Антология советского детектива-44. Компиляция. Книги 1-20

– У меня мама была очень жизнерадостным человеком, – сообщил Боря.

– А у меня нет.

– Мамы разные нужны, мама разные важны, Вячеслав Юрьевич, – поняв, что приблизился слишком вплотную к шефу, а это опасно, Боря стушевался и деликатно похмыкал себе в кулак – изобразил смущение.

Белозерцев не заметил смущения водителя. Голова была пустая, звонкая, внутреннее состояние испуганным, под сердцем сидел, словно бы навсегда поселившись в его организме, холодный ужас. Белозерцев плотно зажал руками платок, стиснул руки коленями и в следующий миг почувствовал, как из платка на сумку, стоящую в ногах, что-то потекло. Он оторопело глянул вниз. Из платка тянулась тонкая мутноватая струйка, словно бы он раздавил куриное яйцо и из него потек белок. Напряжение возрастало.

– Боря, Боря, – зашевелил Белозерцев влажными губами, – скорость поменьше, пожалуйста. И все засекай. Сейчас все и произойдет, – он снова глянул вниз, на фирменную сумку, набитую деньгами. Тоненькая струйка, выжатая из платка, перестала на нее течь.

Карминный жигуленок резко добавил скорость и начал настигать «вольво» Белозерцева. Остальные «жигули» как шли, так и продолжали идти – попыток к сближению не делали.

– Это он, Вячеслав Юрьевич, – сказал Боря. – А те, что сзади тянутся, они, кстати, тоже нечужие, они тоже отношение к этому «пасхальному яйцу» имеют.

– Вижу, Боря. Еще чуть сбавь скорость.

– Скорость уже шестьдесят. Ниже нельзя.

– Выходи на встречную полосу, жигуленок подойдет к нам с правой стороны.

Впереди не было видно ни одной машины – ну словно бы специально было это сделано, словно бы на узком Боровском шоссе специально включились все светофоры, если они, конечно, на нем были, и встречное движение замерло целиком. «Во расчет, во точность! – невольно восхитился Белозерцев, вяло шевеля мокрыми, ничего не чувствующими губами. – Та-ак, у водителя на котелок должен быть нахлобучен картуз с надписью “Кент”. И пароль… Какой же пароль он должен произнести? Забыл, забыл, г-господи!» – Белозерцев, расстроенный, сам себя не узнающий, ухватил дрожащими пальцами ручку сумки, водрузил этот денежный мешок себе на колени…

Карминный жигуленок приблизился. Белозерцев скосил глаза вправо, потом оглянулся – догоняют их других машины или нет? Трое «жигулей» самой разной масти продолжали держать прежнюю, довольно почтительную дистанцию. За рулем карминного жигуленка сидел толстощекий, с маленькими добродушными глазками, мятый человек. На круглой плотной голове у него косо сидела полотняная кепка с длинным козырьком и надписью «Кент».

Водитель карминного жигуленка улыбнулся, и Белозерцеву захотелось закрыть глаза от нестерпимого золотого сверка, вырвавшегося у него изо рта.

Рядом с золотозубым сидел хмурый, с неприятным лицом человек, покалывал Белозерцева острым взглядом: Руки он прижал к животу, словно был беременным. «С оружием, – понял Белозерцев, – наготове держит».

– Гутен таг! – весело поздоровался золотозубый водитель.

– Гутен таг! – хмуро отозвался Белозерцев.

– В вашей машине стучит карданный вал! – прокричал человек в кепке с надписью, стараясь, чтобы его хорошо было слышно, золотое, сияние чужих зубов вновь ослепило Белозерцева.

«Попадет в какую-нибудь компанию золотоискателей в кавычках, – невольно подумал Белозерцев, стараясь не обращать внимание на посторонние вещи, но из этого ничего не получилось, он по-прежнему не владел собой – руки тряслись, губы дрожали, лицо золотозубого увяло – прямо перед глазами обрело серый цвет, – те живо золото клещами из челюстей повыдирают. Ныне опасно такой товар хранить в собственной пасти. И дурацкий же пароль придумал их пахан… Разве может в “вольво” стучать карданный вал? “Вольво” – это же не похожая на телегу ржавая “волга”, “вольво” – это “вольво”, и этим все сказано».

Золотозубый, судя до всему, знал Белозерцева – видел раньше на фотоснимках, если бы не видел, то вел бы себя иначе, – он снова слепяще улыбнулся и сунул в окно машины видеокассету:

– Как и договорились, производим обмен овощами, – прокричал он, – держите!

Белозерцев поднял с колен сумку, увенчанную надписью «Белфаст», передал ее в окно золотозубому. Пот тек с Белозерцева струями, заливал глаза, щипал ноздри, было ему муторно, он боялся – боялся золотозубого, боялся его угрюмого напарника, боялся своего водителя Борю, он всего в этот момент боялся, руки у него дрожали – да ладно бы только руки, Белозерцева трясло всего.

Золотозубый принял сумку с доброжелательной улыбкой, подмигнул Белозерцеву, как старому знакомому, – он, похоже, относился ко всему с иронией и пониманием, по закваске своей был совершенно иным человеком, чем его напарник, и Белозерцев неожиданно ощутил к нему благодарность. Словно бы подтверждая его мысль, золотозубый выкрикнул на прощание:

– Не боись, родимый… С твоим сыном все в порядке! Дальнейшие указания получишь по телефону, – выкинул руку вперед, приказал: – Поезжай прямо!

Вправо уходила дорога к писательскому поселку и железнодорожной станции – искривленный асфальтовый проселок длиною километров в пять, не менее.

– Свернем или поедем прямо? – спросил Боря.

– Если свернем – нарушим правила игры. Поезжай прямо.

Карминный жигуленок резко, не сбавляя скорости и осев на вираже на один бок, ушел в сторону, «вольво», приподнявшись над взгорком, в следующий миг тяжело клюнула носом, словно самолет с остановившимся мотором, нырнула вниз. Впереди показались высокие современные дома, слепяще белые, несколько диковато смотревшиеся среди серых сельских построек.

– Все, деревня кончилась, – объявил Боря.

– За теми домами разворачиваемся и едем назад, в Москву, – приказал Белозерцев, закрыв глаза: ему хотелось как можно быстрее очутиться в городе, в своем офисе и вообще исчезнуть с этого страшного места. И из этой страшной страны, если хотите.

Но и у тех, кто исчезает, спокойной жизни за кордоном тоже не бывает – так же наваливается рэкет, терзают разные банды, гордо именующие себя мафией, налетчики и похитители, все хотят обклевать, общипать «новых русских», хотя сами тоже являются «новыми», только полагают, что меньше откусили от богатого российского пирога, – нет, исчезнуть не дано. Если, конечно, собираешься жить. Если хочешь умереть – тогда другое дело.

Он чувствовал себя выжатым, будто лимон, из которого выдавили весь сок, вышвырнули на обочину, за обочину, в кювет, и главное, в нем поселилось то, чего еще вчера не было, – страх. Белозерцев сейчас боялся. Всего боялся. Боялся золотозубого и его напарника, налетчиков, своей обустроенной и ухоженной квартиры, где лежала мертвая Ирина, городской милиции и Лубянки, собственных охранников и компаньона по «Белфасту», проживающего в Лондоне.

Он почувствовал, что Боря притормаживает, прижимается к бровке асфальтовой площадки – наверное, автобусной остановки, – и разворачивается на малом газу, но глаз не открыл.