Антология современной французской драматургии. Том II
Шрифт:
Что-то.
Ты говоришь, что поешь о том, что что-то приходит. Ты поешь как ребенок. Однако слишком рано. Слишком…
Репетирую. (Горбится, стареет, усиливает дрожь в руке.)
Еще репетирую. (Встает, снова разражается коротким взрывом смеха.)
Вот.
Так
Что скажешь.
Это было в Киеве; сначала в Киеве,
На берегу Днепра.
Первая наша настоящая прогулка, и…
Нет.
Не сейчас.
(Голосом, о каком говорят «белый».)
Ося.
Нет.
Не сейчас.
Однажды ночью и меня тоже вызвали; к тому времени ты давно умер — тебе уже не могло навредить, что меня вызывали однажды ночью, — а я едва успела надеть на себя что-то приличное.
Не успевала. Только накинула на плечи старое пальто.
Ты бы не одобрил, конечно.
Многие годы заставлять себя быть всегда готовой к такому событию — и в последний момент забыть все свое достоинство, я имею в виду подобающую одежду…
Но они, они-то об этом заботились. И по-прежнему заботятся, по отношению к себе.
А почему вы…
Нет.
Не сейчас.
«Товарищ женщина всегда на самом острие борьбы с классовым врагом / на передовой линии борьбы против таких элементов, как вы / как вы…»
а я,
кто я такая, чтобы запретить поступать в университет /
«Кто вы такая, чтобы запретить поступать в университет…»
Вместе со всеми возможными мотивировками о моей
иудейской национальности.
Народ иудеи, иудейство.
Заметил созвучие?
«Но мне наплевать на МОЕ ИУДЕЙСТВО!»
Как тебе было и есть наплевать, так и мне наплевать.
Существуют и другие вещи. (Медленно поворачивается в сторону распрямившегося мужчины. Смотрит на него. Кажется, что смотрит.)
Ничего.
МУЖЧИНА. Что-то.
Перед дверью.
Это задержало меня в самый последний момент.
ЖЕНЩИНА. Я репетирую.
МУЖЧИНА. В последний момент, перед тем как постучать в ее дверь, когда рука уже поднялась, чтобы постучать в ее дверь, одна мысль: здесь, в этом коридоре, здесь даже не пахло щами… И не пахло даже остатками со вчерашнего дня…
Идиотизм, идиотская мысль западного человека!
МУЖЧИНА. Я не нашел удовлетворительного ответа насчет этой истории со щами.
Я постучал, в конце концов я все-таки постучал.
По чему-то.
ЖЕНЩИНА. Войдите!
МУЖЧИНА. Она крикнула старушечьим голосом, что не готова. Шум женской суеты за дверью. По-французски. Потому что она наверняка ожидала его визита. Ей сказали. Ее предупредили.
Клеевая краска берлинской лазури на стенах в коридоре облупилась, и я подумал о стихотворении 81 «Я НЕ УВИЖУ ЗНАМЕНИТОЙ „ФЕДРЫ“ / В СТАРИННОМ МНОГОЯРУСНОМ ТЕАТРЕ…»
Что же я увижу за дверью, а точнее — кого?..
МУЖЧИНА. Почему меня обманули. Меня не обманули. Возможно ли так долго прятаться за…
Прятаться за этой…
И белая проститутка станет красной. Все канет во чрево порядка, вагину. Укрепления союза.
Когда встало солнце, изнуряя розовым цветом пригороды, в поездах, идущих к великой поглотительнице, всегда оставались люди, верившие в революцию.
И вечером на пустой сцене старый и всегда все более и более пьяный сторож Антона Чехова читал Владимира Ильича Ленина.
Версия после чистки-исправления.
Вот.
Вынимаю сигарету. (Вынимает сигарету.)