Антология советского детектива-45. Компиляция. Книги 1-22

— Санаторий гордится вами! — с чувством произнес Лазаретов, пожимая Невскому руку.

Невский ответил машинальным рукопожатием и на всякий случай промолчал.

— Геройчик вы наш! — внезапно подскочил к нему Бонифатий Павлинович, с вечера едва не утративший рассудок от страшной мысли, что может лишиться директорского кресла. — Как славно будет нынче жить!.. А мы вам — номерочек теперь бесплатный и особо калорийный стол! Чтоб все видали. А то как-то неудобно. Это я, директор Подкосыжнев, говорю вам! Вы согласны?

— Нет, — отрезал Невский. — Вздор вы говорите. Никаких таких столов. Мне стул не позволяет, — сумрачно добавил он. — Все — на законном основании. За кого вы считаете меня, черт побери?!

— Я? Вас? За уважаемого человека, — парировал с достоинством директор. — Очень уважаемого. Я порядки знаю. Чай, не первый день. И вы, Михаил Викторович, меня несколько разочаровываете. Мягко говоря. Но вы подумайте! Еще не вечер, так сказать. И ближним вашим тоже далеко не все равно. Хотя — не тороплю. Пардон.

Директор, сиганув бочком, проворно отпорхнул в сторонку, оставив Невского наедине с Куплетовым.

— Михаил Викторович, — тоскливо спросил тот, глядя по сторонам, — но почему ж на этот раз они все-таки решили дело до конца добить?

— Да, вероятно, я их вынудил, как это ни смешно, — пожал плечами Невский. — Что-то у них, видимо, слегка шатнулось, а я — подтолкнул. Они ведь тоже не хотят ненужных осложнений, если вдруг в Москве возникнут слухи. Да, очень я не вовремя здесь оказался. Хотя, может, и ошибаюсь, и они сумели б сами.

— Так что же, значит, выпендреж весь — перед вами? На, мол, подавись?!

— Ну, в какой-то мере — и передо мной.

— Боятся, как вы думаете? — с нескрываемой надеждой глянул на него Куплетов.

— Вряд ли, Савва Иннокентьевич. Чего им тут бояться? — с грустью отозвался Невский. — Все — свои. Свой монастырь. Им просто неприятен всякий шум, который мог бы получиться — в случае чего. Не любят на местах, когда шумят о них, не любят! Да так, собственно, везде. И потому предпочитают чем-то поступаться иногда. Большой игре нужны маленькие жертвы. Вы запомните, Савва Иннокентьевич, — нужны. Всегда. Вот кое-кто из нынешней истории и должен образцово пострадать. За дело, разумеется, но и к тому же — по соображеньям высшего, удельно-местного порядка.

Кругом вдруг зашушукались и как-то странно, чуть заметно заволновались.

— А теперь чего мы ждем? — удивленно спросил Куплетов. — Пошли в номер? Поболтаем, отдохнем. До завтрака — еще полчаса.

— Погодите. Вы — идите, если надо.

Невский украдкой посмотрел на парадную лестницу, по которой лишь совсем недавно взбежал Птучка, чтобы уже вместе с Дергуном вывести из корпуса её.

Он ждал и вместе с тем боялся этого момента.

Как на казнь поведут, мелькнула ни к селу ни к городу шальная мысль. Вот так — когда-то, в старину. А впрочем, что за чушь?! Дожить бы до суда еще.

И наконец двери растворились.

Санаторцы разом примолкли, и в наступившей тишине отчетливо слышно было, как звонко шлепают у всех троих подошвы по мраморным ступеням.

Когда они проходили мимо и поравнялись с Невским, Лидочка невольно замедлила шаг.

Потом остановилась.

Птучка и Дергун терпеливо ждали, десятым каким-то чувством осознав, что теперь торопиться — не надо, дело и так сделано, а этим двоим сейчас зачем-то необходимо просто — хотя бы молча — постоять друг подле друга.

— Знаешь, что? — Лидочка запнулась и затем подняла на него свои прекрасные невинные глаза. Сухие глаза отчаявшегося человека. — Прости меня, ладно?

— О чем ты? — удивился Невский. — Я нисколько. Нет, ей-богу!..

— Я бы тебя просила еще об одном. Когда кончится суд и ты. соберешься рассказать обо всем этом... Не нужно. очень плохо, а?

Невский вздрогнул и, тяжело вздохнув, отрицательно покачал головой.

— Нет. Все не так. Никому и нигде я рассказывать на сей раз не буду. И писать — тоже. Не смогу. — И это была та единственная правда, которая только через слово, произнесенное сейчас, и становилась правдой навсегда хотя бы для двоих. — О другом, быть может, напишу. Или даже расскажу. Но не скоро.

Лидочка понимающе и без малейшего укора посмотрела на него.

— Что ж, — с расстановкой сказала она тихим, потухшим голосом, наверное, ты прав. Счастливо отдохнуть! Я не хотела. Ты прости.

И медленно побрела к машине.

— Не за что, — глухо пробормотал Невский ей вслед. — Не за что извинять.

И он никак не мог разобраться окончательно в себе, понять: правда это — или нет?

Очень долго она шла. Как будто преодолевала целый километр.

И вернуться не могла уже — все, точка. Даже обернуться — не могла.

Поскольку, вдруг случись такое.

А что, собственно, тогда? Ну что — еще?!

На его плечо мягко опустилась чья-то рука.

Невский настороженно скосил глаз.

Это был Куплетов.

Массовик стоял серьезный, торжественный — и очень печальный...

— Давайте теперь достойно отдыхать, — произнес он задушевно. — И весело. А? Как бывало.

— Да нет уж. — Невский привычным жестом зажал бороду между указательным и большим пальцами, как будто пробуя задвинуть ее набок. Нет. Боюсь, вот этого-то — как бывало — больше и не выйдет.

— Почему?

— Да потому! Неужто не понятно? Тошно! Не могу я дальше здесь!..

— Уедете? — сообразил Куплетов. — Раньше срока? Будет очень, очень жаль. Я к вам уже привык... — добавил он, понизив голос.

— Что ж, спасибо на добром слове... — Невский слабо улыбнулся. Поглядим. Возможно, и впрямь стоит поверить Бонифатию... Еще не вечер!

— А вот тут вы безусловно правы, — закивал Куплетов. — Именно! Все остальное — ерунда. Прошу внимательно следить за моей рукой. — Он не спеша зачерпнул ладонью воздух и сжал пальцы в кулак. — Показываю! — Он резко дунул и разжал пальцы. На ладони не было ничего. Как и прежде, она была пуста. — Хороший фокус, правда?

ПУСТЫРЬ... ЛИЗАВЕТА...

Были безлунье и поздний час — наверное, к полуночи, когда мы, взмокшие под тяжестью треклятых рюкзаков, разбитые дневной ходьбой, добрались наконец до хутора.

Между прочим, это ерунда, будто случаются глухие ночи, когда уж вообще ни зги не видно даже на открытом месте. Мы различали, хотя нет, скорее попросту угадывали смутные очертания строений, странно похожих на склепы: таких же темных, безмолвных и неподвижных, будто вросших в камень и глину, прилипавшую, причмокивая, к башмакам, в которой каждый наш шаг, вероятно, оставлял глубокий след. Будь мы преступниками, любой начинающий детектив легко бы отыскал нас по этим следам, но преступниками мы не были и прятаться ни от кого не собирались — просто шагали себе напропалую через всю окаянную пустошь, лишь бы добраться до жилья, малость обсохнуть, поесть и поспать.