Апокриф

Все оказалось гораздо хуже, чем он это мог себе представить…

* * *

Десять дней назад все правительственные каналы информации, будь то телевидение, радио, печать, или информационные сайты в компьютерной сети, наполнились сенсационной информацией: органами государственной безопасности по подозрению в организации антиправительственного заговора, пособничестве терроризму и даже убийстве человека, задержан Острихс Глэдди, получивший широкую известность как делатель депутатов и даже почитаемый некоторой частью невежественных людей в качестве необыкновенной силы экстрасенса, волшебника и чуть ли не нового воплощения пророка Инсабера.

Приводилось много подробностей и даже раскрывалась часть оперативной разработки, с помощью которой удалось изобличить преступника, а точнее — преступников. На квартире, которая, как оказалось, принадлежала одному из участников баскенского сепаратистского подполья, вместе с Острихсом были захвачены почти всегда сопровождавшие его А. Репт, Б. Нониа, М. Майфет и некоторые другие, всего в числе семи человек. Надо ли говорить, что квартира была буквально нашпигована подрывной литературой, оружием и материалами для изготовления взрывных устройств. Судебное заседание по вопросу об избрании меры пресечения для задержанных проходило в закрытом режиме, поскольку там оглашались секретные оперативные данные, имена информаторов и прочее, что по закону не может быть достоянием широкой публики. Известно, однако, что сам Острихс и иже с ним пытались утверждать, будто они оказались в террористическом логовище только потому, что их заманили туда обманом, а о действительном назначении этого места они ничего не знали. Суду, как сообщалось в прессе, были предъявлены видеоматериалы, фиксировавшие, как минимум, три контакта Острихса с представителями сепаратистов, и в том числе с одним из руководителей боевого крыла организации. Обвиняемый этих фактов даже не посмел отрицать, хотя и утверждал, что встречи носили случайный характер, так как он вообще встречается с большим числом людей, исповедующих самые разные политические и религиозные взгляды, с целью всестороннего, по его собственному выражению, «философского осмысления взаимоотношений индивида и социума».

Между тем, следствие предъявило суду результаты обыска на одной из вилл олигарха С., который, как известно, в значительной степени финансирует избирательную компанию «Радикальных Демократов». Полторы недели назад С. предоставил этот дом Острихсу и его «свите» для временного проживания. Кроме экстремистской литературы и небольшого количества легких наркотиков (так называемого «зелья»), обнаруженных среди личных вещей подследственных, следователи обратили внимание на недостаточно тщательно замытые следы крови в одной из ванных комнат особняка.

Это находка вызвала особое внимание, так за несколько дней до операции по захвату Острихса, перестал выходить на связь работавший под прикрытием и введенный в окружение «делателя депутатов» сотрудник ФБГБ. Именно этот сотрудник, как намекали следственные органы, поставлял основную информацию, позволившую пресечь заговор. Настоящее имя агента в прессе не называлось, но сообщалось, что в окружении Острихса он был известен, как Воста Кирик. Возникла версия, что сотрудник ФБГБ мог быть случайно разоблачен кем-то из баскенских сепаратистов, с которыми последнее время активно контактировал Острихс. При этом компетентные органы частично приоткрывали старые секреты и намекали, что именно пропавший агент более десяти лет назад участвовал в очень рискованной и очень успешной операции против баскенского террористического подполья, а теперь он мог стать объектом мести.

Острих изворачивался и утверждал, будто сам не видел Восту Кирика уже около трех недель и тем самым окончательно изобличил себя во лжи. Изъятые по всем правилам криминалистической науки, со строжайшим соблюдением процессуальных норм, смывы крови были доставлены сразу в три (в том числе, две независимые!) лаборатории для генетического экспресс-анализа, в то время как кадровая служба ФБГБ (в запечатанном конверте!) предоставила суду генетическую формулу своего агента. Это уж у них там такое правило: каждый кадровый сотрудник в интересах возможной посмертной идентификации проходит соответствующее обследование, результаты которого хранятся за семью печатями.

Объявление результатов экспертизы в суде и сравнение их с данными из запечатанного конверта было очень эффектным. Острихс никак не мог объяснить наличие в своем временном жилище свежих следов крови того человека, который по его же словам в этом месте не появлялся. Не обошлось, конечно, без заявления с его стороны, что все это является фальсификацией и провокацией, о возможности которой его предупреждали. Судья не преминул задать вопрос: «Поясните, кто именно вас предупреждал?»

Читая сообщение об этом моменте судебного заседания, Тиоракис невольно напрягся… но напрасно. В публикации сообщалось, что этот элементарный вопрос сразу поставил обвиняемого в тупик, и он не назвал своего доброхота.

«Эх, чудак ты, чудак! — ощущая дополнительный острый укол совести, отметил для себя Тиоракис. — Это ведь ты, скорее всего, меня боялся подвести! Не знал, что со мною случилось на самом деле, и на всякий случай промолчал…»

Предъявленные доказательства суд счел вполне достаточными, чтобы заключить самого Острихса и еще трех человек вместе с ним, под стражу до окончания следствия. Троих, и в том числе Репта, отпустили под значительный залог, внесенный все тем же олигархом С.

* * *

Такова была официальная версия событий, которую оппозиционная пресса сразу же подвергла жесткой критике, обнаруживая и указывая на разного рода нестыковки и слабые места обвинения. С соответствующими заявлениями выступали правозащитники и адвокаты, имелись весьма скептические отзывы из-за рубежа, но в пропагандистской войне слишком большое значение имеет совокупная мощь залпа. Кроме того, к нытью правозащитников обыватель привык и часто даже им раздражался, особенно, когда ему упорно долдонили о гуманизме, милосердии и строгом соблюдении судебных процедур, даже когда речь шла о заведомом насильнике и убийце детей, о боевике с бомбой, или о матером коррупционере. Что касается адвокатов, то эти — за деньги, или ради обретения широкой известности (что в конечном итоге, опять же — деньги), готовы «ничтоже сумняшеся» утверждать об отсутствии достаточных доказательств и требовать оправдания подзащитного, даже если его в присутствии десятка свидетелей и с мешком награбленного за спиной поймают прямо на месте преступления.

Вот, если бы сам Острихс имел возможность обратиться к широкой публике с комментариями по поводу предъявленных ему обвинений и своим знаменитым «поверьте», — тогда все могло полететь к черту. Однако давать ему такого шанса никто не собирался. Следствие велось в закрытом режиме, а специально подобранные и соответствующим образом настроенные люди на эти фокусы не поддавались.

Все шло к тому, что партии власти удалось-таки с минимальными издержками и на достаточно длительный срок выдернуть Острихса из предвыборного политического процесса. Напряжение, конечно, сохранялось и ситуация требовала очень больших пропагандистских и организационных усилий, но самый опасный взрыватель можно было считать обезвреженным…

* * *

И все-таки бомба шарахнула! А заложил ее, как оказалось, сам Острихс.

Через два дня после ареста, то есть как раз неделю назад. Сначала на зарубежных новостных телевизионных каналах, доступных к приему в НДФ через спутники и почти одновременно по компьютерным сетям стал распространяться видеоролик, в котором сам Острихс Глэдди рассказывал о том, что ему известно о готовящейся в отношении него провокации и даже предсказывал как она будет выглядеть.

Слова эти в публикациях приводились дословно, и Тиоракис легко узнал в кратком пророчестве те самые фразы, которыми он месяц назад предостерегал Острихса от имени мифического «университетского товарища». По техническому хронометражу, выведенному на экран, любой непредвзятый человек мог убедиться, что запись сделана за три недели до ареста.

А в конце короткого предсказания было вот что:

«То, что вы видите эту запись, означает, что я уже арестован, поскольку ее обнародование поставлено в зависимость от самого факта моего ареста.

Я не знаю деталей обвинения, которое будет выдвинуто против меня, и не знаю, какие именно улики будут предъявлены для его доказательства, но прошу всех, кто знает меня лично, или понаслышке, или просто из любопытства следит за событиями, определяя свое отношение ко мне, иметь виду следующее;