Анжелика – маркиза ангелов

Анжелика не смогла удержаться от смеха.

– Надо полагать, ее опытность возместила отсутствие красоты.

– Пословица гласит, что для юношей и монахов нет уродливых женщин, – добавил молодой Мортемар.

Но несмотря на насмешки, все они почтительно поклонились бывшей камеристке.

Она пристально оглядела их своим единственным глазом.

– А, пуатьевенцы. Ну, ягнятки мои, не мешайте мне. Залезайте-ка побыстрее наверх, пока мои служанки не заняли лучшие места. А это кто такая? – она ткнула своим скрюченным пальцем в сторону Анжелики.

– Моя подруга, графиня де Пейрак де Моран, – представила Анжелику Атенаис.

– Так-так! – проговорила старая дама и как-то странно хихикнула.

– Уверена, она что-то знает о тебе, – шепнула сестре Ортанс, когда они поднимались по лестнице. – Мы наивны, воображая, что дело не получит скандальной огласки. Я не должна была брать тебя с собой. Тебе лучше вернуться домой.

– Ладно, только отдай мое платье, – сказала Анжелика, протянув руку к корсажу сестры.

– Утихомирься, дура, – ответила Ортанс, отталкивая ее.

Атенаис де Тонне-Шарант приступом взяла окно в одной из комнат для слуг и устроилась около него вместе с Анжеликой и Франсуазой Скаррон.

– Отсюда чудесно все видно, – воскликнула она. – Смотрите, вон Сент-Антуанские ворота, через которые въедет король.

Анжелика тоже выглянула в окно. И почувствовала, что бледнеет.

Первым, что бросилось ей в глаза под голубым, подернутым знойной дымкой небом, была не широкая улица, по обеим сторонам которой густой толпой стояли люди, не ворота Сент-Антуан с триумфальной аркой из белого камня, а огромная, массивная крепость, которая, словно темная скала, возвышалась чуть правее.

– Что это там за укрепленный замок около ворот Сент-Антуан? – вполголоса спросила она сестру.

– Бастилия, – шепнула та, прикрывшись веером.

Анжелика не могла отвести глаз от крепости. Восемь башен со сторожевыми вышками, слепые толстые стены, решетчатые ворота, подъемные мосты, рвы – остров страданий, затерявшийся в океане огромного равнодушного города, замкнутый, отрешенный от жизни мир, которого не коснется даже сегодняшнее ликование. Вот она – Бастилия!

Король во всем своем великолепии проедет мимо этого сурового стража его власти.

Ни один звук не проникнет в темень тюремных камер, где люди томятся, потеряв всякую надежду, долгие годы, иногда всю жизнь.

Ожидание затянулось. Наконец крики нетерпеливой толпы возвестили о начале шествия.

Из темноты свода Сент-Антуанских ворот появились первые шеренги: шли представители четырех нищенствующих орденов – францисканцы, доминиканцы, августинцы и кармелиты. Впереди шествовали монахи с крестами этих орденов и со свечами. Их черные, коричневые и белые сутаны из грубой шерсти словно бросали вызов щедрому солнцу, которое как бы в отместку озаряло целую клумбу розовых черепов.

Затем шло белое духовенство со своими крестами и хоругвями, со священниками в стихарях и квадратных тапочках.

За ними двигались отцы города, которым предшествовали трубачи с поднятыми вверх трубами. Религиозные гимны чередовались с ликующими мелодиями.

За отрядом из трехсот парижских лучников шествовал господин губернатор де Бюрнонвиль в сопровождении своей стражи.

Затем верхом на коне появился купеческий старшина с великолепным эскортом лакеев, одетых в зеленые бархатные ливреи, за ним – городские советники, эшевены, картеньеры и мастера гильдий суконщиков, бакалейщиков, галантерейщиков, меховщиков, виноторговцев в бархатных костюмах самых различных цветов, со своей стражей.

Народ радостно приветствовал представителей торговых корпораций своего города.

Но его энтузиазм охладел, когда мимо пошли командиры ночной стражи, а за ними – надзиратели тюрем, судебные исполнители и два судьи – по гражданским и уголовным делам.

При виде своих постоянных мучителей, угрюмых и злобных, толпа умолкла.

Таким же враждебным молчанием были встречены королевский суд, палата косвенных сборов и счетная палата – символ ненавистных налогов.

Первый президент королевского суда и девять его помощников-президентов были в роскошных широких ярко-красных мантиях, отороченных горностаем, И бархатных черных шапочках с золотым позументом.

Время уже подходило к двум часам дня. В лазурном небе белые облачка, едва успев сформироваться, тут же растворялись в лучах жгучего солнца. Люди изнемогали от жары. Нервы были напряжены до предела. Все, повернув головы, вглядывались вдаль, в сторону предместий.

Кто-то крикнул, что под балдахином на балконе отеля Бове появилась вдовствующая королева. Значит, король и королева приближаются.

Анжелика стояла, обняв за плечи госпожу Скаррон и Атенаис де Тонне-Шарант. Все трое, высунувшись в чердачное окно, старались не упустить ни одной Подробности этого зрелища. Ортанс, молодой Мортемар и его младшая сестра пристроились у другого окна.

Вдали показался кортеж его высокопреосвященства кардинала Мазарини.

Семьдесят два мула в бархатных, расшитых золотом попонах, открывавшие шествие, пажи, приближенные дворяне в пышных одеяниях и сверкающая на солнце карета поистине ювелирной работы, в которой восседал кардинал, наглядно демонстрировали величие его высокопреосвященства.

Он остановился у отеля Бове, где его глубоким поклоном встретила Кривая Като, и поднялся на балкон к вдовствующей королеве и ее золовке, бывшей королеве Англии, вдове казненного Карла I.

Толпа искренне рукоплескала Мазарини. Нет, и сейчас его любили не больше, чем во времена «мазаринад», но он подписал Пиренейский мир, и, кроме того, в глубине души народ был признателен кардиналу за то, что он удержал его от безумия, не дал изгнать своего короля, которого в эти минуты все ждали с таким восторгом и обожанием.

Придворные со своими свитами открывали шествие монарха.

Теперь Анжелика могла назвать многих по имени. Она показала своим новым знакомым маркиза д'Юмьера и маркиза Пегилена де Лозена, которые ехали во главе сотен королевских гвардейцев. Де Лозен держался, как всегда, непринужденно и посылал воздушные поцелуи дамам. Толпа отвечала ему умиленным смехом.

Как их сейчас любили, этих молодых сеньоров, таких храбрых и таких блестящих! И опять же все словно забыли об их мотовстве, об их чванстве, об их кутежах и бесстыдных дебошах в тавернах. В ту минуту все помнили только об их военных подвигах и любовных похождениях.

В толпе громко называли их имена: вот этот, одетый в золотую парчу, самый приятный с виду, – Сент-Эньян, тот, с лицом южанина, что одиноко едет на своем горячем коне, при каждом движении которого переливаются драгоценные камни на его костюме, – де Гиш, а вон этот, с развевающимся трехъярусным плюмажем, напоминающим машущих крыльями каких-то сказочных розовых и белых птиц, – Бриенн.