Антология советского детектива-44. Компиляция. Книги 1-20

– Может, ты тоже хочешь долларовой прибавки? Зелени в суп? Чтобы вкуснее было, а?

Кладовщик испуганно помотал головой – он не тянул против жилистого, хотя и растерявшего свою форму, но еще крепкого Высторобца, – раскатать эту квашню Высторобцу было несложно.

– Не слышу ответа! – рявкнул Высторобец.

– Н-нет, не хочу, – давясь собственными словами, пробормотал кладовщик, и Высторобец одобрительно наклонил голову:

– Ладно, верю, – забрался в карман, достал оттуда пачечку долларов, засек блеск, возникший в глазах кладовщика, этот качок недалеко ушел от своего напарника – те же запросы, только возможности не те, усмехнулся издевательски, отслоил от пачки одну стодолларовую бумажку, швырнул под ноги кладовщику:

– Держи! Считай, что ваша взяла. Драться из-за этой зелени грешно. Дерьмо все это. Скажи своему напарнику, когда он очнется.

Хотя в том, что страховщик очнется, Высторобец не был уверен – слишком сильный он нанес удар, и хорошо угодил, – от такого удара у страховщика должна была отлететь, отломиться от позвоночного столба голова – но это уже забота самого страховщика и этого жирного небритого дурака.

Выдернув у него обувную коробку из рук, Высторобец хотел было нырнуть за живую изгородь – пора уходить, пока не подоспел второй страховщик, но задержался и спросил:

– Веревка, чтобы коробку перевязать, есть хоть? А то склейка эта, – он поддел пальцем глинистую ленту, – тьфу!

Кладовщик невольно вздрогнул, – слишком бытовым и потому необычным был вопрос Высторобца, испугался и закивал головой, поспешно бормоча:

– Есть, есть.

– Давай веревку, – и пока кладовщик лазал в машину за веревкой, хотя из салона он мог достать не только веревку, а и пистолет и продырявить драчливого покупателя, но Высторобец был уверен: кладовщик никогда этого не сделает, кишка просто тонка, Высторобец слушал пространство – не пробирается ли к нему по кустам второй страховщик с шефом, и одновременно держал кладовщика на прицеле – даже если бы тот высунулся из «тойоты» с пистолетом, Высторобец все равно опередил бы его.

Наконец кладовщик вылез из машины, подал Высторобцу кусок крученой бумажной бечевки.

– Ничего другого у меня нет.

– И не надо, – сказал Высторобец, выдернул у кладовщика из рук веревку, поинтересовался, кивнув на гряду, за которой валялся страховщик – любопытно стало:

– Небось черный пояс у качка?

Кладовщик гулко сглотнул, небритое лицо его обиженно затряслось – почудилось, что Высторобец сейчас приложит и его, пробормотал, отодвигаясь в сторону:

– Черный.

– Скажи ему, когда проснется, что он не только на черный пояс – даже на желтый не тянет.

Впрочем, проснется он нескоро. И сам виноват, дурак, не просчитал клиента, не понял, кто к нему пожаловал, раскупорил рот широко, чтобы отхватить кус пожирнее, и поплатился за это. Высторобец бросил на прощанье красноречивый взгляд на кладовщика, втиснулся спиной в кусты, поднял в воздух кучу неряшливых, по-комариному противно гудящих мошек и исчез.

20 сентября, среда, 16 час. 35 мин.

Пить больше было нельзя, если он будет пить – совсем расклеится, и тогда его надо будет собирать по частям. Белозерцев вытянул из стола вторую бутылку «Варцихе», подержал ее с минуту в руке, потом с сожалением засунул обратно.

Как у всех солидных руководителей, у Белозерцева сзади кабинета имелся еще один кабинет, небольшой – комната с умывальником и зеркалом, лакированным столиком на гнутых ножках и компактным туалетом, с кишкой душа, повешенной на нержавеющий стальной торчок, вбитый в стену, с холодильником, прикрепленным к стенке, в котором Зоя Космодемьянская постоянно обновляла запас продуктов, чтобы не заветривались, – в общем, Белозерцев всегда мог уединиться, перекусить в одиночестве, поразмышлять, вытянуть ноги на кожаном диванчике, что, кстати, требовалось сделать и сейчас. Он вызвал секретаршу, сказал ей:

– Мне надо прийти в себя… В течение получаса никого не пускай в кабинет.

– А телефон? – спросила Оля.

– И по телефону не соединяй.

– А вдруг позвонит жена?

У Белозерцева сама по себе, будто у паралитика, дернулась голова – мысль о каком бы то ни было разговоре с Ириной была неприятна ему, то, что он увидел, никак не хотело вытряхиваться из мозгов, давило на него. На щеках, на лбу, на спине возникал нехороший пот, виски ломило.

– Тоже не соединяй. Скажи, что меня нет. Отбыл. Куда отбыл – неизвестно. На Южный полюс. На лыжах, мол. С одним знакомым норвежцем. Спасать тамошних пингвинов.

Бесцветное Олино лицо неожиданно обрело краски: она эту шутку приняла, хотя юмора вообще не признавала, считала его чем-то… ну, в общем, здорово мешающим жизни. Если бы не юмор, народ, по ее мнению, жил бы лучше.

Хоть и муторно было Белозерцеву, а реакция Зои Космодемьянской вызвала у него улыбку – тяжелую, чуть перекосившую лицо. Секретарша хотела что-то сказать, даже открыла рот, но остановила себя – улыбка Белозерцева испугала ее.

– Хорошо, Вячеслав Юрьевич, – ни с кем не соединять, никого не впускать – полчаса личного времени…

– Если будут другие звонки, записывай, кто звонил – действуй, в общем, как обычно. И номера записывай. Сотовый аппарат возьму с собой.

Зоя Космодемьянская покивала ему молча, все так же с открытым ртом, словно у нее сломалось специальное запирающее устройство, и знакомо, на манер Пусечки, задом выдавила себя из кабинета.

Конечно, секретарша у него неаппетитна, как зеленая тыква – у многих его коллег секретарши совсем другие, их можно взять и на бал и в баню, они блещут красотой, манерами, внешне неприступны, а за неприступностью – сама податливость, легкость необыкновенная, Белозерцев сам баловался секретаршами своих друзей, Зоя Космодемьянская – ничто по сравнению с ними, действительно, зеленая тыква, но Белозерцев был в ней уверен, как в самом себе. Хотя в постели этот горький овощ может оказаться не таким уж и горьким.

Всякая мало-мальски приметная контора старается ныне обзавестись своей службой безопасности, день и ночь охраняет каждую свою дверь, каждую дыру в офисе, тратит миллионы на пятнистых ребят-сторожей, ставит на входах телекамеры, стальные решетки, загораживается сейфовым железом, которое невозможно взять даже тротилом, но все это – ничто по сравнению с одной болтливой секретаршей; целый батальон пятнистых мужиков не может принести столько вреда, сколько может одна секретарша, попав в постель с «заинтересованным лицом» и выболтав под сексуальный шумок какой-нибудь секрет. А впрочем, это может произойти не только в постели. До Зои Космодемьянской у Белозерцева была другая секретарша – кстати, ее звали Зоей, – эффектная, большеглазая, с точеным лицом и редкостной фигурой, – она приняла подарок от владельца фирмы «ТРТ» Терентьева – золоченый «монблан», «лучшую в мире авторучку», как расхваливал свой подарок хитрый Терентьев – бывший секретарь райкома партии. Расхваливал, надо заметить, справедливо, «монблан» – действительно ручка для очень богатых людей, Зоя ею гордилась, часто, чтобы записать какую-нибудь чепуху, доставала из сумочки дорогой «монблан».

Однажды она стенографировала «монбланом» переговоры, которые проводил Белозерцев. Сумма, что должен был получить в результате переговоров «Белфаст», была фантастическая – «Белфаст» таких денег еще не зарабатывал…

Велика была ярость Белозерцева, когда он узнал, что контракт у него перехватил Терентьев. Откуда тот все выведал, кто ему рассказал о переговорах? Ведь переговоры были секретными, и посланец, прибывший в «Белфаст» из Франции, нигде, кроме конторы Белозерцева, не объявлялся, жил на роскошной даче, снятой специально для него в Переделкино, ездил на машине, прикрепленной к нему Белозерцевым, охраняли его люди Высторобца – тоже свои, много раз проверенные, – а контракт ушел на сторону. И перешиб-то Терентьев каким-то лишним полупроцентом, отчисленным от прибыли – всего лишь полупроцентом…