Антология сатиры и юмора России XX века. Том 6. Григорий Горин

Артюхов подошел к столу, взял у писаря допросные листы, стал их сшивать.

– Какого мертвеца?! – первой опомнилась Настя. – Не имеете права!

– Беззаконие! – крикнул Плетнев. – Я не позволю!

– Как это? За что? Как же так, не разобравшись… – До Бубенцова только сейчас дошло, что его ожидает. – Произвол! Артюхов… Егорыч, погоди, что ты делаешь? Дело-то белыми нитками шито!

– Суровыми, братец, – сладострастно сказал Артюхов, перекусывая нитку, – суровыми…

В парке губернаторского дворца были накрыты праздничные столы. Нарядная публика – весь цвет Губернска – собралась для торжественных проводов гусарского полка. На специально сооруженном помосте играл военный оркестр. Лакеи разносили вина.

За ломберными столиками шли карточные баталии. Парочки танцевали модный для того времени падеграс.

Светило солнце. Погода и вино способствовали хорошему настроению собравшихся, хотя скорая разлука с любимцами города накладывала на весь этот красочный пикник некий налет грусти.

– Господа! Друзья мои! – Губернатор поднялся из-за стола с бокалом шампанского. Рядом сидела его супруга, за которой галантно ухаживал полковник. – Господа! Сегодня у нас у всех радостный день…

– Печальный, – тихо поправила его губернаторша.

– Да… Радостный и даже печальный, – привычно подхватил губернатор. – Мы прощаемся с нашими доблестными воинами. Они заняли наш город и наши сердца без единого выстрела. Они разбудили нашу сонную провинциальную жизнь… Они… Они… – Он беспомощно посмотрел на губернаторшу ожидая подсказки.

– Оставили неизгладимый след, – подсказала губернаторша и нежно улыбнулась полковнику.

– Оставили неизгладимый след! – обрадованно подхватил губернатор. – И мы все, и наши жены, и наши дети…

– Будущие! – озорно подсказал сидевший неподалеку, рядом с привлекательной молодой помещицей, Сим- помпончик.

– Разумеется, будущие! – подхватил губернатор, но тут же был остановлен негодующим возгласом супруги: «Же ман си па, Алексис!» (Что означало в переводе с французского: «Не пори ерунду, Алексей!») – Одним словом, вы поняли чувства, переполняющие меня!.. Поэтому позвольте от имени всех – ур-ра!

За столами грянули «ура!», зазвенели бокалы.

Оркестр заиграл нечто бравурное.

Среди гостей сновал Артюхов с подносом, уставленным бокалами, и внимательно прислушивался к разговорам. Подойдя к одетому в элегантный фрак Мерзляеву, Артюхов протянул и ему поднос с напитками.

– Что нового? – тихо процедил сквозь зубы Мерзляев.

– Майор Румянцев просадил в вист две тысячи.

– Еще!

– Некоторые о вас, извините, неблаговидно высказываются…

– Кто? Что?

– Минуточку, у меня тут помечено… – Артюхов достал из кармана шпаргалку. – Господин полковник обозвал вас… – Артюхов шепнул на ухо Мерзляеву. – Прапорщик… ну, который прозван Симпомпончиком… он назвал вас… – Артюхов шепнул. – А потом еще и так… – Артюхов шепнул снова. – Ну и рядовые оскорбления, вроде «жандармская крыса», «кровопивец», «душегуб», «сукин сын»…

– Хватит! – прервал Мерзляев. – Чем занимается поднадзорный Плетнев?

– Ничего предосудительного – милуется с невестой. В беседке.

Мерзляев помрачнел.

– Актеры Настасье Афанасьевне приданое собрали… Всю выручку от представления…

– И день свадьбы назначен? – зло спросил Мерзляев.

– Думаю, так! – сказал Артюхов.

– Знать должен! – вдруг сорвался Мерзляев. – Думать он мне еще будет. Мыслитель! – Мерзляев выхватил у Артюхова бумажку со списком оскорблений. – «Жандармская крыса»… «Кровопивец»!

Раздались возгласы: «Просим! Просим!»

– Иван Антонович, ну ради меня! – умоляла губернаторша полковника.

Полковник поцеловал ей руку, пожал плечами – мол, нельзя же отказать даме, – крикнул: «Яшка!» Подбежали два цыгана с гитарами.

– Вашу коронную? – услужливо спросил Яшка. – «Я пережил»?

Глаза полковника погрустнели.

– Это я пережил, брат Яша! – вздохнул он и запел:

Я пережил и многое, и многих, И многому изведал цену я. Теперь влачусь один в пределах строгих Известного размера бытия. Мой горизонт и сумрачен, и близок, И с каждым днем все ближе и темней. Усталых дум моих полет стал низок, И мир души безлюдней и бедней. По бороздам серпом пожатой пашни Найдешь еще, быть может, жизни след – Во мне найдешь, быть может, след вчерашний, Но ничего уж завтрашнего нет. Жизнь разочлась со мной: она не в силах Мне то отдать, что у меня взяла, И что земля в глухих своих могилах Безжалостно навеки погребла[2].

Романс слушали внимательно и печально. Во время пения полковника к столу приблизился Артюхов и незаметно передал Насте записку. Настя прочитала и поспешила за Артюховым.

За длинным пустым столом сидел господин Мерзляев. Увидев Настю, он вскочил, предупредительно пододвинул ей стул. Настя демонстративно продолжала стоять.

– Слушаю вас, господин Мерзляев!

– На правах старшего и по долгу человека, который вас безответно любит, умоляю: не торопитесь замуж за Алексея Васильича.

– Это вас не касается! – вспыхнула Настя. – Или вы передали мне приказ Третьего отделения?

– Сколько бы вы ни оскорбляли меня, я все приму… Стерплю! Чувств ваших мне пока не завоевать, но я обращаюсь к рассудку. Не спорю: Алексей Васильич для вас – завидная партия. Он молод, дворянин, хорош собой, храбр, щедр… но, простите, мягко говоря, не умен… и, к сожалению, не благороден!

– Кому как не вам рассуждать о благородстве! – иронично прервала его Настя.

– Настасья Афанасьевна, – с печальной улыбкой произнес Мерзляев. – Я скажу вам сейчас нечто важное: я прошу вашей руки. Прошу стать моей женой. Я хочу разделить с вами оставшиеся дни… Ради вас я отказываюсь от блестящей карьеры, от эполет полковника, я попаду в немилость… Подумайте – жандармский офицер женится на дочери государственного преступника!.. Вы понимаете всю величину подобной жертвы? Нет, я имею право говорить о благородстве!

– Безусловно! – усмехнулась Настя. – Вы умны, вам присуща тонкость чувств, вы благородны… вы отважны, а главное – что вы все это сами о себе сообщили. Верно! Мой Алеша не так умен! Ему вовек не догадаться, что благородством можно торговать…

– Ну что ж, – вздохнул Мерзляев, – очень жаль, что вы оказались глухи к моим призывам. Забудем про этот разговор! Видно, моя участь – быть одиноким странником… Это страшно, Настасья Афанасьевна! Ладно! Доиграем нашу комедию до конца. Ваш избранник завтра же утром покажет, на что он способен! А вы, сударыня, после этого будьте счастливы, если… сможете!

Распорядитель бала провозгласил:

– Внимание, господа! Сейчас наша несравненная госпожа Бубенцова одарит нас своим талантом!

На эстраду вышла Настенька.

Раздались громкие аплодисменты. Алеша Плетнев охотно принимал их на свой счет и раскланивался.

– Я спою песню, которая посвящается мужественным героям двенадцатого года! – объявила Настя.

– Прелестная девушка! – Губернатор обернулся к стоящему рядом Мерзляеву. – Этому Плетневу крупно повезло.

Мерзляев усмехнулся.