Антология советского детектива-11. Компиляция. Книги 1-11
Шрифт:
17
Вера попросила пить. Гриша только что задремал, поэтому нехотя вылез из-под одеяла. Они поздно вернулись с третьеразрядного концерта, организованного ее папашей совместно с какой-то западной фирмой. Никакого смысла в выступлениях этих ободранных, немытых и нечесаных рок-мэнов с сиплыми голосами Гриша не нашел. И удовольствия от музыки не испытал. Так, одна спесь на сцене — наша молодежь, мол, теперь развлекается на высокозападном уровне цивилизации. Впрочем, дураков много, коль Максу удается на этом безобразии делать деньгу и валюту. И как только могло Вере понравиться? А говорила, у нее абсолютный слух, ее в детстве музыке учили!
Кажется, в холодильнике есть яблочный сок. Придется подержать
Оставив бутылку в мойке, Гриша полез за чашкой. И удивился. Посуда стояла в навесном шкафчике совсем не так, как он привык. Он начал придирчиво осматриваться. Беспорядка не было, но это был не тот порядок, который он наводил сам, собственными руками. Сердце екнуло, и Гриша решил осмотреть все. Он открывал шкафчик за шкафчиком, ящик за ящиком. Совершенно очевидно — лазали. Вере его хозяйство до фонаря, она своим-то не занимается. Ждет, когда придет мать или Гришенька и перемоют всю посуду и полы. Вот эта коробка итальянских спагетти стояла по-другому, другим рисунком к дверце. Гриша помнил преотлично.
Очень не хотел тревожить Веру, но пришлось в комнате зажечь люстру. Вера заворчала, зарываясь лицом в подушку. Он и забыл, что она просила воды. Разозлился — не надо было жрать в антракте дурной бутерброд со старой чавычой. Он ей говорил… Не голодная, авось, приехала в спорткомплекс из приличного кафе. Но надо же отметиться, устойчивая жлобская привычка — быть на концерте и не зайти в буфет!
Да, да и книги трогали. И хрустальную посуду, Верин подарок на новоселье… Воры или менты? Дрожащими руками Гриша выдвинул ящик, где лежали деньги и адрес. Конверт оказался на месте. Не воры… Менты. Вот уж воистину: промедление смерти подобно. Любое промедление. Что теперь делать? Деньги надо поменять. Они ж наверняка записали номера купюр. Плохо, что видели адрес Малышева. А может, внимания не обратили? Лежит бумажка, и лежит… Им же главное — бабки, если по логике… И еще, если рассуждать логично: ведь узри они адрес, тут же бы носом ткнули на допросе.
Целый день Гриша радовался. Утром так удачно, казалось, вывернулся из истории со стариком Акимовым. Быков, конечно, прижимал вопросом: «С какой целью вы склоняли Акимова к даче ложных показаний?» Но Гриша держался неколебимо: «Я, как сотрудник «Эллады», которую всю трясет после преступления, из которой люди вот-вот побегут, крайне заинтересован, чтобы все скорее выяснилось. И вот я встречаю человека, который заявляет мне, что знает, как было дело. Рассказывает. Да я готов был сам под руки его тащить к вам! Конечно, я ему сказал, что он должен, обязан рассказать все, что знает, органам следствия. А разве нет, товарищ полковник?»
Быков потискал свой огромный подбородок и, отведя глаза, заявил, что в этих рассуждениях есть своя правда, концы с концами сходятся.
И вдруг — явные следы обыска… Не поверил, значит, полковник… Не все концы с концами у него сошлись. Впрочем, Гриша сознавал, так и должно быть, никуда не денешься. Но с другой стороны, полковник ведь нарушил соцзакониость! Надо немедленно писать жалобу прокурору. Да, дела… Вообще-то Быков не дурак, чтобы в наше время, когда на одних жалобах любой преступник из-под любой статьи выползет, проводить незаконный обыск. Нет, торопиться не надо. Надо еще посмотреть, выждать. С жалобой успеется.
Вера заныла:
— Я пить просила, а ты и спать не даешь… Боже мой, мне ведь к восьми на работу…
«Слушала бы поменьше отца, вышла бы за меня замуж, давно б не работала», — мысленно огрызнулся Гриша и вернулся на кухню за забытым соком.
Протянул чашку Вере и сказал:
— Похоже, у меня был шмон…
— Господи, кому ты нужен?.. Почему сок горячий? Выключи свет, — сонным голосом пробурчала Вера и снова бухнулась в подушки.
Чего она так напирала на чавычу? Уж не беременна ли? Это было бы неплохо. Макс бы перестал упираться. Он не только жестокий, он ведь еще и сентиментальный, Макс… Верка родит,
и перестанет этот леший на ней строить свои расчеты. Надо ей сказать, решил Гриша, если «влетела», чтоб кончала со своим дурацким каратэ. От одних воплей «йе-ей!» может выкидыш случиться.«И все-таки я кому-то нужен, — думал Гриша, маясь бессонницей. — И, видимо, не милиции и не воришкам-домушникам. Макс? Что-то задумал Макс? Послал разведчиков? Веру спрашивать бесполезно — она может не знать. А вот ее ключами могли воспользоваться», — уснуть Гриша уже не мог.
Вера внезапно проснулась среди ночи в тревоге. Она вдруг вспомнила, как после уроков случайно зашла в канцелярию. Вот где, действительно, был обыск. За столом сидела женщина, майор милиции, и перед ней лежала гора папок — личных дел учителей. Да, да, именно учителей! Если бы ребят, то это было бы нормально. Чтобы в огромной школе кто-то из учеников не попал на заметку в милицию, такого практически не бывает. Но при чем тут учителя?
Вера попыталась расспросить завуча, та отделалась загадочной улыбкой. И Вера затихла, чтобы не привлекать к себе внимания. Она заволновалась, хотя понимала, что у нее-то в личном деле все чисто. Какие к ней могут быть претензии? Мама у нее — скромная медсестра, папа — бывший работник Госснаба, ныне концертный администратор, и вообще — она уже третий год живет вполне самостоятельно, отдельно от родителей. У нее, таким образом, собственное имущество, свой образ жизни. Гриша в ее личном деле вообще не фигурирует. А с кем она спит, это никого не касается. Да и в школе никто не знает о существе их с Гришей отношений. Ну, скажет кто-то, что видел, как Вера Максимовна садилась в модерновые «Жигули». Так таких «Жигулей» в Москве и области — пересчитаешься, как говорят дети. Но в принципе это все плохо пахнет. Обыск у Гриши, если ему, конечно, не пригрезилось спросонья, сыск в школе… если ей тоже не почудилось с перепугу, что запылала именно ее шапка…
Вера приподнялась на локте и обнаружила, что и Гриша, как она сама минуту назад, напряженно всматривается в потолок.
— Слушай, отец, — она села на постели. — Не бери в голову. Но, по-моему, мое личное дело из школьной канцелярии могло тоже перекочевать на Петровку или куда там… Ну и что? Что они докажут?
Гриша вскочил. Она погладила его по голове, как ребенка, утешая:
— Кто замочил Ламко, неизвестно. Ведь не ты.
— Не я, клянусь тебе, Вера, не я… Любовью нашей, детьми будущими, не я… Но страшно, понимаешь, страшно… Ведь я… — он захотел ей рассказать, как собирается взвалить убийство на Малышева, потому что ее отец строго-настрого приказал сделать все, дать милиции убийцу на блюдечке с голубой каемочкой, лишь бы никто не ковырялся в делах «Эллады». А ведь так можно добраться и до дел самого Гриши Горохова, коих немало… А там потянется нить к Максу. Крах Макса убьет все. Разрушит их любовь. Разметет все надежды. Но язык не поворачивался признаться Вере.
«Как я люблю его», — думала Вера, рассматривая Гришино лицо в слабом свете весеннего предрассветного часа, — и она испытала горделивое чувство, знакомое всякому, кто, отстояв очередь, испереживавшись, что не хватит, все-таки стал обладателем желанного и долгожданного дефицита. Она была абсолютно уверена: ей удалось воспитать из нищего студента свою опору и поддержку, каменную стену, за которой она укроется от жизни, когда уже не сможет прятаться за великой стеной, воздвигнутой отцом.
18
Чтобы достичь эффекта, нужно произвести эффект. Чернов даже не догадывался, что к Малышеву Воздвиженский вовсе не собирался. На это воскресное утро Вадим Федорович запланировал куда более интересный визит. И точно так же он в милиции даст только интересующие его самого сведения. Ну, какая ему, Вадиму-то Федоровичу, корысть, если арестуют Горохова? Поэтому о нем в МВД он будет молчать. А расскажет все, что знает, о Чернове. Надо же избавляться от его ярма! В том-то и вся изюминка комбинации. А если и пришлось с помощью Чернова набрать компромат на Гришу, так опять-таки вовсе не в интересах следствия.