Антология советского детектива-44. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
— Но этого не произойдет, — веско продолжал Вагин. — Потому что есть мы! — Повысил голос, заговорил отчетливо, звонко, торжественно, как на сцене в сельском клубе. По-пионерски вскинул подбородок вверх. Глаза горели, за горизонт заглядывали. — Мы тоже приносим человеку удовольствие, почти такое же, как и секс, и человеку нравится получать это удовольствие, и со временем будет нравиться все больше и больше. Но наше удовольствие в отличие от секса не освобождает человека, а наоборот закрепощает, то есть делает его управляемым. Вот.
Мужчина неожиданно поднялся с кресла. Немолод.
— Вы неглупы, — отметил.
— Я знаю, — без тени иронии согласился Вагин.
— Петр Порфирьевич, — мужчина протянул руку.
— Бонд, — представился Вагин, пожимая руку Петру Пор-фирьевичу. — Джеймс Бонд.
— Не понял, — сощурился Петр Порфирьевич.
— Кличут меня так, — объяснил Вагин. — Корешки мои ненаглядные кликуху мне такую придумали.
— А вы похожи, — засмеялся Петр Порфирьевич.
— Я-то посимпатичней, — обиделся Вагин.
— Конечно, конечно, — кивнул Петр Порфирьевич. — Товар?
— В машине возле выхода с рынка, — объяснил Вагин. — Там два моих корешка. Пусть кто-то из ваших пойдет. Без оружия. Скажет, что от меня, от Бонда, передаст бабки, возьмет ампулки.
Петр Порфирьевич жестом показал Гному, мол, давай, выполняй.
— Как поживает Яша Черномор? — спросил Петр Порфирьевич, когда Гном вышел. Опустился опять в кресло. Показал на стул возле себя. Вагин тоже сел.
— Яков Александрович велел кланяться, — сказал Вагин. Встал со стула. Долго кланялся. В пояс. Рукой пола вскользь касаясь. Сел опять. Отдышался. — И попросил кое-что передать Птице, — добавил.
— Что? — спросил Петр Порфирьевич.
— Попросили передать лично ему.
— Это сложно, — вздохнул Петр Порфирьевич. — Откололся от нас Птица. Пошел на поводу у бабы. И правит теперь эта баба и им, и его ребятами. Единолично и деспотично. А этого допускать нельзя. Это культ. Надо помнить уроки истории.
— И маркизе Яков Александрович тоже велел кое-что передать…
— Уж не знаю, не знаю, как вам и помочь, — раздумчиво покачал головой Петр Порфирьевич. — Связь у нас односторонняя.
Отворилась дверь. Вагин повернулся на звук. Вошел Гном, принес кейс, кивнул, мол, все в порядке, потом склонился к Петру Порфирьевичу, что-то пошептал ему на ухо.
Дверь опять отворилась. На сей раз Вагин не обернулся. А зря.
Резким и сильным ударом из-под него вышибли стул. Вагин свалился на пол. Встать ему не дали. Юдахин-старший ткнул стволом пистолета ему в нос.
— Ну что, Петушок, — проговорил, щерился, веселясь, зубы темные, в трещинах, короткие волосы совсем седые. — Опять ты к нам? Понравилось? Так бывает. Рассказывали петушки. Мужика, говорят, попробуешь и на бабу потом смотреть неохота. Противно. Тошнит.
— А я думал, это и вправду Бонд, — разочарованно протянул Петр Порфирьевич.
— Бонд, ха-ха, — сказал Юдахин-старший. — Менток это, Санька Вагин. Недавно из Москвы прискакал. И правильно. Здесь мужики-то покрепше, — захохотал. А вслед за ним и Гном, и Лоб.
— Ай-ай-ай, — сказал Петр Порфирьевич и, не удержавшись, ударил Вагина ногой по животу. А потом еще, еще…
— Ай-ай-ай, —
приговаривал. — Ай-ай-ай-ай-ай…Вагин стоял лицом к двери. За его спиной Юдахин-старший, Петр Порфирьевич, Лоб, Гном.
— Нам терять нечего, — сказал Юдахин-старший. — Ежели что, завалим сразу. Обернись. Посмотри.
Вагин обернулся. В руках Юдахина-старшего и Гнома чернели пистолеты.
— Выведешь нас с рынка, — продолжал Юдахин-старший. — Авось и жив останешься…
— Авось… — проворчал Петр Порфирьевич.
Они медленно шли по рынку. Вагин отыскал глазами Патрика Иванова. Тот приценивался к помидорам. Наконец повернулся, увидел Вагина, встретился с ним взглядом. Вагин кивнул едва заметно. Но Патрик Иванов не шелохнулся. Тогда Вагин подмигнул несколько раз левым глазом. Патрик Иванов с интересом наблюдал за ним. Тогда Вагин сказал, отдуваясь:
— Жарко, — и снял шапку.
Патрик Иванов после этого только усмехнулся криво, а потом и вовсе отвернулся и стал опять торговаться с продавцом помидоров.
Уже вечер, покраснело небо, но рынок не унимался. Галдел вовсю. И вечер ему нипочем. И ночь. Кому не спится в ночь глухую?… (Эхо).
Когда Вагин и сопровождающие его лица скрылись в толпе, Патрик Иванов заспешил к оперативной машине, сел, сообщил оперативникам:
— Вагин передал, чтобы никого не трогали. А только пропасли его и злодеев. Но не плотно, — повторил, — не плотно.
Провел по лицу ладонью, скрывая довольную ухмылочку.
Ехали молча. За рулем Лоб. Рядом с ним Петр Порфирьевич. Сзади соответственно Вагин, и по бокам Гном и Юдахин-старший.
— Молодец, Петушок, — нарушил молчание Юдахин-старший. — Ты заслужил лишнюю палку.
Вагин локтем ударил его по губам. Стремительно. Сноровисто. Сильно. Юдахин-старший завыл. Петр Порфирьевич засмеялся. Юдахин-старший достал нож.
— Не надо, — сказал Петр Порфирьевич и скинул на колени Юдахину-старшему наручники. На вагинских запястьях щелкнули браслеты.
Лоб взглянул в зеркальце, объявил:
— Пасут, — хмыкнул. — Кишка тонка.
Ловко вильнул во двор, выехал на параллельную улицу, потом ушел под острым углом в незаметный переулок, потом опять нырнул в проходной двор. Пересек центральный проспект и загнал машину снова во двор. Остановился. Все вышли, пересели в другой автомобиль, который стоял в том же дворе. Покатили дальше.
Город давно уже кончился. Дачные поселки. Деревеньки. Лес. Потоми лес оборвался внезапно. Степь. Машина свернула на проселок. Пологие холмы. Красно-желтые песчаные карьеры. И вот впереди показалось длинное, с полкилометра, четырехэтажное здание. Недостроенное. Бетонный остов. Кое-где есть стены, кое-где нет, возле здания бетонные плиты, трубы, кузов грузовика, деревянные времянки, трактор без гусениц. Накренившийся подъемный кран. Вот-вот рухнет. Подъехали ближе. Вагина вытолкали из машины. Он поежился. От здания несло сыростью и холодом. Ветер в нем выл плаксиво, капризничая. Бил в глаза, меняя направление. Глаза выстудились тотчас. Вагин жмурился подслеповато. Лоб загнал машину на цокольный этаж, через пролом в стене. Загородил пролом большим фанерным щитом.