Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
— Так, как там немцы, Алексей Иванович? — напомнил мне Николай Семенович.
«Поэт Федор Иванович Тютчев, — хотел я начать со вступления, — в письме из Мюнхена, где он служил в Русской миссии, в феврале 1846 года писал домой: «Недавно я получил значок за пятнадцать лет жизни — и каких лет.' — Но уж раз мне суждено было их пережить — примирился с жизнью и со значком — каковы бы они ни были. Кабы только можно было знать…»
Я примерно то же мог сказать. За десять лет службы в Г ермании, за десять лет жизни, получил значок. Если бы можно было это забыть… Если бы не давали значка, нечего было бы вспоминать. Хорошо, что человеческая память способна многое забывать. На этом можно было бы и закончить, но Коновалов ждал. — После войны, — рассказывал я Николаю Семеновичу, —
сотрудничество. Нелегкая и неблагодарная эта работа с подстерегающими опасностями и неудачами, особенно на первой стадии ее освоения. Но когда в нее втягиваешься с полным напряжением духовных и физических сил, то уже как будто и не мыслишь себя на другом поприще. Наверное так думает парашютист, привыкая к своей профессии, полной трагических случайностей. Правда, парашютист с облегчением приземляется на своем поле, разведчик же рискует приземлиться на чужом поле, за решеткой.
Чтобы добраться до цели, найти человека, который бы давал нужную информацию, разведчик всегда находится в поиске, перелопачивает множество «объектов», пока не найдет, на ком остановиться.
С одним из таких «объектов» нашей заинтересованности, вытекающей из поставленной перед службой задачей, был проживающий в провинции Мекленбург учитель, я и поехал к нему, чтобы познакомиться с ним. Идти домой я не решался, можно было получить от ворот поворот с первого шага и загубить проделаннук^работу, поэтому надо было где-то встретиться «случайно», не вспугнув его, установить с ним отношения, которые бы позволяли перевести их на деловой контакт. Для этого необходима была основа обоюдной заинтересованности в таком знакомстве, вплоть до каких-то общих интересов, не исключая увлечение филателией, рыбалкой или чем-то другим.
Подступиться к герру учителю немецкого языка и литературы, которому было за шестьдесят, было не так-то просто.
Приехав в один из небольших городов округа Нойбран- дербург, что севернее Берлина, я сразу почувствовал не совсем понятный мне диалект, на котором говорили местные жители. Это обстоятельство как раз я и избрал одним из предлогов знакомства с учителем.
Я предполагал обратиться к нему за помощью в освоении местного наречия, поскольку предстояла продолжительная работа в Мекленбурге. И мне крайне это нужно было. Оставалось определиться с местом, где можно познакомиться по задуманному мною плану. Дом учителя отпадал, место работы — школа тоже не подходила. Вступать с ним в разговор на улице в городе совсем никуда не годилось. Один его строгий вид, каким он мне представлялся, заставил искать что-то другое. Кафе, пивные и рестораны он не посещал. Солидный немец, надменно посматрива
ющий на все, что проповедовала новая власть, предостерегал меня.
После работы в определенные часы он отправлялся на вечернюю прогулку в парк. Парк был не такой большой и я остановился на нем, в надежде встретиться там. Однако мои вынужденные долгие прогулки несколько дней подряд разочаровали меня. Учителя я не встречал, но зато основательно исследовал парк, побывал на его главной исторической достопримечательности — высоком холме, где была похоронена герцогиня. Под куполом ротонды — белокаменное надгробие, — лежавшая на постаменте женщина. Старинная скульптура, изваяние итальянской школы, казалась мне выдающимся творением художника. Лицо и фигура выражали скорбь и, наверное, никого ке оставляли равнодушным, это работа
талантливого мастера. Я долго не' мог отрешиться от холодного мрамора, от запечатленного в нем бытия смертных.От этого памятника тянулась заросшая по обе стороны высокими кустами аллея, уводившая в примыкающий лесной массив. По ней я и пошел. Уже где-то на середине из кустов неожиданно выбежала навстречу мне черная овчарка и остановилась передо мною, в трех–четырех метрах, навострив уши. Я тоже остановился, полагая, что она побежит дальше по аллее, минуя меня. Впереди и позади не было ни души. Солнце уже скатилось за макушки деревьев, чувствовалось приближение вечерней прохлады в зарослях.
Похоже было на то, что овчарка меня сторожила, наблюдая за малейшими моими движениями. Не знаю сколько это продолжалось и как долго я должен был оставаться в таком положении. В заднем кармане брюк лежал пистолет и я на всякий случай, прежде чем шагнуть вперед, решил достать его, незаметно, как мне казалось, отводил руку назад. Овчарка тут же насторожилась и готова была к прыжку. Пришлось отказаться от этого намерения и выжидать пока уступит она мне дорогу. Собака, видимо, почувствовала мою робость перед ней, мою нерешительность, хотя я и пытался не показать этого.
Я не знал, что и как нужно было ей сказать на немецком, чтобы она ушла с дороги. Мне показались эти минуты слишком долгими, а агрессивность овчарок, насмотревшись фильмов, когда немцы с ними преследовали партизан и как они рвались по следу уходивших, живо представились в эти минуты. Все это сдерживало меня от решительных
шагов. Я оказался в положении японца, исповедующего «Дзэн», если пошевелиться при самой большой неожиданности — это и будет «Дзэн». А я не мог даже что-то сказать.
Наконец вдали показался мужчина, шедший довольно медленно по аллее мне навстречу. По мере его приближения, я увидел у него в руках поводок. Значит, хозяин собаки, но он не торопился ее окликнуть. Подойдя поближе, он увидел эту немую сцену, что-то сказал овчарке и она отпустила меня, пробежав совсем рядом. Я все еще стоял на месте и хотел высказать ему свое неудовольствие.
— Guten Abend, — поздоровался он со мной. И тут же сказал, что она бы не тронула меня. Просто ждала его, чтобы услышать от него как ей поступить.
— Так обучена, — промолвил пожилой подтянутый герр.
Мне все же хотелось выговорить ему, чтобы он не
отпускал от себя так далеко собаку.
— Как же должен в таких случаях поступать ее пленник? Ждать, пока подойдет хозяин?
— Не останавливаться, не показывать вида, что вы ее боитесь.
Передо мной стоял высокий немец, худощавый с впалыми щеками и с впалым животом, редкие седые волосы с прямым пробором были гладко зачесаны назад. Все совпадало с моим представлением об учителе. Упускать такой момент было нельзя, хотя я еще сомневался, тот ли это человек, которого я искал. Он, конечно, понял, что имеет дело с иностранцем, а точнее с русским. От этого было никуда не уйти с моим произношением.
— Да, но вы поймите положение человека, который на безлюдной аллее встречается с таким грозным зверем и не знает, что сказать. Не навредил бы я себе, если бы заговорил?..
— Пойдемте со мною и вы убедитесь какая умница Сузи.
Я согласился. Мы шли по аллее, овчарки не было. Потом она вернулась, меня не тронула, но все время была начеку, следила за каждым моим движением. Вышли из парка. Я извинился за свое произношение и сказал, что с трудом понимаю наречие сюсюкающих мекленбуржцев.
— Так же как моя дочь украинцев.
— Она знает русский?
— Преподает в школе.
— Учительница?
— Да. У нее нет практики разговорной речи на русском. Довольно трудном…
— Мне тоже не достает практики.
— Вы говорите ziemlich gut deutsch, aber wie Ausl"ander { Вы довольно хорошо говорите по-немецки, но как иностранец.}
С тех пор я навсегда запомнил слово ziemlich , которое
почему-то отсутствовало до этого момента в моем словарном запасе. Я не согласился с его оценкой моего немецкого, сказал, что мне далеко до этого и хотел бы брать уроки.