Антология советского детектива-45. Компиляция. Книги 1-22

Через сорок минут Стекольщик сидел уже в кабинете начальника милиции Павлово-Посада и беседовал с виновником своего кошмарного сновидения. По вполне понятным соображениям, Люсин стремился как можно полнее использовать то несомненное психологическое преимущество, которое дала ему ночная операция. Вглядываясь в освещенное лампой лицо задержанного, а сам уйдя в непроглядную тень, он начал официальный допрос тем же повелительным и несколько насмешливым тоном, каким выкликал Зализняка из лесной мглы. Обычно он не прибегал к подобным уловкам, считая их недостойной дешевкой. Для него куда важнее было заставить противника обмолвиться в ходе хорошо продуманной почти непринужденной беседы, нежели вырвать показания психологическим нажимом. Но, понаблюдав за Стекольщиком в течение недолгих минут полета, он пришел к выводу, что тот пребывает в состоянии глубокой депрессии. Нормального, человеческого разговора ждать явно не приходилось. Через панцирь безразличия и подавленности можно было пробиться только одним способом: нажимая на те немногие доминантные клавиши, которые хоть как-то отзывались в опустошенной душе Зализняка. Люсин не знал, что Фрола подкосила тлевшая в нем все эти дни и внезапно прорвавшаяся теперь смертельная обида на самого себя, на проклятое невезение свое и несусветную глупость. Уже сидя в вертолете, Фрол со всей беспощадностью осознал, что только в жестоком хмельном угаре можно было пойти на те безумные поступки, которые совершил он с той самой минуты, когда увидел мертвое тело на даче в Жаворонках. Он прозрел, но, как всегда, слишком поздно. Прозрел только для того, чтобы уяснить себе, что на всех без исключения поворотных этапах жизни поступал, как последний дурак. Только странная гипнотическая заторможенность, в которой он пребывал, помешала ему рвануться к дверце в круглом плексигласовом колпаке и кинуться вниз. На какую-то секунду эта мысль показалась ему очень соблазнительной. Она ласкала и баюкала его, смиряла смятение, глушила нестерпимую тоску. Потом он подумал, что его все равно ждет «вышка», поскольку он ничего не сумеет да и не захочет, по правде говоря, доказать. Тогда какая разница? И, дав себе слово вытащить из дела Витька, обелить его, насколько окажется возможным, он успокоился и ушел в себя.

– Ваша фамилия? – позвал его знакомый голос. – Имя и отчество?

– Зализняк Фрол Никодимович, – послушно ответил он. – Девятнадцатого года рождения, ранее судимый.

– Стекольщик? – весело спросили из темноты.

– Ага. Точно, Стекольщик, – приветливо согласился Фрол. – Так я и на суде проходил. Как Стекольщик, значит.

– А приятель ваш кто?

– Приятель? Какой такой приятель?

– Не валяй дурака, Фрол Никодимович, – ласково посоветовал всеведущий голос. – Я про Потапова тебя спрашиваю.

– Ах, про Потапова! Ну да.

– Что «ну да»? Он болен?

– Беда с ним приключилась, гражданин хороший. Змеюка его ужалила.

– Когда?

– Почем я знаю когда, – Фрол горестно затряс головой, – если денечкам счет потерял!

– Вчера? Позавчера? Третьего дня? – быстро спросил Люсин.

– Не знаю я, – вздохнул Фрол.

– Хорошо, допустим. – Люсин снял трубку, повернул лампу и нашел в списке на столе нужный телефон. Отодвинув локтем настольную лампу, набрал номер. – Первый говорит. – Он прочистил горло. – Логинова поблизости нет?

– И после короткой паузы: – Это вы, Глеб? Доброе утро! – Он бросил взгляд на окно, за которым была непроглядная темень. – Зализняк говорит, что Потапова ужалила змея… Сообщите, пожалуйста, врачу и на всякий случай срочно затребуйте ампулы с препаратом «антигюрза»… Да-да, «антигюрза»… Добро, Глеб. – Он положил трубку и резко спросил: – Значит, вы утверждаете, что вашего напарника укусила змея. Так?

– Так.

– Потапова?

– Да, Потапова Виктора Сергеевича.

– Хорошо. Спасибо. Будем надеяться, что это поможет спасти ему жизнь.

– Разве он так плох?

– Очень плох. Вы разве не видели?

– Я? Со вчера ему, верно, не того сделалось… А раньше так ничего. Нормально.

– Когда это «раньше»? Конкретнее, пожалуйста. Сколько дней он болен?

– Не помню я, начальник! Что хочешь делай… Может, два дня, а может, три.

– Но не больше, чем три дня?

– Кто его знает, может, и больше.

– Хорошо, пусть будет так… А сколько всего дней вы провели на торфопредприятии, сказать можете?

– Нет, не могу. Все в голове спуталось.

– У вас что, плохо с памятью? И давно страдаете?

– Раньше не жаловался.

– Когда же стали замечать за собой такое?

– Вот тут и заметил.

– Прямо тут? Сейчас?.. Ну ты даешь, Стекольщик!

– Я правду вам говорю.

– Примем к сведению. На днях покажем вас невропатологу.

– В Сербского повезете или в Кащенку?

– Для вас это имеет значение?

– Нет, мне все равно.

– Как вы себя чувствуете?

– Никак… Нормально.

– Может быть, вам трудно отвечать на вопросы? Хотите, сделаем перерыв?

– Чего ж тут трудного? Спрашивайте… Ваше дело такое.

– Фрол Никодимович, я принимаю к сведению ваше заявление, что вы здесь и сейчас стали вдруг плохо ориентироваться во времени. Такое бывает… Но тогда, быть может, сумеете сказать, что вы вместе с Потаповым здесь вообще делали?

– Здесь?

– Ну да здесь, на торфопредприятии имени инженера Классона.

– Рыбу ловили.

– В озере?

– И в озере тоже.

– А где еще?

– Как где? В озере.

– Вы сказали: «и в озере тоже». Значит, и где-то еще?

– В карьерах.

– Вы имеете в виду старые выработки, оставшиеся после гидроторфа?

– Они самые. В них щука водится, карп-карась…

– Превосходно. А в озере?

– Там, известно, плотка, окунь, ерши… Лещ попадается. Точнее, подлещик с полкило.

– В каком именно озере?

– В этом.

– Название знаете?

– Светлое, кажись.

– На других озерах промышлять не пробовали?

– А разве тут есть другие?

– Вы не знаете? Странно… Видимо, и тут память подводит?

– Почему?

– Э, Фрол Никодимыч, сдается мне, что вы просто притворяетесь. Нехорошо, право… Вы же, можно сказать, старожил здешний, а не знаете, что, кроме Светлого, есть еще и другие озера. Согласитесь, что в такое трудно поверить.

– Какой же я старожил? Родился в Пропойске, ныне Славгород, жил на станции Суково, теперь опять же в Солнцево переименованной.

– В вашей трудовой книжке значится, что вы полный сезон, с мая по октябрь шестьдесят пятого года, проработали на торфопредприятии имени Классона. Это так?

– Давно было. Позабыл все.

– Даже Новоозерный участок, на котором работали?

– Новоозерный? Нет, его помню. Молоко хорошее было, парное, сметанка…

– А озеро?

– Топическое, что ли?

– Ловили сейчас в нем рыбу?

– Какая уж рыба в Топическом… Одни ляги да комары, да и не подберешься к нему. Чаруса как-никак кругом, самая погибельная трясина с окнами.

– Значит, в этот раз вы не смогли подобраться к Топическому озеру? Так я вас понял?

– Не токмо не смогли, но даже и не собирались. Своя голова дороже… Опять же рыба в ем не заводится.

– А вы приехали именно за рыбой?

– Ну да.

– Чем же вы ловили ее, эту самую рыбу?

– Как так?

– Не понятен вопрос? Я спрашиваю, чем, то есть какой снастью, ловили вы с Потаповым рыбу в карьерах и на Топическом озере.

– Не на Топическом, на Светлом.

– Извините, обмолвился… На озере Светлом.

– Так рыбу по-всякому ловят…

– Это я понимаю. Рыбу ловят удочкой, неводом, с помощью спиннинга, донок, всевозможных дорожек, кружков и даже капканами. Мне интересно знать, чем пользовались именно вы.