Антология советского детектива-44. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Но даже если Савин-ков и не рискнул бы заглянуть сюда, регулярное посещение кафе было для Мишеля небесполезным. Здесь рекой текла информация, которую нельзя было почерпнуть ни в газетах, ни в каких-либо других источниках. Пусть не все было в ней правдиво и достоверно - ценные крупицы содержатся даже в шлаке.
Многочисленные же знакомства, в том числе и с людьми, стоящими по ту сторону баррикады, могли помочь нащупать нити, ведущие к Савинкову и к тем, кого он собирал вокруг себя...
Мишель уселся за облюбованный им стол: отсюда была видна
Все эти дни Мишель ловил себя на мысли, что он де мог не думать о Юнне. То, что она существовала, уже само по себе было счастьем. Даже если бы on a жила за тысячи верст от него. Пусть на другой планете - лишь бы знать, что живет.
О чем бы он ни размышлял: о революции или о Бетховене, о солнце или о своем будущем - все незримо, но необычайно крепко связывалось с Юнной. Она жила во всем, чем жил он.
Омрачало лишь то, что он давно не виделся с ней.
Последняя встреча была такой короткой! Влюбленные, они и на этот раз не говорили о любви.
– Ты спала сегодня?
– спросил Мишель, с тревогой вглядываясь в синеватые тени под ее глазами.
– Конечно!
– Юнна почему-то покраснела.
– А я - нет.
– Почему?
– Думал о тебе. И еще о себе: уже девятнадцать, а ничего не сделал для истории!
– Ты читал мои мысли, Мишель! Я тоже корю себя за то, что ничего, ну совсем ничегошеньки не сделала еще для мировой революции!
– Мировая революция!.. Представляешь: вся планета в шелесте красных знамен. И - ветер!
– Да, да!..
– восторженно откликнулась Юнна.
– Как ты думаешь, когда это будет?
– К моему двадцатилетию, вот увидишь!
– убежденно воскликнул Мишель. К 25 октября 1919 года.
– Мы счастливые... Какие мы счастливые! Родиться в такое необыкновенное, неповторимое время!
Потом он проводил Юнну и долго смотрел ей вслед.
Она такла в темноте, а он все равно угадывал, что это она. Юнна сказала ему на прощание, что теперь не скоро увидится с ним: вместе с мамой едет на лето к тетке под Тарусу.
И вот ее все нет и нет...
Голоса посетителей кафе переплетались, смешивались, сквозь волны то нараставшего, то утихавшего гула прорывались выкрики, женский смех, перезвон бокалов, пьяные всхлипы.
– У меня в чернильнице сидит дьявол, - радостно объявил сидевший неподалеку от Мишеля густобровый человек с подвижным, по-обезьяньи вертким лицом.
– Дьявол все время искушает меня писать наперекор установившемуся мнению.
– Бесполезно, однако, вбивать гвозди скрипкой, - уныло отозвался его сосед - бледнолицый массивный флегматик.
– Но я с гордостью скажу кому угодно: не суйте мне в рот оглоблю! Лучше посадите меня, чем отнимать свободу!
– И посадят, - спокойно пообещал флегматик.
– Этот ваш дьявол выберется из чернильницы и притащит вас прямехонько по известному адресу.
– Что вы имеете в виду?
– Лубянку.
Густобровый оторопело заморгал ресницами.
– Вы что же... имеете
отношение?– Самое непосредственное, - пробасил флегматик.
Густобровый заерзал в кресле.
– То есть?
– Сидел. Был отпущен. Но не уверен, что не попаду снова. Потому и спешу уничтожать бифштексы.
– Барсук!
– неожиданно взвизгнул густобровый.
– Провокатор!
– Барсук?
– рассеянно осведомился флегматик, смачно жуя жесткое с кровинкой мясо.
– Какой барсук?
– Жирный!
– противным дискантом уточнил густобровый.
– Господа, ананасиком пахнет!
– плотоядно воскликнул сидевший у окна благообразный старичок в манишке, почуяв, что ссора принимает все более острый характер.
– Предполагал, у таких, как вы, фантазия богаче.
Опрометчиво!
– изрек флегматик, аккуратно, со вкусом вытирая салфеткой лоснящиеся губы.
– Милостивый государь, в былые времена я потребовал бы от вас удовлетворения...
– снова заерзал густобровый.
– Я представляю солидную газету и, да будет вам известно, не позволю...
– Журналист!
– фыркнул флегматик, - В ассенизаторы, батенька, в ассенизаторы!
– Нет, с этим бурбоном невозможно сидеть!
– отчаянно воскликнул журналист.
– Человек со смутной биографией! Отравляющий жизнь на полверсты вокруг...
Чека не ошибется, если...
– Катись ты, - благодушно прервал его флегматик.
– Не мешай наслаждаться...
Журналист вскочил и, поискав глазами свободный столик, подбежал к Мишелю:
– Не смогу ли я предложить себя в качестве вашего соседа?
– спросил он заискивающе.
– Сделайте любезность, - приветливо ответил Мишель.
Журналист поспешно схватил кресло и плюхнулся в него.
– Вас не возмущают такие типы?
– ища поддержки у Мишеля, спросил журналист.
– Жизнь настолько прекрасна, что, право, не стоит омрачать ее думами о чем-то неприятном, - беззаботно ответил Мишель.
– Выпьем лучше за жизнь!
Журналист оказался на редкость словоохотливым. Он скакал с одной темы на другую, ничуть не заботясь о том, чтобы довести до конца хотя бы одну из них.
– Вы, кажется, впервые в этом кафе?
– спросил Мишель.
– Что вы, что вы!
– замахал руками журналист.
– Просто нам не довелось обратить друг на друга внимание.
Я часто хожу сюда. Хожу, чтобы сражаться с человеческой подлостью, тупостью и коварством, - провозгласил он, радуясь, что нашел внимательного собеседника.
– Нет для меня слаще минут, чем те, в которые я, обличив подлеца, тут же представляюсь ему: "Я - Афанасий Пыжиков!"
– Пыжиков?
– переспросил Мишель.
– Читал, как же...
– Порой мне бросают упрек: "Что ты хочешь этим сказать? Ты знаменитость?" Я отвечаю: глупости, просто я не отношусь к породе флюгеров! Но послушайте, этот барсук пзрек умные слова: бессмысленно вбивать гвозди скрипкой. Какой философ! Я вижу его насквозь: