Аплодисменты
Шрифт:
Нет, не нужна я этому театру. Что-то во мне их раздражает. Я не прижилась, хотя ни разу не слышала в свой адрес — бесталанна. «Слушай, сегодня сидим в гримерной, — говорила мне по телефону Таня Бестаева, — просматриваем театральную программку за неделю. Я прошу посмотреть, что там в „Современнике“. Ну, в общем, поинтересовалась тобой. Мы хохотали до слез. Сколько же ты переиграла девушек. И ни одной женщины». Я живо себе представила, как бы я сама себя прокомментировала со стороны. И что-то мне стало, ой как, невесело. А ведь два тяжелых года перевалили на третий. Пора было подводить итоги. На моих глазах голосовали судьбы многих, которых брали в театр на испытательный срок. Уж очень это больно — в одно прекрасное утро выйти на улицу и быть свободной от занимаемой должности. Еще вчера слышать дыхание зала, еще вчера быть членом талантливого коллектива, а сегодня ты от него свободна. Тебя освободили, так как ты не соответствуешь мерой дарования общему уровню этого коллектива. И тебе об этом все сказали своими словами,
Итак, в один прекрасный день я вдруг подала заявление об уходе из театра по собственному желанию. Тихо и спокойно. Как будто это было давно решено. Хотя еще утром, идя на репетицию, об этом даже не думала. Я просто представила, что сейчас, на репетиции новой пьесы, я буду долго сидеть в ожидании своих двух реплик… И… ноги, помимо сознания — красиво или некрасиво, удобно или неудобно, раньше или позже, деликатно или нет — сами повернули в фойе направо, к главному режиссеру. И как пелось: «…Но бывает, что минута все меняет очень круто…» И от сознания своей свободы и победы стало так легко! Победы? Я ведь не справилась, потерпела поражение, не сумела стать незаменимым винтиком. Но почему же радость облегчения била через край? Все четыре стороны света для меня свободны — выбирай любую. Ничего впереди не ждет. А я счастлива. Но ведь тогда, в Харькове, в больнице, когда во мне мучительно умирала моя любовь, я ведь была счастлива. Потому что одновременно с этим я приобретала облегчение. И где-то впереди брезжил свет. Я знаю, что выхожу из увлеченностей в работе, из самых поначалу необыкновенных увлечений, как только чувствую насилие над своим внутренним миром, о котором не расскажешь словами. Он вдруг бастует, кричит, бьется и физически направляет движение в нужное русло. Своей, только своей дорогой.
Позже я часто возвращалась к этому важному периоду жизни. Да и не было ни одного выступления, где бы зрители не интересовались причинами моего ухода из «Современника». Почему же я все-таки ушла из лучшего театра? Уязвленное самолюбие? Непризнанный талант? О, как же я изо всех сил подавляла в себе все негативное и подавила в конце концов. Тогда и стало легче. Но прежде мне нужно было научиться терпеть. А порой я думала так: первый успех пришел «вдруг», без вклада. Без труда выловила рыбку из пруда. А после была неминуемая расплата. Научиться терпеть и воспитать в себе волю. Нужна была недюжинная сила воли, чтобы пробудить прежнюю веру: «дуй свое». Без силы воли теряешь веру.
В театре я прошла прекрасную школу жизни. Научилась терпеть и не чувствовать себя обиженной. В театре я поняла, что я далеко не чудо. А главное, утроила желание трудиться, трудиться до изнеможения. После такой школы жизни уже никогда не потеряешь реального представления о себе. И уж точно никогда не заболеешь «звездизмом». И больше тебе ничего не страшно. Это я взяла с собой в будущее, но и многое оставила в этих стенах уже в прошлом. А сейчас, через время, я точно могу сказать, что свет, который брезжил, был — Музыкой!
Музыка. Меня спасла музыка. Иногда я с острым приступом тоски чувствовала, что именно музыка была ключом к моей жизни, к детству, теперь такому далекому. Музыка жила во мне вопреки тому, что я хотела стать драматической актрисой. Она тщательно скрывала свой запас, понимала, что не пригодилась мне здесь в театре, терпела, не выказывала себя, как могла… Но иногда она вырывалась на волю, как однажды, в тот день Девятого мая. В день двадцатилетия победы над фашизмом. В театре шел спектакль «Вечно живые». В середине второго акта, прямо на полуслове, в зале погас свет, и по обеим сторонам сцены зажглись сосуды с Вечным огнем. Все артисты и зрители замерли. На авансцену вышел актер и негромко, торжественно-траурным голосом сказал: «Сегодня, в день двадцатилетия победы над фашистской Германией, почтим павших смертью храбрых минутой молчания». Зал в бесшумном порыве взлетел и затих. На целую минуту. Но какую! Я вдруг ощутила, как кровь отлила от головы. Происходит нечто такое, что не может пройти бесследно. Минута молчания. Молчал зал. Молчала сцена. Молчала страна. Молчал мир. Я думаю, в зале не было ни одного человека, который в эту минуту не испытал потрясения и кого бы эта минута не перенесла на двадцать лет назад или не заставила задать вопрос: «А что такое эта минута в твоей жизни?» После спектакля я шла домой, пересекая площадь Маяковского, забитую нарядной, праздничной толпой. Пестрая майская молодежь, учтиво уступала дорогу сорокапятилетним «старичкам» с орденами и медалями. А дома меня ждали родители. Как только папа открыл дверь, я бросилась к нему и расплакалась. У него на груди красовались две медали: «За победу над Германией» и «За взятие Берлина». Родители приехали в гости. Папа, мама, Маша и я собрались все вместе. Папа очень темпераментно, уже в какой раз рассказывал о событиях фронтовой жизни. Мы же слушали, как в первый раз. Вдруг он прервал рассказ и горько
заплакал: «Выпьем за моего родного брата Мишку, хай земля ему будить пухум!» Всю ночь после минуты молчания, после нашего семейного ужина с папиными рассказами и воспоминаниями меня мучила музыка. Так наутро родилась первая моя песня «Праздник Победы». Мне хотелось, чтобы в этой песне было все то, что так всколыхнуло меня. Чтобы в ней очень просто было сказано о всех пережитых моментах. Праздник Победы, шумит весна, Люди на площади вышли. Старый отец мой надел ордена, Выпили мы за погибших.Чтобы в ней была страница моего детства, которая пронеслась в ту минуту молчания, когда я стояла на сцене.
Вспомним мы песню военных лет «Синенький скромный платочек». Эту песню я девочкой пела когда-то, Эту песню я раненым пела в палатах, Эту песню на фронт увозили солдаты.И чтобы в ней обязательно была Победа, несмотря ни на что, несмотря на потери. Несмотря на солдатские могилы.
В них лежат подарившие жизнь нам солдаты, Подарившие мир и салютов раскаты…Жаль, что на бумаге не воспроизведешь мелодии, исполнения, а лишь слова. Их по моей просьбе уложила в стихи актриса театра Людмила Иванова. После каждого из трех куплетов идет музыкальный припев без слов — вокализ, — который имеет каждый раз новую актерскую краску, особый смысл, а в конце песни вокализ этот звучит уже в мажоре. И голос исполнителя должен перекрыть оркестр. Как апофеоз, как гимн Победе! Что там говорить, я эту песню задумала с размахом. Ах, как она мне была по душе.
В то лето 1965 года в актерском доме отдыха я случайно разговорилась с певицей Москонцерта и узнала, что у нее нужда в репертуаре. Она загорелась этой песней. В Москве я с ней разучила все нюансы, остановки, замедления, а главное — мысль, и никакой внешней аффектации. В финале — апофеоз, да еще исполнила его на октаву выше! Эффект! — «та што там гаварить!» Певица Маргарита Суворова спела эту песню осенью того же года на конкурсе советской песни в Театре эстрады. В тот день я играла безмолвную девушку-манекенщицу в «Третьем желании». И о том, чтобы отпроситься на конкурс, где будут петь «мою» песню, не могло быть и речи. Потому все отзывы моих друзей оставлю в стороне — тут может быть и гиперболизация, и просто желание меня поддержать. Но в «Неделе» эту песню отметили, назвали ее удачей конкурса: «Интерпретация певицы соответствует этой сложной и необычной по построению талантливой песне». Начиная с самого 1957 года, после выхода «Карнавальной ночи», после всего-всего, это были первые радостные строчки. У меня же прямо крылья выросли. Певица пела песню на гастролях с успехом, о чем писали местные газеты, вырезки из которых мне переслали. Уже и другие запели песню. А один эстрадный певец спрашивал: «А что, если я переделаю и буду петь: „Эту песню я мальчиком пел по палатам…“ Я ему осторожно заметила, что если „петь“, то „…в палатах“, а если „ходить“, то „…по палатам“. Но это его не остановило, и он „пел по палатам“. Ах, какая, в конце концов, разница? Спасибо, пел мою песню!
И вот как-то усаживаюсь вечерком перед телевизором… В то время была такая музыкальная программа, где критик выступал с новостями музыкальной жизни и критикой новинок. В компании двух композиторов, популярного в то время певца и очаровательной критикессы как раз шла речь о последнем песенном конкурсе. Я затаила дыхание… Что будет… Критикесса прочла абзац из „Недели“, где говорилось о „Празднике Победы“. Но уже потому, как она читала те же строчки, которые меня так осчастливили, было ясно, что сейчас меня „приложат“. Я вцепилась в подлокотники кресла… Жду… „Ну что вы, это же несерьезно“, „спекуляция на чувствах людей“, „Девочка в палатах“, „какой-то отец надел ордена и медали“, разве о таком в песне поют? Ну, товарищи, ну нельзя же так!»
Как дышать, если нет воздуха? Как явиться завтра в театр? Как встретиться в лифте с соседями? Как появиться на улице? Как объяснить папе? А может, взять бюллетень? Что делать?… Нет, только не бюллетень. Только открыто. И пошла. И играла. Как ни в чем не бывало. А что там внутри, так это дело терпения и силы воли. А через некоторое время появятся другие песни, «фронтовики наденут ордена» и выяснится, что все это «поется». Несмотря на такой грустный финал истории с моей первой песней, я получила большое наслаждение, когда ее пела. И пусть она не стала широко известной, пусть это были мои маленькие, частные радости, но они были.
…Стояла теплая весна 1966 года. На голубом небе ярко светило солнце. Я вышла из театра на любимую площадь Маяковского. «Нет, жизнь не кончена в тридцать один год, вдруг окончательно и бесповоротно подумал князь Андрей». Какой еще князь Андрей? А-а-а! Андрей Болконский у Толстого. Стоп. А мне сколько сейчас? Тридцать один! Ага? Вперед! Я пошла через площадь на улицу Горького, улыбаясь прохожим. Изнутри меня заливала мелодия детства, на которой выросло мое поколение, она никогда не давала падать духом: