Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 31. Ефим Смолин
Шрифт:
Совершенно секретно! Товарищ генерал государственной безопасности! Мой муж, Куликов Федор, явился домой после недельного отсутствия и с какой-то женщиной…
На мой вопрос: «Где ты был, ирод проклятый?» — он сказал: «Газеты читать надо! Я был в космосе!»
Я взяла газету, но там было написано про одного только космонавта Кукушкина. Я спросила мужа: «Где ж тут твоя фамилия?» Он сказал: «Не пришло еще время ее назвать: не все еще спокойно в мире, Маша…» Сказал, что надо уметь
Я не поверила и сказала: «Бугай здоровый! У тебя только зарплата, как у микроорганизма!..» И еще поинтересовалась: «А это что за красавица с тобой?» Он сказал: «Это не красавица, это и есть космонавт Кукушкин, вот что с ним проклятая перегрузка сделала. Он теперь не знает, как домой, к жене, идти… Можно, он у нас заночует?»
Ну, тут я швабру взяла, говорю: «Последний раз спрашиваю — где ты был?» Он сначала: «Пытай, пытай Мюллер…», а потом признался, что он не космонавт, что он теперь на секретной работе у вас, товарищ генерал государственной безопасности, что он, мол, «боец невидимого фронта»…
Оказалось что женщина, которую он привел, — это не женщина, а радистка Кэт… Муж сказал, чтобы им постелили рядом, так как она знает шифр и с нее нельзя спускать глаз…
Мне другое непонятно, товарищ генерал. Мой муж, Куликов Федор, вскоре опять исчез на неделю, потом откуда-то позвонил, сказал, что заброшен со спецзаданием в одну из западных стран, и просил выслать тридцать долларов, так как у него кончились патроны…
Причем деньги выслать на наш почтамт, до востребования, мол, чекисты ему передадут…
Конечно, тридцать долларов само по себе немного и я бы вам не писала, если бы это было в первый раз. Но я уже посылала ему: десять долларов на марки, чтобы он писал донесения в Центр, пятерку, чтоб сделал ключи от сейфов ЦРУ, и три доллара на подкуп ихнего Президента!..
А вчера вечером мой муж, Куликов Федор, подсел к радиотрансляционной точке и сказал, что сейчас специально для него передадут важное сообщение… Радио сказало: «Московское время двадцать часов…»Муж сказал: «Слушаюсь!..»— и исчез до утра.
Товарищ генерал, да фиг с ним, с мужем, но если вы для связи с ним используете нашу радиоточку, давайте за нее пополам платить!
Остаюсь искренне ваша, Мария Куликова, жена бойца невидимого фронта…
Она поняла, что ей не поспеть… Ветер бил прямо в лицо, тяжелые сумки с продуктами оттягивали руки, а до троллейбуса было еще метров восемь, не меньше…
Маша представила, как в этот момент следит за каждым ее шагом водитель: припав, как к прицелу, к своему зеркальцу, держа ногу на гашетке, готовый захлопнуть двери прямо перед носом, насладиться молящим взглядом и рвануть с места, победно урча мотором… -
Но Маша тоже не вчера родилась на свет. Стараясь не смотреть в соблазнительно распахнутые двери троллейбуса и сдерживая шаг, она всем своим видом показала, что вовсе не спешит и ехать никуда не собирается, а просто прогуливается с двумя тяжеленными сумками…
Двери оставались открытыми.
Уже поравнявшись с ними. Маша не сделала последнего
возможного просчета, не повернулась к дверям лицом, а, никак не раскрывая своих намерений, как шла, так, боком, и вскочила на подножку!..Только удобно устроившись на сиденье, она позволила себе с мстительной улыбкой взглянуть в водительское зеркальце, ожидая увидеть растерянное лицо побежденного.
В зеркале отражались грустные глаза молодого человека.
«Что, съел? — мысленно сказала ему Маша. — Не грусти! Ишь, расстроился, что дверью не прищемил…»
Троллейбус лязгнул дверьми, как голодный волк пастью, и затрусил к следующей остановке.
Двери открылись, и двое за Машиной спиной заспорили: с какой скоростью должен был бы бежать едва видневшийся на горизонте дедушка, чтобы успеть коснуться уходящего троллейбуса.
И тут произошло настоящее чудо: двери оставались открытыми до тех пор, пока растерянный старичок, нервно крестясь на репродуктор, не вошел в салон.
Двое за Машиной спиной решили, что водитель просто пьян. Здоровенный парень, повернувшись с сиденья «для детей и инвалидов», предположил, что дед — водительский знакомый, родственник или сосед. Кто-то заспорил, утверждая, что их троллейбус, наверное, снимают скрытой камерой для выпуска новостей, а водила про это узнал…
Тут человек за рулем сделал что-то такое, отчего стоячие пассажиры посыпались горохом к двери его кабины.
«Надо же, доброты своей стесняется, грубость напускает», — тепло подумала Маша и снова, теперь уже с интересом, посмотрела в зеркало водителя. Его глаза были по-прежнему грустны. Со своего места Маша видела руки водителя и почему-то решила, что руками он похож на Алена Делона…
Она давно уже пропустила свою остановку и сидела, прислушиваясь к ударам своего сердца, в которое, шурша троллейбусными шинами, вкатывала любовь…
На очередной остановке двери снова помедлили, впуская запыхавшуюся блондинку. «Красивая». — недобро подумала Маша. Так вместе с любовью пришла к ней и ревность.
Но водитель, к Машиной радости, похоже, никак не реагировал на блондинку. Глаза его были по-прежнему грустны.
— Имеются абонементные книжечки, — сказал он в микрофон.
«По-моему, он со мной заигрывает», — подумала Маша.
В этот момент блондинка, протягивая деньги, рванула к кабине:
— Мне, пожалуйста, три…
— А мне четыре, — с вызовом сказала Маша и тоже протянула деньги водителю. На секунду их руки встретились.
— У меня дня вас только две книжечки осталось, — виновато сказал Маше водитель, — но если вам очень надо, мы можем встретиться вечером, я еще две принесу..
— Соглашайтесь, девушка, — криво усмехнулась блондинка, — это ведь такой дефицит…
Видимо, поняв, что ей тут ничего не светит, блондинка сошла на следующей остановке.
А Маша поехала до конечной, и троллейбус, послушный водителю с грустными глазами, еще долго кружил по улицам и двери его не спешили захлопнуться перед запыхавшимися людьми.
.. Они встретились вечером и долго ходили, и даже целовались два раза, но глаза его были по-прежнему грустны.
— Почему ты такой грустный? — наконец спросила Маша.
— Да на работе не ладится, — ответил он. — Что-то двери барахлить стали, плохо закрываются…