Антология современной французской драматургии. Том II
Шрифт:
Следовательно, они всегда говорят правду.
Значит, если тебя попросят выбросить из окна родного ребенка, ты сделаешь это, не требуя никаких объяснений?
Да, сказала моя подруга,
ведь то, что говорят мне родители, — несомненная правда.
Она рассказала нам и о том, как являлись ей мертвые.
Рассказывая, она взглянула на меня,
и я покраснела.
Мне даже показалось, что она слегка подмигнула мне,
прежде чем продолжить свой рассказ.
Уверенность моей подруги поражала.
Она держалась
почти безмятежно.
Я завидовала ей,
завидовала ее постоянной уверенности в себе.
Наступило
долгое молчание.
Постепенно
все начали вставать,
наверное, почувствовав необходимость немного
размяться,
потому что у всех затекли ноги,
не говоря уже об ушах.
Мы ведь сидели уже несколько часов.
Одни требовали заявить на нее в полицию,
другие говорили, что сначала нужно забрать у нее ребенка.
Мы все очень устали
и были потрясены до глубины души.
Кроме того, признаюсь, нам всем хотелось разойтись,
просто разойтись по домам.
Сестра моей подруги в последний раз попыталась убедить мальчика уйти вместе с ней, но он только плакал.
Да моя подруга его и не отпускала.
Так называемый сын моей подруги предложил присмотреть за ребенком.
Не волнуйтесь, сказал он.
Это, как мне кажется, нас немного успокоило.
Прежде чем уйти и оставить ребенка на ночь,
мы все же решили задать моей подруге последний вопрос,
а там видно будет.
Мы призвали ее хорошенько подумать
действительно ли она верит в то,
что убийство ребенка
способно помешать закрытию «Норсилора»,
а главное, собирается ли она повторить попытку?
Вот.
Нам было важно услышать, что она скажет напоследок,
во всяком случае, в тот вечер нас интересовал ее ответ на эти два вопроса.
Сначала она
долго молчала.
А затем сказала:
«Не беспокойтесь.
Это больше не повторится,
можете расходиться по домам».
Но ты хоть признаешь,
что все сказанное тобой
сегодня вечером — полная чушь,
бред,
бессмыслица,
ты это признаешь?
Да.
Ты признаешь это?
Да, признаю.
И тогда все
решили, что, наверное, можно
разойтись по домам.
В ту ночь
мне приснился сон, что я опять работаю,
что предприятие вновь открылось.
Во время работы я без конца думала
о том, что сделала моя подруга,
о ее поступке,
который, к сожалению, не был сном.
Я
была растеряна.Ведь я же сама с ними здоровалась,
с родителями моей подруги.
Ведь и я прикоснулась к реальности, о которой говорила моя подруга?
Той ночью, во сне, я постаралась с головой уйти в работу, лишь бы не думать, не думать обо всем этом.
А затем наступил день,
когда по выражению лица нашего политика
мы поняли, что произошло что-то
очень серьезное.
Он сказал,
все кончено,
друзья мои, все кончено,
вот и все,
мне очень жаль.
Решение о закрытии «Норсилора» принято,
и решение это окончательное.
Я увидела, как моя подруга, которая была вместе с нами,
вышла,
торопливым шагом вышла из бара.
Мне, конечно, следовало заподозрить неладное, глядя на нее.
Спустя полчаса
мы услышали крики на улице,
и тут в бар вошел дядя моей подруги
и сказал нам просто:
«Она убила своего ребенка.
На сей раз
ей это удалось.
Я ведь предупреждал».
Срочно вызвали полицию.
Несмотря на потрясение,
мы все же предложили,
что сами поднимемся за моей подругой,
которая все еще находилась в своей квартире.
Нет, это было непросто.
И длилось это бесконечно,
пока мы не убедили ее пойти с нами.
Сразу по всей стране
заговорили об одном:
о моей подруге.
Об этой женщине, которая убила своего ребенка,
потому что, по ее собственному признанию, она мучилась, не зная,
как остановить трагедию —
закрытие предприятия,
предприятия «Норсилор», —
в результате которого тысячи человек лишились бы работы.
Именно это и запомнилось людям.
Все были поражены.
Потрясены.
Потрясены поступком моей подруги.
Матери, убившей своего ребенка.
Но теперь люди осознали,
что была еще одна трагедия,
которая и толкнула ее на этот поступок, —
закрытие «Норсилора».
Надо сказать, что до сих пор никого, кроме жителей нашей области, особенно не волновал факт закрытия предприятия.
Но теперь,
после отчаянного, как они его называли, поступка моей подруги,