Антология советского детектива-44. Компиляция. Книги 1-20

На том конце провода усмехнулись:

— Ишь сыщик. Знаю. Тоже детективы почитываем, грамотные. Все. Жди.

Вадим притушил сигарету, закинул руки за голову. Если Вити среди водителей этого такси не окажется — плохо дело. Никаких других зацепок у него нет. Из бабки вытряхнуть сведения про Леонида? Как и на чем ее взять? Ведь за просто так она ничего не расскажет. Деньги? Как в зарубежных детективах? Это мысль. В самом крайнем случае можно попытаться, в самом крайнем. А если все-таки один из водителей такси Витя? Подсесть в машину, в якобы случайной беседе постараться выяснить кое-что, ну и в крайнем случае проследить. Но тогда машина нужна будет. Опять к Беженцеву придется обращаться. Не обеднеет, хмыкнул Вадим.

Пунктуальным был парнем Беженцев, надежным, человеком слова был. Раз обещал в течение часа вызнать все и сообщить, так и сделал. Минут через сорок после их разговора затренькал телефон, и, когда Вадим схватил трубку после первого же звонка, без лишних слов продиктовал ему Беженцев все, что Вадиму было нужно: «Раткин Виктор Владимирович, на сегодня работу уже закончил, завтра с трех до одиннадцати вечера его смена, послезавтра выходной, в отгуле. Машина принадлежит девятому парку, адрес: улица Первопроходцев, дом четырнадцать. Все, милый, целую, вечером созвонимся…»

Вот так. Значит, Виктор все-таки — тот самый Виктор. Ну и расчудесно. Завтра, глядишь, и узнаем, что к чему, что за люди Леонид этот, «кепка», «курьер», Виктор. Спекулянты, фарцовщики, воры? Или просто гуляки, сынки богатых родителей, прожигатели жизни или как, как там говорилось-то раньше, «золотая молодежь»? Интересно все-таки быть сыщиком, это штука азартная, на охоту смахивающая. Как красиво звучит — одинокий охотник. Вадим засмеялся мыслям своим совсем уже не взрослым, совсем уже несвойственным здоровому двадцативосьмилетнему мужику, но не упрекнул себя в них, зачем? Они уверенности ему придают, неординарность какую-то, незаурядность свою ощутить помогают, так за что же себя упрекать? Игра.

День в разгаре. Хороший день, солнечный опять, ясный, чистый. Воздух свеж, словно не на пыли городской, не на автомобильных выхлопах, не на обожженном асфальте настоянный, а на пьянящем аромате утреннего, влажного еще леса. Странно, откуда этот воздух прибило к нам? Или все как обычно, и Данину просто кажется, что день сегодня необычный и воздух необычный. Ведь бывает такое, и нередко, многое ведь порой от настроения твоего зависит, от того, каким проснулся ты, что снилось тебе, какая первая мысль на ум пришла, когда глаза открылись… Вадим хорошо проснулся — разом, и словно и не спал, до того бодр был, и свеж, и силой заряжен…

Но вот, когда уже к таксопарку подходил, бодрость улетучилась и уверенность вместе с ней. Заволновался он что-то, не по себе стало, и пожалел уже, что пришел сюда, что вообще этим дурацким делом занялся. Поморщился — зачем действительно? Тоже мне сыщик! Сейчас бы работал себе спокойно, репортажики пописывал, попросил бы Беженцева, чтобы с дамой какой новенькой познакомил, ресторан, шампанское, холостяцкая квартира — замечательно.

Он попытался уговорить себя, что это, мол, все игра, а значит, интересно, а значит, не должно быть у него недовольства, но ничего не вышло — пропало настроение. И тут лицо у Данина вспыхнуло — он же боится, он просто боится там, в подсознании, не думая о страхе, все равно боится. Он расхохотался неестественно, натянуто, и прохожие повернулись к нему удивленно. Чушь все это, чушь! Ничего и никого он не боится, чего бояться-то?

Убить не убьют. А значит, и опасаться нечего. Вадим самодовольно усмехнулся, почувствовав, что уплывают, оставляют его сомнения и возвращается вновь уверенность и приходит ровное, спокойное настроение. Плотными кучками стояли притихшие, осиротевшие без водителей автомобили с зелеными глазками у ворот таксопарка. Можно было подумать, что гаражи и двор парка так забиты машинами, что тем, что за воротами, просто не повезло и не досталось им места за высоким бетонным забором. Но двор, просторный, слегка дымный, хорошо просматривался через приоткрытые ворота и был почти пуст, две-три машины белели посередине его, и все. Почему же столько скопилось автомобилей у ворот? Вадим глянул на часы — шесть минут третьего… К машинам, разумеется, он подходить не стал, остановился на противоположной стороне улицы у газетного киоска и порадовался удачному своему выбору — у киоска очередь, и, если понадобится, можно, не привлекая ничьего внимания, довольно долго наблюдать за выходящими машинами.

Он уже увидел знакомый номер и успокоился окончательно. Кабина такси пустовала. Виктор был, видимо, среди стоящих у ворот водителей, они громко говорили о чем-то, смеялись, курили. Лихие, энергичные ребята, громкие, большелицые, быстроглазые, разжатые, раскованные: с пассажирами язык общий всегда найдут, если надо будет, если захотят — вместе поболтают, вместе посмеются, вместе погрустят: профессия обязывает. Но что-то в последнее время разлаживаться стало в таксистской профессии, все больше и больше таких появляется, от которых и духом-то таксистским специфически-профессиональным не веет, «катаются» плохо, город не знают, слушают тебя равнодушно, а если уж и скажут, что так хоть стой, хоть падай, будто и в школе их не учили, и книжек они не читали, и в кино не ходили… Еще несколько лет назад почти любой таксист как монах-исповедник был: поговоришь с ним, и вроде легче на душе, чище, просветленней как-то. Сейчас таких мало. Жаль.

Только-только очередь у Вадима подошла, и он стал прикидывать, что же ему купить, как разом распалась плотная шумная группа шоферов, скорым шагом разошлись они по своим автомобилям, и заурчали радостно моторы, зажили настоящей своей трудовой жизнью, и казалось, весело и довольно от этого они шумели, переговаривались друг с другом, похвалялись радостью своей. Одна за другой стали разъезжаться машины. Элегантно они отъезжали, чуть с шиком, чуть с форсом. Приятно было смотреть, как они срываются с места, выруливают на мостовую. Вадим бросил, не глядя, монетку в тарелочку, киоскеру, обронил коротко: «Советский экран».

И увидел, как пошла машина Виктора, и забыл мгновенно и о журнале, и о деньгах, отбежал стремительно от киоска, прыгнул на мостовую, заголосовал отчаянно. Виктор его заметил и приближался теперь, замедляя ход. Вадим открыл дверь, но садиться не спешил, знал по опыту, что сначала лучше спросить, повезут ли его туда, куда ему надо, а то ведь у таксистов другие на эти часы могли быть планы — заказы и прочее. Он заранее уже приготовился, что сказать, какое место назвать — далеко, почти за городом, чтобы подольше ехать, чтобы время было человека этого разглядеть попробовать хотя бы чуть-чуть в сути его разобраться, угадать, как с ним себя вести надо.

— В Сосновое, — сказал Вадим, нагнувшись и заглядывая в кабину. Мятое, отечное и недовольное было лицо у Виктора. Он посмотрел на Вадима с таким видом, словно проглотил за секунду до этого что-то непонятное по вкусу — то ли горькое, то ли кислое, то ли, наоборот, сладкое, и сейчас вот прислушивался, сморщившись, к своим ощущениям.

— Можно, — ответил он, с усилием разгладив лицо. — Садись, земляк.

Сиденье зычно крякнуло под Вадимом, а потом смешно заухало и зашептало, когда он потянулся, чтобы закрыть дверь. Дверь звонко прихлопнулась, и в машине что-то задребезжало.

— Больно же, — мрачно сказал Виктор, хрустнув рукояткой скоростей.

— Чего? — не понял Вадим.

— Больно ей, — сказал Виктор, — когда бьешь…

— Это вы о двери? — спросил Вадим.

Таксист промолчал. А Вадим погладил стекло, потом обшивку двери, потом панель и попросил:

— Извини.

Витя покосился на него и ухмыльнулся. «Молодец», — сказал себе Данин.

Потом они еще минут десять крутились по переулкам, беспорядочным, мелким и пустынным. До Соснового было далеко, но Вадим решил, что пора начинать. Чтобы почувствовать себя свободней, он развалился на сиденье и закинул левую руку за спинку. Этого ему показалось мало, и он нацепил скептическую усмешку. Но сидеть стало неудобно, а усмешка показалась дубоватой. Он опять, скрипя, завозился на сиденье. Витя подозрительно посмотрел на него, а потом после паузы спросил: