рыскали свободно. Тараканы и сороконожки чуть притупляют жажду, если их жевать по горсти зараз, высасывая искорки жизни и сплевывая хитин, и все-таки боль не уходит, тихо вгрызается в желудок. Кости кажутся хрупкими, полыми внутри. Он делает зарядку. Мускулы работают вяло, ползут по мертвым костям, как обрывки савана, но ему важно держаться в форме. Кто-то превращает людей в нежить, создает ядро армии из вампиров. Это Граф, советник президента. Гарри преследует кошмарное подозрение, что он знает, кто Граф такой, но он гонит эти мысли прочь. Скоро все станет ясно.

В углу, подальше от горячих, обжигающих лучей африканского солнца, он спит большую часть дня, глубоко погрузившись в черную дрему без сновидений, — колени прижаты к животу. В забытье ему не нужно думать о том, что он сделал с двадцатью заключенными в бараке А. Не нужно думать о прошлом. Но все же он слабеет час за часом. Ему нужна жизнь в горячей, соленой, сладкой человеческой крови. Даже во сне он чувствует алые волны, бегущие в телах охраны и здешних пленников — каждое тело будто подземное море. Из-за жажды его чувства обострились. Он слышит беспокойное шуршание крыс за стеной, болтовню и смех надзирателей, вздохи, стоны и хрипы пленников барака А, музыку из приемника в старой гимназии на другой стороне комплекса, где отдыхают офицеры, и царапание падальщиков по шиферу крыши. Каждую ночь двух-грех заключенных пытают, пока они не сознаются во всем, что им приписывают военные, — а сознаются, покричав и помолив о пощаде, все, Гарри слышно каждое слово. Потом их выводят на беговую дорожку за тюрьмой, в безжалостном свете прожекторов на вышках ставят на колени, лицом к проволочной ограде, и офицер каждому пускает пулю в затылок. Или же их сажают в грузовик, чтобы отвезти куда-нибудь в людное место и посадить на кол для устрашения масс. Гарри все слышит: и тревогу столицы вдалеке, и треск автоматных очередей, и разрыв снарядов гаубиц в пригородах, где две группировки повстанцев теснят армию с запада и с востока.

И на десятую ночь, точно в полночь, до него доносится шелест шин лимузина перед зданием тюрьмы. Охрана, суетясь и спотыкаясь, торопится принять должный вид. Мерные шаги пересекают дорожку, спускаются по ступенькам, идут по коридору к его камере, и тяжелая тень будто ползет следом, ближе и ближе, как грозовой фронт над саванной. Гарри трепещет, это копия страха, того самого, которым крысы в бараке боятся жуткого зверя, то есть его… Бум-бум — шаги грохочут в голове, а потом дверь распахивается, как все могилы мира на Страшном суде, и Граф вступает в камеру, разом подчинив себе все пространство, и между ним и Гарри — только сломанный кинопроектор.

— Ух, ух, чую человечий дух, — говорит темная фигура. Звучный бас заполняет камеру, резонирует в пустых костях Гарри. — Англичанин, не иначе.

Сажание на кол сделалось главной формой публичной казни. Перед почтой, вдоль площади между президентским дворцом и краем парка Национального освобождения, у входа на паром. У терминала сажали на колья с округлым концом, и, когда Гарри проходил мимо, двое или трое из жертв были еще живы и вопили, умоляя убить их. Никто не посмел подойти к кольям из-за солдат, куривших, пивших пиво и игравших в карты тут же на земле.

Гарри уже видел такое, давно, после своего превращения. Партизаны из цыган-секеев сажали на кол каждого немца, живого или мертвого, что попадал к ним в руки.

К этому моменту уже все знали, что президент отказался от советов старейшин своего племени в пользу таинственного Графа — по слухам, то ли поляка, то ли восточного немца. Говорили, что Граф вызовет в страну коммунистов, чтобы очистить юг от повстанцев. Президент якобы открыл свои швейцарские закрома, чтобы платить за вертолеты, танки Т-45 и «стингеры». Дружки Гарри по гольф-клубу начали менять свое мнение. Они не желали, чтобы президент выиграл войну ценой поворота к красным, хотя становилось ясно, что без внешней помощи, да еще и с межплеменной грызней в армии, он вряд ли мог рассчитывать на победу.

Тем вечером, когда Гарри увидел людей на тупых кольях, Рене Санте сообщил ему последнюю скандальную новость. Супруга президента сбежала в Англию вместе со свитой. На контроле оказалось, что ее чемоданы набиты валютой и драгоценностями. Канадский экипаж отказался вылететь, потому что им не заплатили.

— А то президент полетел бы следующим рейсом, — хихикнул Санте.

Гарри слушал вполуха. Он был не так уверен. Ничего удивительного, что жена президента сбежала, пока могла, хотя была тщеславной дурой, так и не освоившейся в роли первой леди. Однажды — эта история вошла в анналы сплетен — она созвала посольских жен на обед. Еды не приготовили, зато хватало джина и виски, которым женщины и отдали честь. Шестерка солдат в камуфляже наяривала регги в оглушительных децибелах. Жена президента похвасталась перед гостями комнатами во дворце и видом на сады с балкона, а потом объявила, что «сейчас мы потрясем задницей». Посольские жены пытались не отставать в этом процессе от хозяйки, но через два танца их выпроводили вон и больше не приглашали.

Но президент слишком любил власть, чтобы спасаться бегством. Гарри не боялся коммунистического переворота или победы повстанцев, его беспокоил загадочный Граф.

Худшие подозрения подтвердились, когда через несколько ночей в бар вошел офицер департамента общественного надзора. Гарри сидел, как обычно, в дальнем конце стойки — малокровного вида фигура с серебристыми волосами в белой хлопковой двойке и черной шелковой рубашке. Джин-тоник выдыхался на стойке перед ним. Плотная масса бизнесменов, сутенеров и шлюх расступилась перед вошедшим. Уродливый, с квадратными плечами, он направился прямиком к Гарри. Его бритый череп над воротником чистенького костюма цвета хаки вспыхивал в свете флюоресцентных ламп, «узи» и очки с зеркальными стеклами дополняли наряд. Сенегальский ансамбль на сцене умолк, потом подтянулся, не спуская глаз с офицера. Танцовщица го-го в позолоченной клетке последовала их примеру.

Гарри заказал ему выпивку — двойной «Джонни Уокер» со льдом. Он ждал обычного неуклюжего наезда, от которого легко было откупиться, заплатив чуть-чуть сейчас и сдав рэкетира шефу полиции завтра, или попытки сбыть кокаин, но офицер не притронулся к виски. Он наклонился к Гарри и оскалил острые зубы. Клыки были изогнуты, как у кобры. Тогда же Гарри сообразил, что он не дышит.

— Вами интересуется Граф, мистер Меррик, — сказал офицер. — Он считает, что вы родственники.

После этого он плюнул в стакан и вышел.