Антология советского детектива-37. Компиляция. Книги 1-15
Шрифт:
— Хорошо, ротмистр, попробуйте, я не против. Но в случае неудачи — я вынужден буду сделать выводы.
25.
Вернувшись к себе, Курново еще раз раскрыл дело, на первой странице которого значилось одно слово: «Ицуми». При всем своем поверхностном знании технических и научных вопросов полковник понял: судя по собранным в папке документам, японцы в последнее время активно изучают промышленные технологии во многих странах. Везде, где речь идет о такой деятельности, фигурирует фирма «Ицуми». Это было крайне существенно. Курново усмехнулся. Кажется, он начинал понимать, что привлекает «Ицуми» здесь, в России. В Гатчине и Курске Киёмуру занимали змеи и сфероплан — типичные неудачные идеи, то есть отходы. Отходы в патентных бюро, отходы в редакциях журналов. Ловить рыбку в мутной воде, вот как это
Не исключено, что в конце концов Губарев до этого докопается. Губарев… Курново на некоторое время задумался, машинально перелистывая справки. Без всякого сомнения, это талантливый офицер. Не просто талантливый — упорный, способный, отлично подготовленный. Знает языки, прекрасно подкован технически, обладает определенным даром к перевоплощению. Но, к сожалению, ротмистр не понимает главного. Увы, этот способный контрразведчик далек от верной оценки той сложной сути отношений, которая складывается сейчас в верхах. И прежде всего при дворе. Все эти неудачные идеи, охота за промышленными секретами — мелочь. Решает совсем другое: сложная дипломатическая игра, взаимоотношение придворных партий, полная незаметных выпадов борьба фаворитов. Губарев этого не понимает.
Японцы же… Конечно, сволочи, стервецы, мародеры. Но, подумав об этом, Курново сразу же оставил эмоции. Россия от такого воровства не много потеряет, страна обильная. Он же может найти. Курново довольно долго сидел, обдумывая ход, который он может сделать в этой игре, наконец усмехнулся. Японцы на этом будут иметь немалые деньги, так вот он, честный русский офицер, использует это. Использует!
Еще раз просчитав все, откинулся на стуле. Мечта каждого контрразведчика — заставить вражескую агентуру работать на себя. Так вот — он заставит работать на себя японцев. Пусть не целиком, пусть… Но какой-то частью своей информации они с ним поделятся. Если все получится так, как задумал он… Если… Мысль неплохая, загвоздка в одном: все должно быть разработано достаточно тонко. Он прикинется, что хочет получить с японцев мзду — за негласное разрешение действовать свободно и добывать «отходы» для фирмы «Ицуми». Когда же японцы попадутся на ату удочку, он уличит их в попытке дать взятку официальному лицу.. Тогда-то Танака и Киёмура будут вынуждены сообщить ему некоторые данные, скажем, о тех же немцах. Данные эти у них, без сомнения, есть. Что же касается Губарева — пусть занимается своей версией. Он может в конце концов выяснить истинные цели японцев, но пока, к сожалению, контрразведка здесь бессильна: не делают тут японцы ничего противозаконного, нет таких правил — охранять неудачные изобретения.
Полковник убрал бумаги в стол и вызвал к себе адъютанта.
26.
Губарев стоял у окна в своей квартире. Полина должна прийти примерно через полчаса. Он сложил вместе все, без чего, как считал, нельзя обойтись: пузырек с клеем, кисточки, две поддевки разного цвета, картуз, сапоги. Раскрыл пузатый чиновничий портфель — должно войти. Вошло; щелкнул застежкой. Помедлил, подошел к окну, остановился, разглядывая редких прохожих на Большой Дворянской. Еще одна временная квартира; в каких только местах и сколько у него их было, сколько еще будет.
План, который он разработал, неплох. Он решил идти до конца и выявить, зачем Киёмура скупает отходы. И он выявит — с этим планом. Кое-что зависит от Полины: ему нужно время, чтобы, не уходя из варьете, успеть превратиться из князя Остермана в извозчика. Это можно сделать только в ее грим-уборной. Надо надеяться, она согласится. Расчет прост: возвращаясь домой, Танака и Киёмура не будут молчать, чем-то обязательно поделятся. Если они это сделают, то сделают на родном языке, в пролетке другой ни к чему. Материал будет, как не быть, единственное — он должен достичь известной изощренности в гриме. Никто не должен догадаться, что каждую ночь японцев подвозит один и тот же извозчик.
Кошка перебежала мостовую… Мысль, которая все время возникает и которую он все время отбрасывает: Зубин прав. От того, что он выяснит цели Киёмуры, ровным счетом ничего не изменится. Тогда для чего он все затевает? Из-за упрямства? Не совсем. Глубоко обидно, что по-хитрому обворовывают родную землю. Светлые технические мысли сограждан. Но что бы он, Губарев, ни сделал, каких бы агентов ни выявил, дивидендов у Курново это
ему не принесет. Полковника интересует только собственная карьера. Чиновный истукан, аристократ вшивый. Играет в заинтересованность, но ведь интересует его только одно: как он будет выглядеть в глазах начальства, это во-первых… Во-вторых… Впрочем, тайны особой здесь нет — ясно, Курново хочет как-то заработать на японцах. Он же, Губарев, останется мальчиком на побегушках, обреченным таскать каштаны из огня для других, в том числе для полковника. Но ведь то, что он вынужден работать на других, он знал и раньше? Да, знал. Знал, черт возьми, но, по крайней мере, раньше он был убежден, что таскает каштаны еще и для России. Смешно, для России. Кто — Россия? Курново? Да тем, на кого Губарев работает и будет всю жизнь работать, на Россию наплевать. Что же тогда делать? Если не служить в контрразведке, куда деться? Некуда, просто некуда. Из контрразведки в отставку не уходят, это не армия. Уйдешь без разрешения — получишь или яд, или пулю в спину.Услышал звонок. Полина. Открыл дверь.
Стоит у порога, молча смотрит на него. Кажется, сейчас она ищет в его взгляде ответ — и не находит. Что-то наверняка случилось, он это чувствует.
— Задержалась, извини. Можно?
— Что-то случилось?
Вошла, глянула в зеркало, поправила волосы.
— Ничего особенного, если не считать, что я ухожу из «Аквариума».
Сняла шляпу, перчатки, прошла в комнату. Пошел за ней, подумав на ходу: он ничего не имеет против, все, что она делает в «Аквариуме», действует ему на нервы. Единственное — для его плана лучше, чтобы она ушла не сейчас.
— Может быть, объяснишь?
Села на тахту, перевернула подушку.
— Саша, во-первых, «Аквариум» и все, что я в нем вижу,— вот! — приподняла ладонью подбородок.— Все это стоит у меня вот здесь. Видишь?
— Вижу. Во-вторых?
Отвернулась. Усмешка, адресованная не ему, окну. Открыла сумочку, протянула, визитку. На одной стороне иероглифы и французский текст; на другой стороне крохотными буковками выведено: «М-ль Став-рова, хотелось бы встретиться с Вами в ближайшее время. Бар. Танака».
— Это было вложено в конверт вместе с деньгами. Вчера.
Повертел карточку. Что ж, эта визитка все облегчает. Все, в том числе и его план. Он не может предложить Полине ничего, кроме ожидающей его неизвестности, и все-таки он сейчас расскажет. Сел рядом, накрыл ладонью ее руку.
— Поля. Я хочу серьезно поговорить с тобой. Этот разговор назрел и от него не уйти. Начну с главного — я хочу всегда быть с тобой. Остальное уже второстепенно, понимаешь?
— Есть что-то еще?
— Да, есть. Думаю, ты догадалась, в «Аквариуме», я не просто так. Я слежу за двумя людьми, эти люди — Танака и его соотечественник, ты его знаешь, Киёмура. Сначала я следил за ними по заданию государства, теперь же… Боюсь, теперь это занимает только меня одного.
— Не понимаю…
— Сам не понимаю, просто теперь уже ничего не поделаешь, так сложились обстоятельства. Я должен довести эту историю до конца, я не могу ее бросить —и я доведу ее.
— А потом?
— Потом, наверное, у меня будет единственный выход — бежать куда-то… Видишь, кроме неопределенности ничего не могу тебе предложить. А теперь… Теперь речь пойдет о серьезных вещах.
Она догадалась. Сказала:
— Я могу тебе как-то помочь?
— Можешь… Нужно на некоторое время задержаться в «Аквариуме» и добиться отдельной гримуборной.
Открыл ящик.
— Вот деньги. Бери, но с этого дня ты должна перейти в отдельную гримуборную.
27.
Губарев ясно и отчетливо услышал слово «ошибка».
Копыта стучат по мостовой, облучок вздрагивает; спокойный предутренний воздух покрывает белесым отсветом набережные, сфинксов, рябь волны за парапетом. Стук копыт и вздрагивание облучка; на всем пути от «Аквариума» он ощущал только это. Но у Ростральных колонн, разворачиваясь по пустынной брусчатке к Васильевскому, вдруг внятно услышал сказанное Танакой слово «ошибка». Проклятие, именно сейчас, когда они заговорили по-японски, он ничего не слышит. Мешают стук копыт и скрип пролетки. Все-таки, продравшись сквозь паузы и междометия, ему каким-то образом удалось ухватить обрывки фраз. Даже по этим обрывкам, полусловам-полуслогам, он понял: впервые за четыре дня в разговоре на пути домой возникло нечто важное.