Апофеоз

Копилка форм метаморфа состоит из его собственной памяти. Хранится в глубинах разума. Добавлять новые формы очень непросто, но вымарывать их оттуда – сложнее стократ. Некоторые все же ухитряются, обращаясь обычно за помощью к мастерам психозрительства, но лучше все же сразу не засорять память теми формами, о которых потом будешь жалеть.

Никто ведь не знает, где его потолок. Нахватаешь так чего попало, а потом выпадет шанс получить действительно отличную форму – а уже все, не получается. Копилка переполнилась.

Танзен и без того жалел о некоторых своих формах. Откровенный мусор, но уже не избавишься.

Впрочем, хобий – это не мусор. Форма не самая ценная, но все же довольно полезная, особенно для работы под землей. Совершив контрольное превращение, волшебник замер и принялся водить рыльцем.

На него обрушилась бездна запахов, а звуки стали стократ громче и четче. Зато зрение резко погасло. Глаза словно завязали непроницаемой повязкой. Танзен дернулся в одну сторону, в другую. Ударился обо что-то мягкое – потом обо что-то жесткое. Едва не упал.

Потом внутреннее зрение начало распознавать ауры. Духовное восприятие взяло на себя функции заросших кожей глаз. Уже вскоре Танзен стал ориентироваться так же свободно, как в любой другой форме.

– Знаете, я хотел подобрать для формы №100 что-нибудь особенное, - с легкой грустинкой произнес волшебник. – Дракона, например. Не думал, что моим юбилейным образом станет... Ворошила.

– А что со мной не так?! – обиженно возопил хобий.

– Да все так, - отмахнулся Танзен. – Пойдемте, святой отец. И вы, сударь Фырдуз.

– Больше вам никто не потребуется, мэтр? – осведомился Дрекозиус. – Мы бы с радостью услужили вам и всей Мистерии в вашем лице...

– Воеводу разыскивают, хобии принюхиваются к любому цвергу, так что ему выходить нельзя. Ваши запахи им тоже могут быть известны. Мы бы и сударя Фырдуза брать не стали, но Криабал может нам очень пригодиться. К тому же кому-то нужно стеречь нашего пленника.

– А зачем его стеречь, тля?.. – не понял Плацента. – Давайте его просто... чик-чик?..

– Это будет политическое убийство, - погрозил ему пальцем Танзен. – Мы здесь не за этим.

– Какое же оно политическое? – возразила Джиданна. – Это убийство из нежелания его стеречь.

– Убийство высокопоставленного тайджи – по определению политическое. Меня не касается то, что вы творите сами по себе, но участвовать в политическом убийстве я, как агент Кустодиана, не могу.

– А ты за дверь выйди, - предложил Плацента. – Подыши воздухом.

– Нет, - отказался Танзен. – Когда мы вернемся, Гуган-Гунках Ворошила должен быть жив, здоров и способен самостоятельно передвигаться. Надеюсь, я выразился ясно.

Мектиг издал утробное мычание, недобро глядя на Танзена. Но возражать не стал. Дармаг никого убивать и не собирался – он вообще не любил махать секирой бесплатно.

В новой форме №100 Танзен вошел в ханский дворец, как к себе домой. Его никто не остановил. Стража только повела рыльцами, почуяв запах человека и кобольда – но те были с придворным алхимиком, так что ему и слова не сказали.

Не всполошились и антимаги. Танзен уже был у ханского дворца, пытался пробраться в форме №37 (таракан) или №42 (невидимая собака), но кристаллы драконита начинали мерцать сразу же. Высшей степени очистки, этот минерал реагировал даже на пассивную метаморфозу. А попасть внутрь можно было только через главный вход – окон в подземных дворцах обычно не бывает, а этот еще и был пробуравлен в цельной скале.

Разумеется, сейчас драконит тоже среагировал. Но Танзен выдавал себя за алхимика. Не выпускника Мистерии, а субтермагического, но тем не менее полноправного волшебника. Никто не удивился, что на него реагирует драконит.

Очень удачно, что Танзену достался именно такой тайджи. Под любым другим обликом пришлось бы усложнять легенду, добавлять некую причину для реакции драконита... и с антимагами почти наверняка пришлось бы объясняться.

Но придворный алхимик буквально провонял магией. В его глубоких карманах могут скрываться самые разные артефакты и зелья. И антимагам это ненавистно, конечно, но они тут только гости. Почетные, уважаемые... но тронь они какого-нибудь тайджи – и ханская стража запыряет их пиками.

Фырдузу ориентироваться во дворце оказалось непросто. Даже глаза кобольда бесполезны там, где света нет вообще. Если в городе еще встречались то вкрапления коллегата, то светящиеся грибы, то просто лампы в кварталах нехобиев, то тут – кромешная тьма. Только изредка слуга-кобольд просеменит с глиняным каганцом – а потом опять мрак.

Так что Фырдуз крепко держался за руку Массено. Солнцегляд в свете не нуждался, хотя тоже шел медленно. Мешали низкие потолки, точку зрения приходилось наклонять самым причудливым образом.

Поэтому он не сумел в полной мере насладиться красотами ханского дворца. Тот был прорублен в классическом стиле начала четырнадцатого века. Хобии, всего-то двести лет назад объявившиеся под горами Джарии, принесли на новые земли искусство покинутой родины. Они не умели видеть, зато умели ценить прекрасное в отвлеченном. Они изрывали камень туннелями, испещряли сложной геометрической сеткой – и радовались полученному узору, каждый завиток в котором имел особый смысл.

Но для чужаков это были просто хаотичные темные норы. Даже обернувшийся хобием Танзен сосканировал лишь верхний слой мыслительного. Он двигался, как движутся хобии, он говорил на парифатском с тем же бубнящим акцентом и подсознательно понимал, когда и как нужно себя вести – но внутри он оставался все тем же человеком, и его раздражали бесчисленные тупики.

К счастью, пол и стены были снабжены указательной резьбой. Стрелочки, фигурки, значки. Фырдуз временами нашаривал их босой ступней, но не всегда понимал, что они означают. А вот Танзен в своей форме №100 читал их инстинктивно.

И шагал он почти так же уверенно, как если б был зрячим. Дело даже не в духовном восприятии – пробыв хобием пару часов, Танзен внезапно обнаружил, что их глаза – это не рудимент. Да, они заросли кожей и ничего не видят... но эта кожа настолько тонка, что глазные яблоки под ними получили новую функцию. Превратились в необычный орган осязания – Танзен ощущал ими легчайшие воздушные колебания и подсознательно понимал, где расположены проходы, каковы расстояния до стен и твердых объектов, какая у них форма и размеры.

Теперь понятно, как хобиям удается так метко стрелять.

Коридоры постепенно становились все шире, а потолки все выше. А в конце концов еще и забрезжил свет – повсюду мерцали гроздья коллегата. Танзен, Массено и Фырдуз пришли в огромный круглый зал. Здесь были длинные скамьи вдоль стен, вырезанные из камня рожи с огромными ртами и несколько удивительно крупных и круглых хобиек – ханские фрейлины.

И только здесь их наконец остановили – важный, очень толстый и совершенно седой хобий. То был джинон – знатный вельможа, исполняющий обязанности камергера и церемониймейстера.