Антология советского детектива-38. Компиляция. Книги 1-20

Иван Васильевич, невысокий, начавший полнеть человек, со следами оспы на широком, скуластом лице, усадил их за стол, на котором лежали развернутая карта-«пятиверстка» побережья и несколько переплетенных томов дела.

–  Ну что ж, друзья, не буду повторять уже сказанного вам Василием Николаевичем. Задержу ваше внимание лишь на моментах, представляющих для - вас непосредственный интерес.

Подойдя к столу, Бахметьев открыл один из томов и, найдя по заложенной вкладке нужное место, продолжал:

–  Надо предполагать, что в ближайшие часы подтвердится наша уверенность, что были Эмухвари. Эмхи, как зовут их там. Если это были они, то многое прояснится. Дробышев установил, что связь Эмухвари с их зарубежными хозяевами осуществляется с помощью подводных лодок, и напал на их след, но из-за ранения не довел дело до конца. Мы знаем только приблизительно места высадки связных и выгрузки оружия и боеприпасов. А нам надо как можно быстрее их перехватить. Зато нам известно точно, что центральным «почтовым ящиком» является монастырь в Новом Афоне, а его настоятель отец Иосаф не только представитель господа бога. Не доверяя молитвам, он пользуется и коротковолновым передатчиком. Но трогать отца Иосафа пока нельзя, чтобы не встревожить весь муравейник. Наблюдением установлено, что подводные лодки были замечены в секторе Холодной Речки, у селения Кургиле, южнее устья Кодор, и, наконец, седьмого февраля на побережье около устья реки Келасури, у селения Маджарка. Это дает нам право предполагать, что Эмухвари (если это были они) неспроста находились шестого февраля в Бак-Марани, откуда до Келасури по прямой километров шесть.

На этих участках наблюдение ведется непрерывно, хотя не исключено появление лодок в ближайшее время и в других местах побережья, так как выгрузка на берег какого-либо снаряжения шестого-седьмого февраля, по нашим сведениям, не производилась. В Сухуме вам необходимо продолжать работу Дробышева. Мне кажется, - закончил Бахметьев, - что разгадка находится в Сухуме и в Новом Афоне. Особенно в Афоне, - подчеркнул он.
– Как уже сказал Василий Николаевич, вы выезжаете завтра сочинским, едете отдельно. О вашем выезде знает только начальник опергруппы ГПУ Абхазии Чиверадзе, с которым вы встретитесь в Сухуме. Вопросы есть?

–  Нет. Все ясно!
– Обловацкий и Строгов встали.

5

–  Василий Николаевич, Русанова здесь, - доложил секретарь.

–  Просите!

Березовский поднялся навстречу входившей в кабинет молодой высокой женщине.

–  Здравствуйте, Елена Николаевна!

Он пожал руку и гостеприимным жестом показал на диван:

–  Садитесь, нам нужно поговорить.

Русанова с недоумением и тревогой смотрела на Березовского, не понимая, зачем ее вызвали.

–  Я знаю, что вы замужем, знаю, кто ваш муж. Вы, видимо, счастливы с ним, - медленно заговорил Березовский, садясь рядом и разглядывая свою гостью. Заметив горькую усмешку, тронувшую ее тонкие губы, он посмотрел ей в глаза.
– Видимо, счастливы, - раздумчиво повторил Березовский, - если ушли к этому человеку, несмотря на то, что годились ему в дочери. Ушли, причинив огромное горе другому, с которым связали прежде свою жизнь…

–  Я не понимаю вас. По какому праву вы… - вскинув голову и с волнением глядя на Березовского, начала Русанова. Но тут же тревожно спросила: - Что-то случилось? Да?

Березовский медлил с ответом.

–  Не знаю, правильно ли я сделал, пригласив вас сюда, но дело в том… - он запнулся и снова внимательно посмотрел ей в глаза.
– Дело в том, что Дробышев тяжело ранен.

Он хотел сказать, что знает о любви Федора к ней, что там, далеко, Дробышев борется со смертью и - кто знает!
– будет ли жив. Хотел, но не успел. Русанова схватила и сжала его руку. Лицо ее побледнело.

–  Он жив? Говорите правду, только правду!

Березовский утвердительно кивнул головой.

Она отпустила его руку. Еще минуту назад такая прямая, гордая, Русанова вдруг будто сжалась, сгорбилась, опустила голову и заплакала.

–  Ну вот и хорошо!
– дрогнушим голосом сказал Березовский. Еще минуту назад он чувствовал неприязнь к этой женщине, но сейчас что-то теплое шевельнулось в его душе. Значит, не безразличен ей Дробышев.

–  Вот и хорошо!
– повторил он.

Елена Николаевна с недоумением взглянула на него.

–  Вытрите слезы и успокойтесь, - сказал Березовский. Она послушно вынула платок и стала вытирать глаза.

–  Расскажите мне все, - попросила она.
– Как это случилось? Что с ним?

Она не отрываясь смотрела на Березовского большими, влажными глазами, а он, взволнованный и подобревший, ходил по кабинету, подсаживался к ней и вновь вставал и рассказывал о ранении Дробышева, о том, какой он мужественный и верный человек. Она слушала и думала, что в сущности никогда не переставала любить Федора, и что он тоже любит ее, и что она во всем виновата.

Наклонив голову, Русанова плакала. Березовскому стало жаль ее.

–  Успокойтесь, ну, успокойтесь же, - говорил он.

–  Можно мне поехать туда?
– спросила Русанова.

–  А муж, как он отнесется к этому?

–  Я объясню ему все, он должен понять.

–  Ну, а если не поймет?
– настаивал Березовский.

–  Ах, что я сделала!
– она на мгновение снова ушла в свои мысли, но тут же опомнилась.
– Я не могу не ехать. Я очень виновата перед ним.
– Она замолчала и потом, видимо думая о своем муже, сказала: - Ну, а если не поймет, все равно я поеду.

Березовский почувствовал, что ею движет не минутная вспышка жалости и раскаяния, а настоящая, большая любовь, потерянная и вновь найденная.

–  Так, значит, решили ехать?
– спросил он. И хотя теперь уже знал, что она ему ответит, все же добавил, проверяя и ее и себя: - А то подумайте!
– Березовский посмотрел ей прямо в лицо.
– Если любишь - поезжай, но поезжай совсем. Помоги ему, он стоит большой любви! Поезжай завтра, тебя проводят.

Он говорил ей - ты, как сказал бы своей дочери, которая поняла свою ошибку и решила ее исправить.

6

Едва поезд отходит от платформы, пассажиры, которым предстоит провести вместе несколько суток, устраиваются и начинают знакомится.

Не был исключением и этот мягкий вагон поезда Москва - Сочи.

Елена Николаевна приехала на вокзал в последнюю минуту. Только она вошла в тамбур, прозвучал свисток, паровоз дернул, и вагоны, лязгнув буферами и заскрипев, тронулись с места. Елена Николаевна прошла по коридору, нашла свое купе и открыла дверь.

За столиком сидела старуха. Отодвинув занавеску, она смотрела в темное окно. Напротив нее толстяк, лет сорока, восточной внешности, краснощекий, с узкими усиками, дымил папиросой. Опущенные наполовину верхние полки закрывали свет плафона, и только настольная лампа освещала сидевших.