Антология советского детектива-45. Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
– Как прикажут хозяева, – незамедлительно ответил Люсин.
– У вас много вопросов, Владимир Константинович? – нерешительно спросил Сударевский.
– Пожалуй, что не очень. – Люсин озабоченно нахмурился. – Я взял с собой ленты с потенциометра, чтобы с вашей помощью разобраться в методике проведения опытов.
– Вы по-прежнему интересуетесь экспериментами с растениями? – удивился Сударевский. – Вот уж никак не думал, что они вам понадобятся!
– Отчего же? – без особого воодушевления возразил Люсин. – Они меня заинтересовали. Помните, вы как-то
– Да. Ну и что?
– В связи с этим у меня мелькнула идея. По-моему, у нас есть шанс привязать записи на ленте ко времени.
– Конечно, – задумчиво протянул Сударевский. – На координатную сетку ничего не стоит нанести равные временные отрезки.
– И каждому пику нервной активности цветка будет соответствовать точное время? – быстро спросил Люсин.
– Разумеется. – Сударевский пожал плечами. – Вас интересует абсолютное время?
– Московское, – кивнул Люсин.
– Но для этого необходима точка отсчета. Вам нужно знать, в котором часу начался опыт?
– Людмила Викторовна говорит, что обычно Ковский уходил в свой кабинет около десяти часов. Так?
– Пожалуй… Иногда раньше, иногда позже, но большей частью он действительно приступал в десять.
– И что же он делал? Включал потенциометр?
– Нет. Потенциометр никогда не выключался. Запись биопотенциалов велась непрерывно.
– С чего же тогда начиналась работа?
– С очень простой вещи: утреннего полива растений.
– Кто именно поливал?
– Чаще всего сам Аркадий Викторович, иногда Людмила Викторовна.
– И как вело себя растение? Вернее, как отражался момент полива на ленте?
– Очень характерным ступенчатым плато.
– Значит, этот факт, простите за бюрократический оборот, документально регистрировался.
– Да. Полив всегда вызывал в растении повышенную биоэлектрическую активность, что весьма четко отражалось на диаграмме.
– Спасибо, Марк Модестович. Это существенная деталь. Мне необходимо отразить ее в протоколе. Могу я просить вас повторить некоторые места нашей беседы уже в официальной форме? Обещаю вам, что оформление протокола займет у нас не более десяти минут.
– Вы полагаете, что я по какой-либо причине могу изменить свои показания? Это ведь так называется, Владимир Константинович, – показания?
– Не совсем. Сейчас я использовал вас, если хотите, как консультанта. Но если то же самое вы расскажете мне уже в роли свидетеля и подпишетесь затем под протоколом… Тогда это будут показания.
– Насколько мне известно, свидетель не может уклониться от дачи показаний?
– Совершенно верно. Но в своем доме, разумеется, вы полный хозяин. С моей стороны было бы просто нетактично настаивать. Считайте, что я только прошу вас оказать мне любезность.
– Какие могут быть разговоры? Весь к вашим услугам. Может быть, нам лучше пройти в мой кабинет?
– Как скажете! – улыбнулся Люсин и взглянул на Марию.
– Пока вы изощрялись в любезностях, – она поднялась и взяла сигареты,
– я боялась слово проронить.
Сидела тихо, как мышка.– И напрасно. – Люсин тоже встал.
– Сиди, – кивнула ему Мария. – Можете оставаться тут, я все равно удаляюсь на кухню.
– Еще раз простите, Марк Модестович, – сказал Люсин, когда она вышла, – но время не ждет. – Он нагнулся за портфелем. – Мне самому не совсем ловко, но я ведь не в гости пришел…
– Можете не объяснять. – Сударевский энергично потер руки. – И оставим китайские церемонии. Давайте работать!
– Давайте. – Люсин вынул бланк протокола. – Номер паспорта помните?
– Пожалуйста. – Сударевский достал паспорт из внутреннего кармана обновленного сухой чисткой клетчатого пиджака.
– Прекрасно! – кивком поблагодарил его Люсин. – Готовьтесь теперь дать подпись, что осведомлены об ответственности за дачу ложных показаний, – сказал он, списывая паспортные данные.
– Трепещу, но готов.
– Вот здесь, пожалуйста, – указал Люсин и передал бланк Сударевскому.
– Извольте. – Он мгновенно поставил подпись.
– Теперь я, с вашего позволения, занесу сюда резюме нашей с вами беседы, и, если моя редакция вас удовлетворит, мы продолжим разговор уже для протокола. Идет?
– И это все, что вам нужно?
– На данном этапе.
– С вашего позволения, – подмигнул Сударевский, наливая себе на самое донышко.
– Так будет правильно? – спросил Люсин, отложив ручку.
Сударевский бегло пробежал глазами запись.
– Да. В момент полива на диаграмме действительно всякий раз возникало характерное ступенчатое плато.
– Подпишитесь прямо под этой строчкой, и пойдем дальше.
– Хорошо, – сказал Сударевский. – Раз у вас такой порядок.
– Вот именно, – благодарно улыбнулся Люсин, забирая протокол. – Теперь такой вопрос, Марк Модестович. – Он задумался, подыскивая точную формулировку. – Чисто условно ваши эксперименты носили название «Любовь – Ненависть», не правда ли?
– Совершенно правильно. Но это действительно не более чем условность.
– Можно ли, в таком случае, говорить, что программа «Любовь» вызывала у растений положительные эмоции, а «Ненависть» – отрицательные?
– Пожалуй, – подумав, согласился Сударевский. – По крайней мере реакции оказывались различными, сугубо специфическими.
– Программу «Ненависть» осуществляли вы?
– Да.
– «Любовь» – Аркадий Викторович?
– Совершенно верно.
– Как отражалось на ленте прижигание листа сигаретой?
– Серией зубчатых пиков ниже нулевой линии.
– А плато полива выше нулевой?
– Выше.
– Отличало ли растение Аркадия Викторовича от вас, Людмилу Викторовну – от Аркадия Викторовича?
– Несомненно… После серии прижиганий и раздражений электротоком растение однозначно реагировало на мое приближение.
– Как именно?
– Печатающее устройство регистрировало те же зубчатые пики, что возникали после ожога. Они выходили не столь четко выраженными, но тем не менее достаточно характерными.