Антология советского детектива-46. Компиляция. Книги 1-14
Шрифт:
— Ждет.
Игорь рванул дверь и, не глядя, не узнавая тех, кто сидел в кабинете начальника, почти крикнул:
— Есть Гомельский!
— Что, — начальник вскочил, — где?
— Через два часа будет у Мишки на квартире.
Только теперь Игорь смог разглядеть сидящих за столом людей. Это были Муштаков, Парамонов, Серебровский.
— Садись, — приказал начальник. — Продолжай, — кивнул он Серебровскому.
— Из пивной Фомин, — Серебровский, чуть усмехнувшись, поглядел на Игоря, — поехал в Первый Казачий переулок, зашел в дом три, во дворе. Дальше мы его не повели, боялись расшифроваться, пробыл там минут десять и поехал к себе на Маросейку, адрес есть в деле. Один из сотрудников следил за ним, а другие остались в Казачьем. Проверкой установлено, что в доме три, квартира два, у некоей Силиной, гримерши Еврейского театра, проживает
— Все? — спросил начальник.
— Пока все, смотрим.
— Что у тебя, Муравьев?
— Зоя сообщила, что Гомельский будет у них в десять.
Начальник взглянул на часы:
— Через два часа, — он помолчал, думая. А подумать было о чем. Как поступить? Брать Фомина и Гомельского в Казачьем или на квартире у Зои? Как поступить?
— Какие мнения?
— Разрешите, — Муштаков встал, — Фомин и Гомельский под наблюдением, уйти не смогут, мы блокировали переулок. Мне думается, их надо брать у Зои.
— Почему?
— Мне кажется, они не те люди, чтобы заплатить такие огромные деньги. Помните, Гомельский занимался «разгонами»? Так вот, они попробуют это и сейчас. Тут мы их всех, — Муштаков свел ладони.
— Логично, — сказал Серебровский, — только ведь они характер Мишкин знают, оружие видели...
— Я тоже за Зоину квартиру, — перебил его Муравьев.
— Ну что ж. Начинаем. Блокируем квартиру. — Начальник поднял трубку.
В этот вечер город продолжал жить своей обычной жизнью. В восемь вечера закончился последний сеанс в кино, люди должны были до комендантского часа успеть домой; работали заводы, в магазины подвозили свежевыпеченный хлеб, его завтра утром отдадут по карточкам; кончилась третья смена в школе, радио передавало очередную сводку Совинформбюро. Все было как обычно, и никто не заметил, как появились и исчезли в Большом Кондратьевском переулке люди. Они растворились в проходных дворах и подъездах, скрылись в чахлых палисадниках. Другие стали на трамвайной остановке, несколько молодых парней в форме летчиков с девушками в ярких платьях пошли по переулку. Никто ничего не заметил. Город жил своей обычной жизнью.
Гомельский и Фомин
— Ты, наверное, считаешь меня сумасшедшим? — Володя посмотрел на Фомина изучающе. — Такие деньги отдать этому уркагану. Я что, печатную фабрику открыл? Гознак?
— Мишка парень горячий, потом оружие... Баба эта.
— Ну и что, выпьем. Ему нальем из нашей бутылки. А когда он закосеет, я скажу, что деньги в портфеле, спрятаны в тайнике во дворе. Ты пойдешь за портфелем и откроешь дверь. Андрей и Лешка в форме войдут, ну тут обыск, изъятие...
— А потом?
— Что потом? Потом его в отделение поведут. Вернее — всех нас, а он смоется и будет молиться богу, что ушел.
— Не поверит.
— Возможно. Главное — взять вещь. Понимаешь? А потом мы с тобой надолго исчезнем. Его же ищут. Я к нему на квартиру человека посылал, так тот едва ушел, засада там. Он все равно из Москвы бежать должен. А ты думаешь, что потом будет? Высшая мера ему светит. За Резаного, да и за камушки эти.
— Ну, если так...
— Трус ты, Фомин, тебе с дураками в три листика играть.
— Какая моя доля?
— Сто тысяч.
— Пошли.
— Иди к Андрею и Лешке, они ждут, скажи, чтобы в полдесятого у дверей стояли. Понял?
— Понял.
— Иди, только быстро, я жду.
Мишка Костров
Он надел форму, туго перепоясался ремнем с кобурой. Ему противен был тот самый костюм, в котором он сидел в пивной вместе с Фоминым. Теперь он опять стал сержантом Костровым, фронтовым разведчиком, человеком, ничего общего не имеющим с известным когда-то Мишкой Червонцем. Наверное, никто, как он, не радовался окончанию операции. И не потому, что удастся увидеть жену и ребенка, несколько дней пожить дома. Другое, более сильное чувство жило в нем. Сегодня — а это он знал точно — заплачен еще один долг. Год назад,
впервые согласившись помочь Данилову, он еще смутно, но сознавал, что эта его помощь — тот посильный вклад, который он, Мишка Костров, бывший уголовник, порвавший с прошлым, может внести в общее дело борьбы с фашизмом. И если после освобождения из колонии он с гордостью думал о том, что стал жить честно, как все, то со временем понял: люди, окружающие его, воспринимают происшедшее как нечто вполне закономерное. Для них, его новых друзей и сослуживцев, это просто норма жизни. С тех пор Костров и свою жизнь разграничил очень четко — то, что было тогда, и то, что стало теперь. Стараясь вытравить из себя прошлое, он самоотверженно работал, начал учиться в школе. Но иногда, задумываясь о своей жизни, Мишка понимал: этого мало. Слишком велик был груз его вины перед теми людьми, которые поверили ему. Когда началась война, он сделал все, что мог, помогая Данилову. Ну а как воевал — об этом можно судить по двум его медалям. Но все равно он чувствовал, что этого мало. Потому что дело не в Почетной грамоте, выданной ему на прежней работе, и не в медалях, полученных на фронте. Костров как бы рождался заново, в нем появились черты, удивляющие его самого. Иногда, совершив тот или иной поступок, Михаил словно со стороны глядел на себя, не узнавая в этом новом человеке себя прежнего. За все, что произошло с ним, он был безмерно благодарен Данилову. Для него Иван Александрович стал непререкаемым авторитетом. Часто, собираясь что-то сделать, Костров мысленно советовался с ним, пытался поставить в подобную ситуацию и сделать точно так, как поступил бы он. Так было в сорок первом, когда он пошел на квартиру к Широкову, так было и сейчас.Мишка ходил по комнате, курил папиросу за папиросой. Нервничал ли он? Пожалуй, нет. Интуиция, основанная на знании людей, с которыми он сталкивался в той жизни, подсказывала ему, что Гомельский обязательно придет. Не такой он человек, чтобы отказаться от ценностей, да еще таких. Он не нервничал, он ждал. Его и Фомина. Ждал, когда медленно растегнет кобуру, вынет наган и увидит их глаза. Все! — поставлена последняя точка. Пусть знают все, кем стал он, сержант Костров.
Несколько раз в комнату заглядывала Зоя, но, посмотрев на Мишку, тут же молча уходила.
— Ты ему не мешай, — сказал ей Самохин, — у него сейчас день особый, вроде бы как экзамен.
— Он уже его сдал, — усмехнулась Зоя.
— У него их много, экзаменов этих. Каждый новый шаг по жизни.
Мишка подошел к окну, посмотрел в темный квадрат двора. Да, скоро осень, совсем скоро, а потом зима, самое тяжелое время для солдата. Куда он попадет через неделю, в какую часть, с кем служить будет?..
— Окно надо закрыть и опустить маскировку, — услышал он за спиной чей-то голос. Так обычно говорят люди, привыкшие приказывать.
Мишка обернулся, в комнате стоял какой-то человек. К окну подошла Зоя, закрыла его, опустила штору. Щелкнул выключатель. От яркого света Костров на секунду зажмурился.
— Здравствуйте, Костров, — незнакомец протянул руку, — моя фамилия Муштаков.
— Здравствуйте, — Мишка пожал крепкую ладонь и вспомнил, что видел Муштакова в МУРе.
— Ждете гостей? — Муштаков сел на диван, достал папиросу.
— Ждем.
— А что же стол не накрыли?
— Зачем?
— На всякий случай, мало ли как они придут. Может быть, сначала один Фомин, посмотрит, проверит... Давайте, Зоенька, быстренько... Вам помочь?
— Да что вы, что вы, я сама.
— Прекрасно, — Муштаков внимательно посмотрел на Мишку. — Вы молодец. Костров. Я много слышал о вас, но даже представить себе не мог, какой вы молодец. Теперь осталась чисто техническая работа. Они придут, сядут за стол. Вы не волнуетесь?
— Нет.
— Прекрасно. Я так и думал. Вы им нальете водку и скажете: «Зоя, принеси товар». Тут мы и войдем. Ну а как себя держать вам, поймете по обстановке, лучше, конечно, чтобы наган был под рукой.
— Ясно, товарищ Муштаков. Как там Иван Александрович?
— У него все хорошо. К утру ждем от него сообщения о ликвидации банды. Кстати, после окончания операции вы уедете вместе с нами, мы завезем вас домой.
Мишка вздохнул. Тяжело, нервно вздохнул. Муштаков внимательно поглядел на него и улыбнулся.
А на столе уже стояла немудреная закуска: консервы, колбаса, холодная картошка, две бутылки водки.
Муштаков, словно режиссер сцену, оглядел комнату и, видимо, остался доволен.
— Вам надо выпить. Вам и Зое. Пусть они думают, что все уже пьяны. Кстати, гитара у вас, Зоенька, есть?