Антология современной швейцарской драматургии

ДЖАКУМБЕРТ. Черт бы побрал вашу общину. С ее хозяевами и скотиной и прочей дрянью. Я целый час перегонял овец через ручей. Одну за другой. Под проливным дождем. Мостки? Какой там! Завышенное требование, ясное дело.

Передразнивает старосту общины.

Община бедная. На мостки денег нет. Гляди в оба, Джакумберт, чтобы твои овцы не утонули.

Три часа под этим проклятым дождем, орешь, чертыхаешься, а кругом только блеянье и лай:

Бее-бее!! Пошли, пошли, пошли! Ну ты, чмо козлиное, пошел, кому говорят! Чтоб тебя! Гони его сюда, пес! И тех гони, черт! Гони их сюда, сюда!

Ну давай же, упрямый козел, утонуть хочешь? Ко мне, пес. Да иди же ты, наконец.

АЛЬБЕРТИНА. Джакумберт толкает их, пинает, колотит, пока не переправит через ручей все стадо. А под конец ему еще приходиться играть с ягнятами в святого Христофорчика. И снова он проклинает общинный совет и старосту, желая им отправиться к главному рогачу, в самую глубокую преисподнюю.

5. Пизарро с культей

ДЖАКУМБЕРТ. Любовь — как лето. Только начнется, как уже кончается. Потому что соков не хватает. Потому что слишком кратко и без тепла и довольно влажно.

АЛЬБЕРТИНА. Но ты каждый год тоскуешь по лету, ждешь его. Потом оно наступает, а ты вдруг оказываешься внутри и не знаешь, что с ним делать, не знаешь, как это лето понимать. Вот я и спрашиваю тебя: что делать мужику вроде тебя с самим собой, если не хвататься своей культей за член, пока тот не восстанет против зловредных небес?

ДЖАКУМБЕРТ. Пришла бы ты в гости, я бы не хватался.

АЛЬБЕРТИНА. Я приду к тебе в гости.

ДЖАКУМБЕРТ. Пока не увижу тебя, не поверю.

АЛЬБЕРТИНА. Раз говорю, что приду — значит, приду!

ДЖАКУМБЕРТ. Разве это не значит, что те, кто живет в Альпах, имеют свою особую веру? Вера делает человека блаженным, а смерть — окоченелым. И еще: не верю я, что человек добр. Знаю, что я дурной. И ты тоже знаешь, что ты дурная.

АЛЬБЕРТИНА. Вот как? Спасибо, что сказал.

Послушай, пастор покончил с собой.

ДЖАКУМБЕРТ. Так и вижу, как он вешается на своем шарфе, этот поп, которого я проклял. Орган! Tutti!

Белки его глаз стекают на иудину бороду, как сперма. Вижу, как большие пасторские башмаки, тихо раскачиваясь над полом, указывают вниз.

Вот ты и висишь, проклятый поп! И думаю, что вижу перед собой всю блевотину, которую изверг Бог. Музыка! Туш!

Ты зачем принесла мне «Блик»? Разве я читатель «Блика»? Пусть его читает, кто хочет. Думаешь, мне интересны голые бабы на бумаге? Не то чтобы очень. Мне нужно тело в руках, тело в постели.

АЛЬБЕРТИНА. А когда ты получишь то, чего хочешь, уйдешь своей дорогой. Скотина ты, скотина, как Пизарро и его сатанинское отродье. Вахлак ты, Джакумберт.

ДЖАКУМБЕРТ. Но не читатель «Блика».

6. Лето длиной в два дня

Джакумберт пишет письмо.

ДЖАКУМБЕРТ. Грейна, 17 июня две тысячи десятого, девять часов вечера. Дорогая Альбертина, тебе не нужно приходить в Агрену, это будет нехорошо. Расположение звезд неблагоприятно, и луна полная. А в полнолуние я больше люблю молодых женщин. Потому что они такие же бесстыдные, как я, и с ухмылкой ожидают смерти здесь, наверху, на Фуоркла Рамоза, где у травы цвет ржавчины и лето длится два дня, а любовь — одно мгновение.

Пока. Джакумберт.

АЛЬБЕРТИНА (Джакумберту). Ну что ты принюхиваешься? Ты же не барометр. Нет у тебя больше чутья на погоду. Ступай в свою хижину, ложись спать и оставь погоду в покое! Погода, она снаружи, на воздухе.

ДЖАКУМБЕРТ. Силы небесные! Пахнет снегом. Где этот хозяин, будь он трижды проклят? Я чую, снег пойдет. Где скотина? И хозяева куда-то делись. Чертовы лентяи.

Через три часа воды впятеро прибудет. Все тропы — как белые ручьи. Стадо застряло между рукавами реки.

Хоть бы снег пошел, тогда вода уйдет. Хоть бы снег пошел! Но тогда овцы поднимутся наверх раньше, и я не успею их догнать. А если много снега, что тогда? Крутой склон. Под снегом ничего не видать. Белые воды. Черная ночь. Неспокойное стадо. Ах, до чего боязно идти по белой воде.

АЛЬБЕРТИНА. Он боится утонуть ради хозяев.

ДЖАКУМБЕРТ. Хороший пастух не рискует жизнью ради стада. Пусть бы хозяева больше заботились о своей скотине. А нынче крестьянину не до скотины. Крестьянин угодил под колеса. Производит и производит то, чего и так больше чем достаточно. Он нутром чует, что никому не нужен, он чувствует, что разбогател. Вот почему добрый пастырь не рискует жизнью ради своего стада.

АЛЬБЕРТИНА. В чем дело, Джакумберт? У тебя больше нет мяса. Без мяса ты ничто. Ты не можешь жить на фруктах и овощах, тебе подавай мясо. Твои предки происходят от волков, тебе мясо подавай. Ты никогда не ешь досыта, тебе нужно мясо.

Глаза выпучены, морда сухая. Жужжат жирные мухи. Ворон ждет. Час настал. Овца ластится к Джакумберту. Хочет, чтобы он ее погладил. Кладет голову на плоский камень, словно хочет сказать: кончай. Час настал.

Топор снова и снова грохает по черепу. По спине дождем стекает пот.

Из ноздрей хлещет кровь, заливая белую морду. Джакумберт вздыхает, берет нож и взрезает глотку. Кровь пенится, глаз лопается, тело дергается и дрожит. Джакумберт переворачивает животное на спину, взрезает брюхо, нащупывает теплые потроха, давится своей блевотиной, берет себя в руки, роется где-то глубоко в теле овцы, вытаскивает осклизлые кишки, берет себя в руки, старательно выскребывает обе лопатки и кусок спины. Наваливает камни на то, что осталось для червей. Промокший насквозь, он скользит вниз по склону со своим красным топором. Как сейчас вижу перед собой эту картину: пастух, мокрый от пота и крови.