Антология советского детектива-38. Компиляция. Книги 1-20

–  Ладно. Успеем. Только бы их с работы не сдуло. Знаю я эту публику.
– Он включил двигатель, помедлил, соображая, каким путем быстрее проехать… Вспомнил о колпачке, прикрыл им зеленый огонек фонарика… Поехал.

–  Ну и хитрец же ты, - усмехнулась Антонина.
– Получается, что я законная пассажирка.

–  Все дело в том, Антонина Прокофьевна, кто кого обманет. Скажем, те каменотесы с каждой буквы свою запятую сорвали…

–  Буква - рупь, - согласилась Антонина.
– Сто пятьдесят рублей насчитали.

–  Ты что! Письмо на тот свет сочинила?

–  Почему письмо?
– обиделась Антонина.
– Всех родственников, кто его помнит, по именам назвала.

Клямин усмехнулся:

–  И лосей тоже?

–  Каких лосей?

–  Которых из рук кормил. Их тоже перечислила?

–  Ты, Антон, не смейся. Бог накажет.

Клямин с размаху стукнул обеими руками по рулю:

–  Да ты что! Елка лесная! Сама рассказывала, как эти родственнички к нему относились. Тянули все, что могли. А деверя еле уговорила камень погрузить…

Антонина притихла. Она наблюдала, как таксомотор заглатывал своей тупой пастью асфальт мостовой. Темно-серый и медлительный вдали, асфальт, приближаясь к радиатору, резко увеличивал скорость и как-то светлел.

–  Ты, Антон, не понимаешь, - вздохнула Антонина.
– Я не ради них. Я для него, для Тимофея. Он их любил, стервецов. Разве ему не радостно, что все опять соберутся? Пусть у могилы… Как же ты не понимаешь! Человек добром живет. Даже после смерти все с ним остается. А если памятник у него голый, без надписи почти, то нет разницы, жил человек или нет. Памятник-то от какого слова происходит? Память! Не понимаешь? Один ты вот и не понимаешь…

Антонина говорила тихо, ничуть не заботясь, какое впечатление ее слова произведут на Клямина, не обидят ли.

Участок, на котором разместилась гранильная мастерская, выглядел довольно уныло. Несколько чахлых деревьев у входа были покрыты седой каменной пылью. Ее не могли смыть даже зачастившие осенние дожди. Три цветных автомобильчика, что стояли на узкой бетонированной площадке, имели какой-то скорбный вид…

Клямин оставил таксомотор и направился к проходной. Антонина шла за ним.

Двор мастерской был завален плитами, трубами, колотым гранитом. Торчали какие-то механизмы, приспособления. Людей не было видно.

Антонина дернула Клямина за рукав и повела глазами вправо. Среди невзрачных обвальных плит четким пятном выделялся брус гранита. Даже неотесанный, он выглядел впечатляюще.

–  Наш?
– спросил Клямин.

–  Наш, - радостно кивнула Антонина.

–  Погуляй пока…

–  А ты мне закричишь?
– понятливо перебила Антонина.

–  Закричу, - усмехнулся Клямин.
– Погуляй.
– И он направился в помещение.

Поднимая высоко ноги в тупорылых расхожих сапогах, Антонина двинулась в глубь рабочего двора. Она то и дело останавливалась и читала надписи на плитах. Некоторые из них вызывали у нее досаду.

–  Тоже придумали… «Остановись, прохожий. Я - дома, ты - в гостях», - вслух прочла она и проговорила строго: - Во дает! Какого-то прохожего останавливает, постороннего человека. И хвастает - наконец дом себе обрел… Представляю, как он жил, бедняга…

Так она и приблизилась к своему камню. Постояла. Заметила в стороне кран. Поискала глазами - увидела ведро. Набрала воды. Присела на корточки возле камня, обмакнула в воду носовой платок, принялась счищать с камня пыль. Светлые змейки прожилок ползли среди бурого рытого гранита. Кошачьими глазами зеленели крупные вкраплины… После обработки такой камень выглядит очень красиво - Антонина это знала. Только когда еще его обработают? Через год-два - и то хорошо. Говорят, люди по пять лет дожидаются. Вот если она сама за это время помрет, то к Тимофею ее и подхоронят. Только кто этим займется? Родственники? Но они как псы. Один деверь чего стоит, картофельный жук…

Антонина села поудобнее и принялась мыть чей-то чужой полуобработанный памятник, все глубже погружаясь в свои мысли. Медленные, привычные. Поначалу она не слышала, что ее окликают. А расслышав, снесла ведро на место, ополоснула руки.

В знакомой ей комнате сидел тот мордатый с перстнем на пальце и в синем замызганном халате и еще человек пять. Клямин расположился на подоконнике, курил, щурясь от дыма.

Мордатый повернулся к Антонине и проговорил без злости:

–  Ты бы, тетка, лучше крест деревянный заказала. Все дешевле.

–  Крест ты себе заказывай, - срезала Антонина.
– А по мне пусть плита. Крест я тоже не забыла. Сверху заказывала выбить, места хватит.

Мужчины засмеялись. И Антонина улыбнулась, почувствовала, что Клямин все уладил.

–  Ладно, подписывайте бумаги.
– Мордатый придвинул ей какие-то листочки.
– И адрес домашний укажите, где помечено.

Антонина взяла авторучку.

Мужчины о чем-то переговаривались между собой.

–  Так я на днях подъеду, - проговорил мордатый.

–  Подъезжай, - разрешил Клямин.
– Карбюратор у меня из старых моделей. А свой «Озон» выброси, толку от него мало… Послушай, Степан, спросить тебя хотел. Мишке-то памятник соорудили?

–  Какому Мишке? Знаешь, сколько их у меня?

–  Ну, Мишке-кузовщику. Горбоносому.

–  Что в окно шагнул?
– вспомнил толстомордый Степан.
– Соорудили. Кинули сиротскую раковину за четвертак. Кто же ему сооружать будет? Был один, никого не прижил. Сквалыжничал.

Клямин сделал глубокую затяжку и поперхнулся… Антонина обратила внимание, что в ведомости помечено триста двадцать рублей сорок копеек. А уговорились они за пятьсот. Что бы это значило?

–  Все внесли-то?
– с сомнением спросила Антонина.

–  Все, все, - через кашель проговорил Клямин.
– Подписывай.
– И обернулся к Степану: - Что, денег у него не было?

–  У Мишки? Деньги, Антон, - роса, иллюзия. Что такое деньги, Паша?
– Мордатый подмигнул какому-то парню, достававшему из шкафа краски и кисточку.
– Паша у нас все знает. В аспирантуре учится, правда в заочной, так ему удобней.

–  Деньги - это овеществленный труд, - ответил парень.

–  Не подходит, - подумав, ответил мордатый.
– Сейчас время вещей, а не труда… Что касается Мишки - хрен его знает. Никто о памятнике не хлопотал. Рассыплется раковина - кончится память о Мишке. Место освободится, другого запакуем.

Антонина отодвинула бумаги и положила ручку. Мастер отделил один листок, вернул его Антонине, остальные положил в папку.

–  Все! Будет готово - открытку пришлем. Приедете, примете работу, оплатите. А теперь ступайте с Пашей, сверьте номера.

Клямин повел головой. Мол, делай, что велят, а я сейчас подойду…

Антонина вышла следом за парнем, несшим ведерко с белой краской. Подойдя к плите, он обмакнул кисть в краску и принялся выводить на граните цифры - кривые, небрежные. Антонина хотела было выдать ему за такую работу, но смолчала. Не первая она и не последняя…