Апология журналистики. В завтрашний номер: о правде и лжи

Так образуется вторичная, созданная вне онтологии «виртуальная реальность». Однако симулякр не просто сказка без претензии означать нечто конкретное в мире сущего (как художественный фильм или компьютерная стрелялка), нет, это именно реальность – хотя бы уже в силу своей способности становиться причиной и генерировать последствия, в том числе в онтологическом ряду.

«Молот ведьм» – трактат иезуитов по демонологии, изданный в 1487 году, всего лишь спорил с теми, кто не верил в колдовство. Последствием его стало сожжение в Западной Европе тысяч женщин. Что-то подобное происходит сегодня в России с НКО по закону об «иностранных агентах» – их, правда, не жгут, но нельзя сказать, чтобы они не испытывали на себе последствий закона-симулякра и измененного им массового сознания.

Действуя, люди исходят из той картины мира, которую образует их миф: это и есть та реальность, которая их мотивирует. Человеку свойственно цепляться за мифы, в которых он незаметно для себя придает действительному еще и оттенок желаемого, и в случаях, когда мифы сталкиваются с рифами в онтологическом ряду, жертвовать реальностью. Рано или поздно мифы терпят крушение, и это процесс нормальный, но болезненный. Победу мифа, напротив, мы часто празднуем как свою собственную, ликуем и бросаем чепчики в воздух, однако миф всегда выигрывает только на время, и его победа всегда Пиррова. А свое поражение он терпит от журналистики.

Для объяснения картины мира в постмодерне Бодрийяр вводит понятия «гипертекст» и «гиперреальность». Гипертекст, внутри которого оказывается человек «информационного общества», состоит из массы явлений двух рядов: онтологического и виртуального. Суть же постмодернизма образует постулат, согласно которому эти две реальности становятся уже неразличимы: исчезают сами категории правды и лжи – как следствие, теряют смысл и противопоставления добра и зла, прекрасного и безобразного и т. д. Жан Франсуа Лиотар (1924–1998, Франция) также утвердил мысль, что постмодерн характеризуется кризисом «великих рассказов», или метанарративов, остаются лишь «короткие рассказы», которые сами скорее симулякры – они произвольны и ни на что не опираются.

Теперь мы рассмотрим два коротких (но актуальных) эпизода, за которыми надо будет увидеть еще и более длинный «нарратив».

12 мая 2016 года начальник автобронетанкового управления Министерства обороны РФ генерал А. Шевченко оторвал ручку двери у автомобиля «УАЗ-Патриот», после того как ее не смог открыть президент, которому в Сочи демонстрировали эту технику. Видео инцидента попало в сеть: стоит посмотреть на выражение лиц, снятых через стекла чудо-машины. В ручке ли было дело, или генерал, объяснивший явление своей физической силой, сам увидел такой «Патриот» впервые, но это так или иначе, не правда ли, говорит нам что-то о «боеготовности».

Чуть раньше я натолкнулся на пример в новостях науки: российские КБ сумели-таки в порядке импортозамещения после введения санкций создать полностью российский спутник. Но по использованным отечественным запчастям он оказался тяжеловат, чтобы ракета смогла вывести его на нужную орбиту. Сообщение об этом в «СМИ» было бы само по себе нейтральным, если бы не образовало уже некоторую историю как цепочку актуальности – не про спутник (и не про ручку «Патриота»), а про вице-премьера Дмитрия Рогозина, обещавшего нам двумя годами раньше экспедицию на Марс. Тот «нарратив» был еще короткий, а со спутником он оказался длиннее. Слишком тяжелый спутник в буквальном смысле слова возвращает на землю: законы физики – это онтология.

Здесь действительно рушится «великий рассказ» о Белке-Стрелке, Юрии Гагарине и космосе. Но совсем не журналисты виноваты в этом: их «короткие рассказы» отнюдь не произвольны. В качестве же компенсации мы начинаем понимать, что угол зрения постмодернизма, хотя он и рассматривает онтологическую реальность как «одну из», все же не может отменить ее вовсе.

Информация о спутнике появилась на научных сайтах, но по федеральным каналам телевидения об этом не рассказали. Сообщение о неудаче оказывается журналистикой, а умолчание о ней – пропагандой, дезертирующей от тяжкой необходимости развенчать миф. Пропаганда конструирует виртуальную реальность, оставляя журналистике работу в онтологическом ряду – она хуже оплачивается и не будет встречена аплодисментами власти и большинства.

Бодрийяр, описывая картину мира постмодерна (конечно, с перехлестом и, наверное, сознательно провокативно), уделяет много внимания роли медиа в создании симулякров и их, в свою очередь, превращению в симулякр из-за утраты собственных оснований. В отношениях с массовыми аудиториями медиа и массы начинают просто отражать друг друга, как зеркала, не прибавляя к этому никаких новых смыслов. Для описания этих апокалиптических процессов Бодрийяр вводит специальные понятия: имплозия (взрыв внутрь, схлопывание) и апотропия, которое имеет у него значение, пожалуй, взаимного бесстрастного отталкивания, отторжения. Однако апотропия заметна скорее в рекламе и пропаганде (что, на мой взгляд, в конечном счете одно и то же), а журналистика, в сторону которой Бодрийяр, собственно, и не смотрит, наоборот, пытается бороться с «холодным отталкиванием» и его «разогревать». Хватит ли у нее сил в рамках данного цикла или конец света действительно уже наступил – это другой вопрос.

Определяющей чертой журналистики, которая сама принадлежит (как свойство человечества) к онтологическому ряду и ради которой мы затеваем этот сложный разговор, является поиск (не всегда успешный – на то он и поиск) опоры на факты онтологического ряда: рождение, смерть, цены в магазинах, безработица, экономика в более широком и точном смысле слова, то есть отсылка к таким очевидностям, которым нельзя (или трудно) придавать значение, отличное от их собственного. Спутник (ручка) (от)летает: да – нет.

На одном из круглых столов конференции факультета журналистики МГУ в феврале 2016 года был предложен (но не был развит) взгляд на журналистику как тестирование реальности – этот термин Зигмунд Фрейд использовал, описывая способность различать психические образы и внешние объекты. Это весьма близко к предлагаемому здесь взгляду на журналистику как на инструмент возвращения к онтологической реальности.

Не стоит только обвинять нас в том, что мы радуемся неудачам собственной страны. Конечно, мы ерничаем немного, ну а что нам еще остается делать? Это, в конце концов, тоже часть журналистской профессии.

Журналистика очевидно завязывается там, где ее формы (тексты, иллюстрации, жесты) наполняются специфическим содержанием, по своей сути негативным: оно опровергает ложные посылы сильных мира сего, которые могут высказываться прямо или, наоборот, состоять в умолчании. Если бы власть всегда была правдива, у журналистики не было бы предмета, достаточно было бы просто хроники. Эти суть и стержень журналистики (от которых она может порой отклоняться довольно далеко) мы и обозначим как журнализм.

Опираясь на опыт журнализма, мы интерпретируем постулаты постмодернизма с важной поправкой: слои реальности не являются принципиально неразличимыми. Они, может быть, плохо различимы, различимы не для каждого и только с помощью специальной оптики – ею как раз и оказывается журналистика. Она как очки для людей с близорукостью, хотя многих вещей мы предпочли бы и не видеть. Продолжая сравнение, пропаганда (антипод журналистики) предлагает массовому человеку розовые очки – такие, сквозь которые он увидит «реальность», совпадающую с его мифологией и потому не вызывающую у него отторжения.